Введение

«Даже и тогда, когда невозможно или трудно найти причину, следует старательно искать её»

Полибий «История»

Основу коллизии великого эпического сказания Древней Индии «Махабхаратa» (в дальнейшем – Мбх) составляет характерный для многих сказаний классической древности династический конфликт. В Мбх за престол борются две группы кузенов: сотня братьев-Кауравов (сыновья слепого царя Дхритараштры) против пятерых братьев-Пандавов (сыновья царя Панду). Здесь необходимо небольшое уточнение. В действительности обе группы принцев, будучи близкими родственниками, происходят от древнего героя Куру и могут в равной степени называться общим родовым именем Кауравов, что иногда и происходит. Но ради различия соперничающих групп сказание часто именует сыновей Дхритараштры, а порой и лагерь их сторонников, Кауравами, а сыновей Панду с присными – Пандавами. Этой номенклатуры будем придерживаться и мы.

Конфликт Пандавoв c Кауравами был подготовлен перипетиями предыдущего поколения принцев: в своё время старший царевич Дхритараштра по причине врождённой слепоты не мог занять трон, и царём державы Кауравов стал его младший брат, могучий и воинственный Панду. Но после гибели молодого Панду всё изменилось: теперь власть в руках Дхритараштры, который произвёл сотню сыновей, a заодно является опекуном пяти осиротевших племянников.

Дхритараштра мудр и не чужд благородных порывов, но соблазн слишком велик: как в условиях конкуренции принцев не порадеть собственным сыновьям? Ситуация осложняется тем, что умеренный и в общем совестливый царь часто идёт на поводу у своего старшего сына Дурьйодханы. Даже когда Дхритараштра под давлением родичей и советников выделяет пол-царства Пандавам, властолюбивый и завистливый Дурьйодхана не оставляет попыток получить всё. Принц пытается избавиться от конкурентов то хитростью, то силой, старый царь журит любимца за скверное поведение, но отказать ему в поддержке не может. Царица, праведная Гандхари, также не способна повлиять на своенравного и избалованного отпрыска. В результате царь с царицей оказываются втянуты в весьма неприглядные интриги, направленные против их благородных племянников Пандавов. Несмотря на неоднократные предупреждения святых мудрецов, советников и родичей, царь не останавливает вражду принцев, и конфликт разгорается до настоящей войны, в которой Пандавы побеждают, но страшной ценой. Царский род почти полностью истреблён, страна разорена и обезлюдела, Пандавы потеряли всех своих детей и союзников, a царственная чета – всех сыновей, шурьёв, единственного зятя, почти всех внуков и племянников (кроме Пандавов). Трудно представить себе что-либо ужаснее доли Гандхари и Дхритараштры, вынужденных доживать свой век, пусть в почёте, при дворе победоносных Пандавов – убийц их детей и внуков.

Аудитория наблюдает Дхритараштру на протяжении очень долгого времени. Ему не суждено умереть молодым, как Зигфриду «Песни о Нибелунгах» (далее – ПН), провести старость вне границ сказания, как Одиссей, или пасть в битве седым воином, как заглавный герой англосаксонский поэмы Беовульф, отдавший жизнь за своё племя. Драма слепого царя Мбх, как и в случае библейского царя Давида, это драма целой жизни. Уникальность образа Дхритараштры состоит в том, что, в отличие от биографии Давида в Ветхом Завете (далее – ВЗ), его молодые годы упомянуты скороговоркой, а в зрелые сказание поспешно превращает его в старого царя-отца. Совмещение ролей старого царя и эпического отца растягивается для Дхритараштры на многие десятилетия, перекрывая по времени большую часть многотомной эпопеи, и почти всегда происходит довольно неудачно, a завершается настоящей катастрофой. Этот необычный конфликт между двумя столь естественными для большинства сказаний ипостасями эпического владыки (старый царь/отец) является загадкой образа слепого царя Мбх и стержнем его драмы.

Преобладающее большинство известных нам эпических героев, если и подвергаются критике за недостойное или неразумное поведение, то только изредка и только отдельными, словно специально предназначенными сказанием для этой роли, лицами: царя Саула обличает пророк Самуил, царя Давида – пророк Нафан, царя Агамемнона – оскорблённый им Ахилл, князя Владимира – Илья Муромец. В целом сказания сохраняют нейтральный тон и при изложении конфликтов, драматических событий [попробуйте угадать, кому сочувствует Гомер, троянцам или грекам «Илиады» (далее – Ил)] или даже коварных замыслов и предосудительных действий («Сага о Ньяле», Исландские саги, СПб., 1999, т. 2). Мбх составляет ярчайшее исключение из этого правила: Дхритараштра, как и другие герои индийского эпоса, постоянно подвергается обсуждению и осуждению брахманами, праведниками, мудрецами, родичами и даже рассказчиками; при этом сказание не забывает время от времени превозносить его мудрость!

