Читать книгу «Лжеправители» онлайн полностью📖 — А. В. Корниенко — MyBook.
cover

В 1611 году на псковских землях появляется третий лже-Дмитрий, Сидорка (по одному псковскому сказанию – Матюшка), «Ивангородский вор». Кстати, не стоит удивляться пренебрежительным, на наш взгляд, именам претендентов. Не будем забывать, где и когда все происходило. Вероятно, для крестьянина Петрушки был ближе, роднее и понятнее добрый царь Матюшка, чем, к примеру, великий князь Александр или Николай, и рисковать за него собственной головой было легче и, если можно так выразиться, приятнее.

Эти мрачные времена – времена засилий самозваных претендентов на престол – вошли в историю под названием смутных. Но и позднее, не остановленные жестокими расправами над предыдущими претендентами, самозванцы не перестают множиться. Исследователям известны такие самозванцы, как Лжеивашка I – некий Луба, появившийся в Польше во времена правления Михаила Федоровича и выдававший себя за сына Лжедмитрия I. «Принц Симеон», сын царя Василия Шуйского (иначе лже-Тимофей) и «великий князь пермский», на самом деле был Тимошкой Акундиновым, сыном волжского купца. Появившийся в 1644 году в Константинополе самозванец Лжеивашка II также выдавал себя за московского царевича Ивана Дмитриевича Долгоруких, сына царевича Дмитрия. На самом деле он был лубенским уроженцем по имени Ивашка Вергуненок.

Во время бунта Стеньки Разина с ним находился некто лже-Алексей (иначе Нечай), самозваный «сын» царя Алексея Михайловича, который на самом деле был атаманом разбойников Максимом Осиповым. Другой самозванец, составлявший компанию Разину, выдавал себя за патриарха Никона.

В самом конце правления Алексея Михайловича в среде запорожских казаков появился Лжесимеон II, самозваный царский «сын», и снова Матюшка, сын варшавского мещанина. В XVIII веке возникают два «брата-царевича» Алексей и Петр Петровичи, которыми назвались Ларион Стародубцев и Тимофей Труженик.

В 1768 году адъютант Опочинин (не слишком частый пример, когда благополучный, в общем-то, человек становится самозванцем) выдавал себя за сына императрицы Елизаветы и английского короля. Правда, за эту дерзость молодой человек не получил полагающейся самозванцам жесточайшей кары. Он поплатился лишь переводом в том же чине в гарнизон на линию боевых действий, так как во внимание были приняты его чистосердечное раскаяние и заслуги его отца. Подобный исход дела можно назвать исключением из правил, поскольку практически все остальные претенденты кончили, что называется, очень плохо.

Несколькими годами раньше стали появляться самозванцы, выдававшие себя за императора Петра III. К примеру, беглый солдат Гаврила Кременев с помощью попа Льва Евдокимова предстал пред жителями Воронежской и Белгородской губерний в образе вышеназванного монарха. За этим, что не удивительно, последовало наказание кнутом и ссылка в Сибирь «виновника торжества».

В 1767 году «предтечей» очередного самозваного царя стал беглый солдат Мамыкин. Он упорно распускал слухи, что Петр III жив и скоро придет, чтобы вернуть свое царство. Такая тактика дала отличный результат: оживший Петр прочно засел в умах российских обывателей, а через год о том же самом начали перешептываться заключенные Шлиссельбургской крепости, подстрекаемые подпоручиком Иоасафом Батуриным. Но все это продолжало оставаться на уровне слухов… до тех пор, пока среди яицких казаков не появился всем известный теперь самозваный Петр III – Емельян Пугачев. Восстание, умело подготовленное его соратниками и поднятое самим Пугачевым, было действительно яростным. Кровавая волна крестьянского гнева прокатилась тогда по всей Оренбургской области, Южному Уралу и Среднему Поволжью, наказав не только угнетателей в лице помещиков, но и всю Россию. В конце концов претендент был схвачен властями и казнен с неслыханной жестокостью.

Восстанием под предводительством Пугачева завершился «крестный ход» самозваных царей в XVIII веке. Но следующий век старую «добрую» традицию самозванства подхватил и продолжил, причем весьма успешно.

