Однако отсутствие полноценной информации о состоянии российской армии, ее боеготовности не помешало императору французов отважиться на поход в Россию. В течение первой половины 1812 г. войска Великой армии (Grande Arme5e – название вооруженных сил Французской Империи) были сконцентрированы у границ Российской империи. При этом меньше половины их численности составляли собственно французы, а все остальные (немцы, итальянцы, поляки, швейцарцы, испанцы, португальцы, бельгийцы, голландцы, австрийцы, хорваты и т. д.) были рекрутированы из союзных и вассальных европейских государств. Поэтому соответственно сам поход Великой армии называют нашествием «двунадесяти языков»: из почти 400 000 солдат, перешедших реку Неман, только около 150 000 были французами.
Несмотря на то, что эта разноплеменность была одной из слабых сторон Великой армии, Наполеон верил в ее командный состав, который обладал огромным опытом ведения боевых действий, а солдаты, учитывая предыдущие победы, беспрекословно верили своему императору.
9 мая 1812 г. император французов выехал из дворца Сен-Клу в саксонский город Дрезден, где встретился с «союзными» монархами Европы. Далее из Дрездена Наполеон отправился к Великой армии на реку Неман, разделявшую Пруссию и Россию. А уже 10 (22) июня 1812 г. он обратился с воззванием к войскам, в котором обвинил Россию в нарушении Тильзитского соглашения, что, собственно, положило начало войне.
Но кампания явно была обречена на неудачу. Верить ли приметам? Ведь известно, что 11 (23) июня, во время осмотра берегов Немана, выискивая место для переправы, Наполеон был сброшен на всем скаку лошадью, которая испугалась перебегавшего дорогу зайца. Это событие было оценено как дурная примета, но, конечно же, не могло остановить движение Великой армии. Более-менее объективно оценить ее состав и состояние можно из следующих воспоминаний немецкого врача Генриха Рооса: «Прибытие и передвижение многочисленных, все новых и новых отрядов всех национальностей и родов оружия, масса артиллерии и понтонных мостов, – все это превращало наш лагерь в интереснейшее зрелище, когда-либо виденное мной. Больше всего поразили меня огромный транспорт болтливых баб – на телегах, на конях и пешком; мне сказали, что их назначение – ухаживать за больными и ранеными в госпиталях; затем – не менее многочисленное шествие врачей, по большей части молодых людей, которые подвергались постоянным порицаниям и наставлениям со стороны своего начальника-ветерана; наконец, необычайно рослые лошади при понтонных повозках, впряженные по три пары в каждую».
Вечером 11 (23) июня разъезд лейб-гвардии Казачьего полка (полк русской императорской гвардии) в трех верстах вверх по реке Неман, неподалеку от Ковно (современный г. Каунас в Литве), заметил подозрительное движение на противоположном берегу. И когда уже стемнело, через реку с возвышенного и лесистого берега на лодках и паромах переправилась рота французских саперов. Польский офицер Роман Солтык, участвовавший в этой операции, следующим образом описывал первую встречу российских и французских войск: «Только после того как на правый берег успело высадиться около сотни человек, послышался издали шум галопирующих лошадей. На расстоянии ста, приблизительно, шагов от нашего слабого авангарда остановился сильный взвод русских гусар, которых мы узнали, несмотря на ночную тьму, по их белым султанам. Командующий взводом офицер сделал несколько шагов в нашу сторону и закричал по-французски: “Кто идет?” – “Франция”, – ответили вполголоса наши солдаты. – “Что собираетесь вы здесь делать?” – продолжал русский, обращаясь к нам все время на правильном французском языке. – “Увидите, черт возьми!” – решительно ответили наши стрелки. Офицер, вернувшись к своему взводу, скомандовал сделать залп, на который никто с нашей стороны не ответил, и неприятельские гусары ускакали прочь галопом». В сущности, это была первая перестрелка в предстоящей войне 1812 года.
Уже после полуночи 12 (24) июня 1812 года по четырем наведенным выше г. Ковно мостам началась переправа французских войск через пограничный Неман, которая иронически была названа историками «Вавилонским столпотворением»[1]. Один из участников похода Наполеона, немецкий полковой врач фон Роос, отмечал в своих записках, что во время переправы войск он наблюдал интереснейшее зрелище проходивших мимо него разноязычных полков. Это в действительности напоминало переселение народов или вавилонское столпотворение. Голландский генерал Антон Дедем де Гельдер иронично отмечал: «Трудно изобразить величественную картину, которую представляло 600-тысячное войско, расположившееся у подошвы холма, на котором Наполеон приказал разбить свои палатки… Когда я позволил себе пошутить, генерал Огюст Коленкур, с которым я был в дружественных отношениях, сделал мне знак и сказал тихонько: “Здесь не смеются. Это великий день”. Он указал при этом на противоположный берег реки, как будто хотел присовокупить: “Вот наша могила”».