Следует подчеркнуть, что слово «судьба» отнюдь не случайно вынесено в заглавие книги: этические оценки действий или бездействия старого царя, данные персонажами или рассказчиками, разнятся в зависимости от того, на какой концепции судьбы основывает свою оценку резонёр. В ряде случаев несчастное правление Дхритараштры, кульминацией которого стала братоубийственная битва на Курукшетре, расценивается как интегральная часть плана богов (то есть всеобъемлющей и неотвратимой судьбы), и в этом случае старый царь может быть представлен бессильной и, следовательно, безвинной игрушкой космических сил. Противоположная точка зрения считает героя активным творцом собственной судьбы, в том числе и в самом расширительном смысле, когда судьба конкретного человека, включая его характер и, казалось бы, не зависящие от него обстоятельства (например, семья, в которой родился герой), признаётся результатом его кармы – совокупности деяний в предыдущих рождениях. Очевидно, что этот подход подразумевает полную ответственность героя и, тем более, облечённого властью царя, за всё происходящее с ним самим, его семейством и с его народом. «Промежуточный» вариант предполагает, что даже при божественном предопределении хода событий благородному герою надлежит не оправдывать себя бессилием что-либо изменить, но действовать в соответствии с нравственным законом (дхармой), пусть и вопреки всемогущей судьбе, то есть без надежды на успех. Этих конспективных замечаний пока достаточно для предварительного ознакомления читателя с альтернативными учениями Мбх о судьбе, которые будут тщательно рассмотрены в своё время.

Парадоксальным образом, все указанные концепции судьбы задeйcтвoвaны в сказании. Мы увидим, как слабый Дхритараштра, в противоположность решительному Давиду, мечется, действуя в соответствии с одной парадигмой судьбы (до поры надеясь изменить ход событий), оправдываясь с помощью другой (декларируя собственное бессилие перед лицом рока, когда терпит неудачу или совершает неблаговидный поступок) и большую часть жизни игнорируя третью.

Часть I. Наследство

«И хотя то, что предшествовало войне, а тем более то, что происходило ещё раньше, установить точно не было возможности в силу отдалённости от нашего времени, но всё же на основании проверенных и оказавшихся убедительными свидетельств я пришёл к выводу, что все эти исторические события далёкого прошлого не представляли ничего значительного…»

Фукидид «История»

1. Проклятие

После смерти царя Кауравов Вичитравирьи две его юных вдовы остались бездетными, и для продолжения царского рода с ними по обычаю нийога и по приговору родичей должен был сочетаться их деверь святой отшельник Кришна Двайпаяна Вьяса. Этот обычай, известный в европейской традиции как левират (лат. levir – деверь), характерен для патриархальных обществ и нашёл отражение в ряде памятников от Пятикнижия до законов Ману. Примером левирата в ВЗ является сюжет, где отец умершего бездетным старшего брата Ира обращается к среднему брату: «И сказал Иуда Онану: войди к жене брата твоего, женись на ней, как деверь, и восстанови семя брату твоему» (Быт 38, 8). Отголоски левирата находим и в архаических, отражающих родовой быт германских сказаниях о героях «Старшей Эдды» (далее – СЭ), когда смертельно раненный конунг Хельги «завещает» свою невесту Сваву младшему брату:

 
«Свава, невеста,
прошу я, не сетуй!
Если меня
послушаться хочешь —
Хедину ты
ложе постелишь,
конунга юного
будешь любить».
 

(СЭ «Песнь о Хельги сыне Хьёрварда», 41)

Очевидно, подобные обычаи сохранялись у северных народов и в раннефеодальном обществе исландских саг (Х-ХII вв.): викинг Эгиль с одобрения родичей берёт в жёны Асгерд, вдову своего старшего брата Торольва (Исландские саги, 1999, т. 1, «Сага об Эгиле», LVI).