В XIX веке, после смерти великого князя Константина Павловича (в 1831 году) по стране поползли слухи о том, что, якобы, он не умер, а жив и заключен в Петропавловскую крепость. Вслед за чем, разумеется, возник очередной самозванец, некий житель Тамбовской губернии. После смерти в том же году и супруги великого князя, княгини Лович, в Московской губернии появилась женщина, выдававшая себя за покойную княгиню. Следующий «великий князь Константин Павлович» возникает среди уральского казачьего войска в 1842 году.

Идея самозванства прельщала самых разных по темпераменту и складу характера людей. Понятно, что дух авантюризма в разной мере был присущ им всем, как и ненасытное честолюбие. Однако особого внимания здесь требует другой момент, на который обратили внимание исследователи, а именно – конфликт с Богом.

Пожалуй, не стоит напоминать, какую роль играла религия и вера в жизни людей того времени. Даже сегодня православная церковь не приветствует такую профессию, как актер. Человек, «примеряющий на себя» чужую личину, чужую жизнь, оскорбляет Бога, давшего ему свою собственную, единственную и неповторимую. Что уж говорить о прошлых веках! Ведь когда-то лицедеев не считали за людей и даже запрещали хоронить на общественных кладбищах, в освященной земле. А человек, отрекшийся от веры (для этого достаточно было перестать соблюдать основные ее традиции) автоматически ставился на одну чашу весов с самоубийцей.

Можно представить, что должен чувствовать человек (а особенно житель сельской глубинки) XVII–XIX веков, сознательно отказывающийся от своего, данного при таинстве крещения имени, от Божьего покровительства, как, собственно, и от него самого и «дарованной» им жизни. Внутренний страх от подобного шага должен был быть, пожалуй, даже большим, чем страх внешний, – страх практически неизбежного – а всякий отдающий себе отчет в собственных действиях самозванец должен был это понимать – жестокого наказания, ссылки или мучительной казни (порка до смерти, дыба, виселица, четвертование – далеко не полный список «процедур», изобретенных «чадами Божьими» для того, чтобы лишать им же данной жизни себе подобных).

Следует помнить, что каждый самозванец был личностью. Личностью смелой, в какой-то мере талантливой, а главное – способной на поступок. Безусловно, самозваные правители умели вести за собой народ. Их «игра в царя» (как и «игра в мессию» некоторых современных «гуру») порой выглядит до смешного наивной. Однако на самом деле она имела сильную сторону: выходцы из низов, самозванцы прекрасно чувствовали психологию масс и выстраивали собственное поведение в соответствии с их ожиданиями. Они понимали, что поведение и дела искателя народного доверия порой играют решающую роль. Ибо, если претендент законен, – исходя все из того же мифологического образа «доброго государя», он должен действовать в интересах народа. Но вместе с этим или благодаря этому они умело «подгоняли» своих сторонников под себя, внушали им собственные идеи, искусно заставляли подчиняться своей воле.

Кстати говоря, подсознательной тягой видеть государя «добрым», «своим» можно объяснить такое совершенно непонятное и странное на первый взгляд явление в народной среде, как «ходоки» (тут же невольно всплывает перед глазами известная картина советских времен «Ходоки у Ленина» кисти В. Серова: что ж, ничего удивительного – смена власти «русской души» не изменила). Народ был твердо убежден, что стоит ходокам добраться до государя и пасть ему в ноги, как незамедлительно просьба будет удовлетворена. Иной вариант решения проблемы народным умом не допускался в принципе, а когда он следовал – тут же объяснялся вмешательством «злых» дворян, скрывающих «правду» либо от одной, либо от другой стороны.

Отсюда удивительное упорство челобитчиков, пытавшихся добраться до государя любой ценой, несмотря на всякого рода преграды и угрозы наказания вплоть до ареста и ссылки.