Что-то подобное вспоминал тогдашний главный квартирьер главной квартиры Наполеона граф Филипп Поль де Сегюр: «В трехстах шагах от реки [имеется в виду река Неман. – Авт.], на самом возвышенном пункте, виднелась палатка императора. Вокруг нее все холмы, все склоны и долины были покрыты людьми и лошадьми. Как только солнце осветило все эти подвижные массы и сверкающее оружие, немедленно был дан сигнал к выступлению, и тотчас же эта масса пришла в движение и, разделившись на три колонны, направилась к трем мостам. Видно было, как эти колонны извивались, спускаясь по небольшой равнине, которая отделяла их от Немана, и, приближаясь к реке, вытягивались и сокращались, чтобы перейти через мосты и достигнуть, наконец, чужой земли, которую они собирались опустошить и вскоре сами должны были усеять своими останками».
Как же отреагировал русский император на вторжение неприятеля? Когда 12 июня 1812 г. авангард французских войск вступил в крепость Ковно, вечером того же дня Александр I находился на балу у генерала Л. Беннигсена в Вильно. В книге «Нашествие Наполеона на Россию» советский историк Е. Тарле указывал, что ночью следующего дня император, узнав о нашествии войск Наполеона, призвал министра полиции А. Балашова и вручил ему письмо для передачи императору французов. А также велел на словах добавить, что “если Наполеон намерен вступить в переговоры, то они сейчас начаться могут, с условием одним, но непреложным, т. е. чтобы армии его вышли за границу; в противном же случае государь дает ему слово, покуда хоть один вооруженный француз будет в России, не говорить и не принять ни одного слова о мире”».
С Наполеоном А. Балашов встречался дважды уже 18 (30) июня 1812 г. Основным источником для описания бесед служит только рассказ собственно Балашова, который предположительно написан в середине 1836 г. (эти воспоминания под названием «Встреча с Наполеоном» частично были опубликованы в 1883 р. в журнале «Исторический вестник»).
«Мне жаль, что у императора Александра дурные советники, – начал разговор Наполеон. – Чего ждет он от этой войны? Я уже овладел одной из его прекрасных провинций, даже еще не сделав ни одного выстрела и не зная, ни он, ни я, почему мы идем воевать». Далее речь шла о соотношении сил: «Я знаю, что война Франции с Россией не пустяк ни для Франции, ни для России. Я сделал большие приготовления, и у меня в три раза больше сил, чем у вас. Я знаю так же, как и вы сами, может быть, даже лучше, чем вы, сколько у вас войск. У вас пехоты 120 тысяч человек, а кавалерии от 60 до 70 тысяч. Словом, в общем меньше 200 тысяч. У меня втрое больше».
Наполеон также открыто выразил недовольство отступлением командующего российской армией М. П. Барклая-де-Толли, которого он, конечно же, хотел разбить уже на начальном этапе войны: «Я не знаю Барклая-де-Толли, но, судя по началу кампании, я должен думать, что у него военного таланта немного. Никогда ни одна из ваших войн не начиналась при таком беспорядке… Сколько складов сожжено, и почему? Не следовало их устраивать или следовало их употребить согласно их назначению. Неужели у вас предполагали, что я пришел посмотреть на Неман, но не перейду через него? И вам не стыдно? Со времени Петра I, с того времени, как Россия – европейская держава, никогда враг не проникал в ваши пределы, а вот я в Вильне, я завоевал целую провинцию без боя. Уж хотя бы из уважения к вашему императору, который два месяца жил в Вильне со своей главной квартирой, вы должны были бы ее защищать! Чем вы хотите воодушевить ваши армии, или, скорее, каков уже теперь их дух? Я знаю, о чем они думали, идя на Аустерлицкую кампанию, они считали себя непобедимыми. Но теперь они наперед уверены, что они будут побеждены моими войсками».
Фактически утренняя и обеденная аудиенции Балашова завершились безрезультатно, что демонстрировало окончательность и бесповоротность решения Наполеона по поводу конфликта. После уведомления о встрече Александр I решил не публиковать торжественного манифеста и лишь отдал приказ по войскам, объявляющий о вторжении Наполеона и начале войны. Тем временем армия Наполеона стремительно приближалась собственно к Вильне, где находился русский император.
