Если первая группа авторов отличалась особенно подробно разработанным неврологическим анализом моторики, то вторая, для которой моторика была лишь дверью к познанию интересовавших ее процессов, обычно обставляла анализ моторных индикаторов гораздо слабее, и некоторые из упомянутых нами исследователей располагали лишь очень слабой технической базой. Однако это не лишало их работы принципиальной ценности, потому что в этом случае отнюдь не структура движения сама по себе, но лишь отражение в нем сложных психологических процессов являлось центральным предметом исследования. Однако, перенося центральный момент исследования на отражение скрытых психологических процессов, эта постановка вопроса одновременно делает исследование и более сложным: проблема отличия моторных изменений, которые являются продуктом психологических влияний, от тех, которые являются результатом органических особенностей деятельности, встает здесь со всей определенностью и может быть решена лишь очень осторожным и детальным сравнительным анализом.

Наша работа целиком примыкает ко второй группе исследований. Нас в очень незначительной степени интересует моторика субъекта сама по себе; мы совсем не будем заниматься конституциональным и типологическим анализом различий в движениях; плавность или угловатость, координированность и неловкость, интенсивность и быстрота движений совсем не будут интересовать нас, поскольку эти вопросы не связаны с проявлением структуры психологических процессов. В нашем исследовании мы все время будем встречаться с изучением моторики, но моторика будет служить для нас лишь путем к изучению скрытых психологических процессов, лишь системой, отражающей их структуру; поэтому, не являясь типологическим, наше исследование является функциональным.

Основная задача этого исследования – выяснить законы дезорганизации человеческого поведения, условия, при которых она возникает, и приемы, с помощью которых она преодолевается. Поэтому мы должны изучать структуру распада и восстановления этого поведения на каких-нибудь отрезках, входящих реальной составной частью в это поведение. Мы отказались от того, чтобы изучать отражение структуры дезорганизации поведения на отдельных изменениях вегетативной деятельности; мы с такими же мотивами откажемся от пути, на который встали физиологи нервной системы, и не положили в основу нашего метода исследование того, как изменяются рефлексы под влиянием общих нарушений в структуре поведения. Исследование рефлекторной деятельности, взятое само по себе, так же мало способно отразить структуру изменяющегося поведения человека, как и изолированное исследование вегетативных систем; рефлекторные движения, составляя, быть может, генетическую основу поведения, входят в состав активного поведения лишь как снятые категории, которые определяются сложнейшими установками и механизмами личности и в активном поведении уже существенно теряют свое самостоятельное значение. Исследовать отражение структурных изменений в поведении на элементарных рефлексах значило бы ставить исследование в очень невыгодные условия, заставляя сложнейшие процессы отражаться в неадекватно-элементарных, обладающих лишь немногими измерениями и поэтому совершенно не приспособленных для такой отражающей функции.

Изучая объективные формы отражения сложных центральных изменений, мы вовсе не имели в виду выразить эту сложную структуру дезорганизации человеческого поведения в элементарных единицах. Такое сведение было бы бессмысленно и в корне противоречило бы нашей основной методологической установке. Мы считаем, что адекватное может быть удачно выражено только в адекватном и что структура нарушений поведения может быть выражена лишь в доступном для изучения отрезке поведения, который включал бы в свой состав все те основные механизмы, основные инстанции, которые присутствуют и во всем поведении.

Мы приходим к выводу о необходимости взять за основу нашего изучения произвольное движение и, включив его в известную экспериментальную систему, пытаться именно на нем изучить характерные для дезорганизованного поведения изменения. Совершенно понятно, что аффект вносит в произвольную двигательную сферу резкие изменения; если аффект будет не случаен по отношению к изучаемому нами отрезку поведения, а имманентен ему, если нам удастся вызвать известную дезорганизацию поведения в пределах изучаемой нами системы поведения, то нарушения будут совершенно непроизвольно и совершенно обязательно отражаться на регистрируемом нами отрезке. Мы будем изучать непроизвольные нарушения произвольных движений и будем считать это наиболее адекватным путем к возможно более полному пониманию дезорганизации поведения человека.