В формировании подобной убежденности, правда, огромная «заслуга» принадлежит и церкви. Во-первых, все помнят известные слова Иисуса Христа из Нагорной проповеди: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Эту мысль можно дополнить словами Бенедикта Спинозы: «… если бы им [людям] всегда благоприятствовало счастье, то никакое суеверие не могло бы овладеть ими». Как и желание поклоняться себе подобным, вне зависимости от титулов, ими же самими друг другу присвоенных…

Каково же было разочарование толпы, когда существующий монарх «не оправдывал их доверия», и какова радость, когда очередной самозванец, благодаря своим «справедливым» действиям и решениям, отождествлялся с образом идеального государя, мгновенно превращаясь в «истинного правителя». Восседающий на троне самодержец автоматически становился «чужим», самозванец – своим (правда, ненадолго…). Положение последнего подкреплялось заверением в истинности собственного происхождения, неважно, на чем базирующемся – малограмотная, достаточно «обработанная» психологически толпа готова была принять всё что угодно.

Самозванство, как правило, начиналось с того, что самозванцем объявлялся правящий монарх. Последний обычно обвинялся в том, что он либо посягал на жизнь царевича-наследника, как это сделал Борис Годунов, либо занимал трон в условиях, когда существовали законные преемники, представители прежнего правящего дома (как это вышло с первыми Романовыми); или же истинный государь мог лишиться трона в результате заговора, как это случилось, например, с Петром III.

Далее следовали всевозможные постановления – грамоты самозванца с разнообразными обещаниями и пожалованиями, дополненными приказами о наказании «изменников»: дворян, воевод и т. д., что и создавало образ «справедливого государя». Тут можно провести тройную параллель: законный государь = богоданный = справедливый. Ну, а справедливый – значит законный. В этой связи неподчинение самозванцу = законному царю означало смертный грех в первую очередь, ну и преступление – во вторую. Все это вместе взятое избавляло от страха оказать поддержку самозванцу.

На самом же деле у сторонников самозванца, скорее всего, оставалось немало сомнений по поводу правомочности претензий данной особы. Но они верили ему, потому что хотели верить. И молчали о своих сомнениях, даже когда окончательно угасала первичная эйфория и наступало «прозрение». Большую роль в «неразвенчании» самозванцев самими «прозревшими» играла крестьянско-сельская община. Авторитет общины был безусловным, а ее порицание, так называемый «мирской приговор» – страшнее законов и тюрем, вместе взятых.

Исследователи обычно подразделяют самозванцев на бунтарей, авантюристов и марионеток. Все они по-своему были опасны для правящего режима. И постепенно такая опасность стала постоянным явлением русской жизни.

Со временем самозванство обрело и определенное функциональное значение. Оно напоминало властям об опасности абсолютного игнорирования представлений «низов» о «правде» и «добром и справедливом государе – Божьем ставленнике» и не давало политической элите возможности окончательно терять разум от упоения собственным положением, проявляя бездумное легкомыслие, оборачивающееся печально известными народными бунтами, легко могущими стать фатальными для любого правительства и большой проблемой для страны в целом. В связи с этим время от времени народу бросалась очередная «кость», благодаря которой его, стоящего на грани мятежа, удавалось удержать от выхода «за рамки».

Принимая во внимание исторически сформировавшийся менталитет нации, самозванцы в России успешно пользовались всегда страхом простого народа перед любым подобием сильной власти. Хотя тут стоит оговориться: подобное явление – страх, а еще точнее – внутреннее желание подчиняться тому, что считается властью, – свойственно всем людям, независимо от их национальной принадлежности.

Как считают исследователи, чрезвычайно большое значение в явлении самозванства имеет унижение личности, унижение, в первую очередь, в ее собственных глазах, а только потом уже и в глазах окружающих ее людей. Крайне редки, если не единичны, примеры того, когда занимающий высокое общественное положение человек, благополучный, а главное – ПРИЗНАННЫЙ, решил бы выдать себя за кого-то другого, даже более обеспеченного в материальном плане. Поэтому самозванство, конечно, стоит рассматривать и как протест против собственного бессилия, собственной незначимости (чем характеризуется начало «карьеры» каждого самозванца), в результате которого у человека появляется сознание своего величия, проявляется чувство самоуважения.

Хочется обратить внимание на то, что желание быть значимым на самом деле гнездится в душе каждого человека намного глубже, чем это может показаться на первый взгляд. Жажда ощутить собственную значимость, как в случаях с самозванцами, может быть сильна настолько, что даже ужас перед кошмарной смертной казнью, которой карали претендентов на чужой престол, не останавливал желающих занять не принадлежащее им место.