Переправа первой группы солдат армии Наполеона численностью 220 000 человек заняла 4 дня (под Ковно реку форсировали 1-й, 2-й, 3-й пехотные корпуса, гвардия и кавалерия). Первым боевым столкновением с русской армией была атака конницей Мюрата ее арьергарда 25 июня возле селения Барбаришки. Подобные стычки имели место при Румшишках и Попарцах.
Вторая группировка (около 67 000 солдат под командованием вице-короля Италии Евгения Богарне) перешла Неман южнее Ковно (около Прены) 17–18 (29–30) июня. В этот же период еще южнее, около Гродно, реку пересекли 4 корпуса (до 80 000 солдат) под общим командованием короля Вестфалии Жерома Бонапарта.
На северном направлении, возле Тильзита, Неман пересек 10-й корпус маршала Жака Макдональда, нацеленный на Петербург; на южном направлении (со стороны Варшавы через Буг) двигался отдельный Австрийский корпус генерала Карла Шварценберга (больше 30 000 солдат).
Город Вильно был занят Наполеоном 16 июня 1812 г. Об общем положении французских войск и проблемах, с которыми им пришлось столкнуться уже на первом этапе войны, можно судить из следующих воспоминаний военного медика Франсуа Мерсье: «Вплоть до самой Вильны, куда я направился вслед за французским императором, мне ни разу не пришлось приниматься за выполнение своих профессиональных обязанностей. Но почти тотчас же по прибытии в этот город я получил приказание устроить госпитали для многочисленных больных, беспрерывно поступавших по мере прибытия туда различных отрядов армии. Развитие болезней являлось прямым последствием переутомления солдат и недостатка в пище. Уже тогда французские войска начинали чувствовать стеснения в самом необходимом, так как обозы, конечно, не могли поспевать за быстрыми передвижениями регулярного войска, а страна, опустошенная уже русской армией, была совершенно не в состоянии дать пропитание и следовавшим по их пятам французам. Еще более губительное влияние на здоровье солдат оказывала быстрая смена температуры. В течение последних дней июня почти не прекращались обильные, но холодные дожди, наступившие вслед за удушливой жарой. Проезжие дороги и вообще-то плохо содержатся в России; после же периода дождей они оказались окончательно размытыми, а сообщение по ним почти совершенно немыслимым. На одном пути от Ковно до Вильны у французской армии оказалось до тридцати тысяч отсталых, большинство которых по прибытии в г. Вильну тотчас же было размещено по госпиталям».
Этим словам Мерсье вторил и генерал Жиро де Л’Эн: «Страшная пыль, от которой ничего не было видно в двух шагах, попадала в глаза, уши, ложилась толстым слоем на лицо. Пыль и жара возбуждали сильную жажду, а воды не было. Поверят ли мне, что некоторые пили лошадиную мочу… Пыль поднимали шедшие впереди многочисленные колонны войска. Они шли в таком порядке: во всю ширину просторной, обсаженной деревьями дороги ехала артиллерия и экипажи; по бокам от нее двигалась сплошными колоннами построенная дивизиями пехота, имея по 8 человек в ряд. По бокам пехоты шла эскадронами кавалерия. Можно себе представить картину такой массы войск, двигавшихся в одном направлении!.. Армия везла за собой множество экипажей, и император в начале это терпел и даже поощрял, так как припасы, которыми они были нагружены, могли оказаться очень полезными для войск. Но теперь, когда, по его расчетам, эти припасы должны были уже истощиться и сами экипажи являлись для армии только бесполезным балластом, он отдал приказ сжечь их».
Наполеон, устроив текущие государственные дела в оккупированной Литве, а также организовав корпуса и упорядочив различные продовольственные дела, выехал из города вслед за своими войсками только в начале следующего месяца. Определенные дискуссии у историков вызывает достаточно длительное пребывание императора в Вильне. Но какие последствия имело это длительное пребывание императора в Литве для будущего исхода кампании? Часть историков и современников событий утверждают, что благодаря этому он дал возможность и время соединиться отдельным корпусам русской армии; другие же, признавая влияние этого промедления на дальнейшую судьбу кампании, все же указывают, что задержка Наполеона была вынужденной: ее вызвали совершенно непредвиденные обстоятельства.
О проекте
О подписке