Одно существенное сомнение может быть вызвано этим нашим желанием взять за основу изучение произвольных движений, на фоне которых будут происходить непроизвольные изменения. Для того чтобы успешно решить эту задачу, совершенно необходимо отделить эти непроизвольные изменения от произвольного фона. Короче, необходимо, чтобы этот фон был совершенно устойчив, однако у многих патофизиологов может возникнуть серьезное сомнение в том, отвечает ли этим требованиям произвольное движение. В самом деле, уже его название указывает на некоторый произвол, некоторую неустойчивость; создается впечатление, что мы строим наше исследование на песке и что получаемые нами произвольные движения окажутся каждый раз настолько различными, что мы будем не в силах выделить некоторый устойчивый фон, на котором отдельные вносимые аффектом изменения были бы достаточно заметны.

Опыт показывает, однако, совершенную необоснованность такого предположения. Произвольное движение оказывается ничуть не менее правильным и ничуть не менее устойчивым, чем рефлекторное, и в некоторой степени даже в чем-то само механическое движение принимается всегда за образец устойчивости и точности. Правда, в одном отношении есть существенное различие между механическим движением и движением органическим, особенно движением произвольным. В то время как механическое движение, происходящее в одинаковых условиях, всегда полностью сохраняет одну и ту же форму, органическое движение, бесспорно, обладая большей пластичностью, при одних и тех же условиях может в отдельных деталях отклоняться от идентичной формы, оставаясь, однако, совершенно идентичным по своей схеме, по своей основной «двигательной формуле». Наличие такой «двигательной формулы» является признаком, характерным для всякого произвольного движения, и изменение этой обычной двигательной схемы является не более произвольным, чем изменение формы какого-нибудь механического движения. Если в схеме движения что-нибудь изменилось, мы с уверенностью можем искать известные органические или функциональные условия, изменившие эту схему; именно поэтому анализ произвольных движений может явиться путем к достаточно точной диагностике скрытых нарушений нервного аппарата и изменения тех условий, в которых нервный аппарат исполняет свою работу.

Произвольное движение по своей схеме оказывается значительно более устойчивым, чем мы могли бы предполагать, и с этой точки зрения оно оказывается не менее пригодным в качестве основного фона для изучения вносимых дезорганизацией поведения нарушений, чем любое непроизвольное движение; сомнения в его устойчивости могут отпасть при первом же анализе материалов. На рисунке 1 мы приводим циклографическую запись трех движений удара, сделанную на одной и той же фотографической пластинке. Мы нарочно взяли пример довольно сложного произвольного движения, в котором могли бы ожидать максимальной вариативности и неустойчивости его формы; однако эта иллюстрация показывает нам, что дело обстоит совершенно иначе: три сложных произвольных движения оказываются совершенно идентичными по схеме, по своему построению и так накладываются друг на друга, что мы оказываемся часто почти не в состоянии различить их на одной записи. Те незначительные отступления, которые мы находим между траекториями этих трех движений, нас ничуть не смущают, потому что они являются не нарушением схемы, а лишь незначительной вариацией в ее осуществлении, ничуть не изменяя основной «двигательной формулы».

Если так обстоит дело со сравнительно сложным произвольным движением, то с простыми движениями дело обстоит значительно яснее, и ряд последовательных реактивных движений (скажем, движений пальцем) одного и того же испытуемого оказывается обычно настолько устойчивым, что даже детальный анализ показывает полное сохранение их основной формы.

Соображения о неустойчивости произвольных движений оказываются ложными, и мы с достаточной уверенностью можем брать их за основу своего изучения.

Рис. 1. Циклограмма трех движений удара

Мы указали выше, что, желая проследить структуру внутренних, недоступных для непосредственного наблюдения изменений, мы можем уловить ее отражение в произвольной моторной сфере и что существенное условие этого таково: изучаемый нами центральный процесс, в котором происходит интересующая нас дезорганизация, не должен быть чем-то посторонним для отражающего моторного процесса. Мы должны найти такую систему деятельности, которая включала бы в себя и центральный процесс, подвергаемый аффектом дезорганизации, и моторный процесс, который был бы в состоянии отразить эту центральную деятельность и ее судьбу не как нечто постороннее, но как определенную сторону, включенную в одну общую с ним структуру. Только при условии вхождения центрального, изменяющегося и моторного, отражающего процесса в одну общую структуру мы можем надеяться адекватно отразить в этом доступном для изучения ряду все происходящие скрытые изменения.

Мы находим такую возможность в принципе активного сопряжения центральной и моторной деятельности. Действительно, если мы свяжем в единой активной системе две стороны – центральную и моторную, мы можем рассчитывать, что каждое центральное изменение необходимо отразится прежде всего именно в той моторной системе, которая составляет с ней единое целое, и только вторично вызовет известные изменения в тех физиологических системах, на фоне которых оно протекает. Такое выделение единой динамической структуры, включающей в себя скрытую для непосредственного изучения центральную сторону и доступную для объективной регистрации моторную, является основой сопряженной моторной методики, с помощью которой мы добыли основные материалы, занимающие нас в этой книге^[19].

Мы с большой легкостью можем создать модель такой единой системы активности, в которой характер и судьба одной скрытой стороны отражалась бы в структуре открытого для непосредственного экспериментального анализа объективного процесса. Для этого оказывается вполне достаточным дать испытуемому следующую простую задачу: он должен ответить на предъявленное ему слово первым пришедшим в голову речевым ответом и одновременно с ним нажать пальцами правой руки на приемник лежащего перед ним аппарата. В этом случае мы возбуждаем у нашего испытуемого две системы активности, которые связываются между собой настолько близко, что становятся двумя одновременно протекающими сторонами одного и того же процесса. В самом деле, предложение сказать в ответ на предъявленное слово какое-нибудь другое слово возбуждает у нашего субъекта некий центральный процесс очень сложного порядка, близкий к речевой системе; подвергая психологическому анализу его сущность, мы в отдельных случаях можем называть его ассоциативным процессом, в других – говорить о примитивном суждении, в третьих – о некоторой дезинтеграции с восстановлением целого образа по предъявленной в слове детали или воспроизведению некоторой другой детали, входящей вместе с предъявленным в слове раздражителем в один и тот же образ. Нас мало занимает сейчас феноменологическая сущность этого процесса^[20]; существенным для нас представляется то, что мы вызываем здесь определенный сложнейший нейродинамический процесс, скрытый от непосредственного наблюдения и через некоторый период времени ведущий к речевому ответу. Этот нейродинамический процесс может быть иногда вполне организованным, упорядоченным и правильным; иногда он может встречать на своем пути известные затруднения, перерастать в конфликт и обнаруживать известную дезорганизацию; совершенно понятно, что нейродинамический процесс, лежащий в основе привычного ассоциативного ответа, существенно отличается от того, которым характеризуется интеллектуальный процесс, полный затруднений и колебаний, осложненный аффективным тоном или проходящий через оттеснение подготовленных к реакции, но почему-либо признанных непригодными ответов. Во всех этих случаях структура нейродинамического процесса будет, конечно, совершенно различна, но непосредственному и объективному анализу она оказывается недоступна. Наша задача и заключается в том, чтобы попытаться в эксперименте экстериоризировать, вынести наружу эту структуру и с помощью этого приема подвергнуть ее объективному анализу.

Именно такой цели служит сопряженная с речевым ответом моторная реакция. Связывая с речевым ответом моторную реакцию руки, мы, собственно, создаем систему, которая оказывается в состоянии объективно отражать всю динамику характерных для центрального нейродинамического процесса напряжений. Сливая их в единый интенциональный процесс, мы получаем все основания рассчитывать, что существенные изменения в этой скрытой от нас стороне процесса необходимо отразятся в открытой моторной его стороне и что различные по своей нейродинамической структуре центральные процессы выразятся в соответственно различной структуре моторной кривой. Именно это соединение обеих функций в единую активную систему позволяет нам думать, что каждое резкое колебание, каждая интенция к речевому ответу, а тем более каждый резко аффективный, дезорганизованный характер центрального процесса не останется без влияния на структуру сопряженной моторной реакции и что, анализируя ее, мы получим в наше распоряжение новые объективные средства для заключения о структуре внутренних нейродинамических процессов.

Нашу работу мы построили на применении сопряженной моторной методики, поэтому опишем несколько подробнее ту установку, которой мы пользовались.

Наш испытуемый сидел в удобном кресле перед столом, держа свои руки на специальных пневматических приемниках. Правая рука лежала на столе, упираясь кончиками пальцев в зажим пневматического приемника, левая во время опыта держалась на весу, также упираясь пальцами в аналогичный аппарат (рисунок 2 изображает эту ситуацию).

Рис. 2. Испытуемый в экспериментальной ситуации