Сходным образом, чтобы не прервалась династия Кауравов, по вызову царского семейства отшельник Вьяса прибыл во дворец, но старшей из вдовых цариц прелестной Амбике нечёсаный лесной аскет явно не глянулся (Мбх I, 100): «Увидев рыжие волосы Кришны» (не путать с богом Кришной, оба прозвища означают «темнокожий» – А. И.), «его сверкающие глаза и медно-красную бороду и усы, царица закрыла глаза… Дочь царя Каши» (Амбика – А. И.) «из страха не могла смотреть на него». Вьяса, невзирая на брезгливость нежной царицы, исполнил свой родственный долг, но обиду, кажется, затаил. Впрочем, таил её он весьма недолго. Будучи одарён «сверхъестественным знанием», радеющий о благе династии аскет разразился пророчеством о будущем сыне Амбики (Мбх I, 9-10): «Он будет по силе равен десяти тысячам слонов, будет мудрым и знаменитым, лучшим среди царственных мудрецов, одарённых великой доблестью и разумом. А у него же, благородного, будет сто могучих сыновей. Но из-за оплошности матери сам он будет слепой».

Отвлечёмся ненадолго от династии Кауравов, чтобы напомнить читателю, что пророчество, сделанное в юности, а иногда до рождения или даже до зачатия, является важнейшим фактором, определяющим судьбу героя сказания. В кельтскиx «Сагах об Уладах» (далее – СУ) будущий герой Кухулин в возрасте семи лет слышит предсказание друида Катбадa о том, что ему предстоит очень короткая, но славная жизнь. «Правду сказал я, – воскликнул Катбад, – будешь велик ты и славен, но быстротечною жизнью отмечен!» (СУ «Похищение быка из Куальнгe»). В самой Мбх пророчествам несть числа. Панду пророчествует о ещё не зачатом старшем сыне (Мбх I, 113, 40–41): «…Мир сей… будет считать, что (сын наш) это воплощение справедливости. Несомненно, что и сам он будет справедлив к Кауравам». Последняя фраза намекает на то, что старший сын Панду займёт трон. При рождении ребёнка голос с неба подтверждает предсказание отца (Мбх I, 114, 6–7): «Этот перворождённый сын Панду, несомненно, будет лучшим из блюстителей закона, по имени Юдхиштхира. Он будет известным царём…» Аналогично, при рождении третьего сына Панду – Арджуны – голос с неба предсказывает его великие подвиги (Мбх I, 114, 27–35), как в Новом Заветe праведный Симеон – судьбу младенца Иисуса (Лк 2, 25–35). Все предсказания, естественно, сбываются.

Итак, только что зачатому сыну царицы суждено родиться слепым: в реализации пророчества никто из окружающих не сомневается. A слепой наследник престола – это проблема. Дело в том, что вождь племени, царь страны или патриарх рода в соответствии с воззрениями древних является посредником между своим народом и богами, т. е. представляет всю общину перед небесными владыками: нетрудно заметить, что и еврейские патриархи ВЗ, и греческие цари «Илиады» и «Одиссеи» (далее – Од), в отличие от простых соплеменников, способны общаться как со смертными, так и c бессмертными. Если правитель отсутствует или неугоден богам, всё племя или страна лишается благосклонности богов, a вместе с благосклонностью богов исчезает и благоденствие народа. В соответствии с этой парадигмой по смерти Вичитравирьи, «когда… царство оказалось без царя, не стал проливать дождь владыка богов», и начались голод и болезни (Мбх V, 145, 24). Аспект «угодности» царя богам подчёркивает жена Панду царица Кунти (Мбх V, 130):

«…От пороков царя оскверняется мир». Подобные представления были распространены повсеместно: из греческих сказаний мы знаем, что ради наказания нечестивого царя Атрея (убил племянников и угостил своего брата Фиеста мясом его сыновей) боги наслали на Микены недород, так что народ умирал с голоду. Здесь уместно отметить, что боги древних были весьма разборчивы, больные и уроды были им неугодны, так как физические недостатки связывали с моральной ущербностью. Например, зороастрийская богиня Адвисура Анахита глуха к мольбам больных и калек: телесные недостатки это печать духа зла Ахримана. Сходные ограничения находим в Ветхом Завете, трактующeм о правилах служения Богу (Лев 21, 16–20): «И сказал Господь Моисею, говоря: никто из семени твоего во все роды их, у кого на теле будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб богу своему… ни слепой, ни хромой, ни уродливый, ни такой, у кого переломлена нога или переломлена рука, ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с повреждёнными ятрами» (курсив наш – А. И.). Индийская традиция не составляет исключения. По словам божественного мудреца Маркандеи, человеческое уродство это часть нарушения миропорядка, в котором проявляется мировое зло (Мбх III, 198, 34–35): «Дурное поведение Индр людей» (царей – А. И.) «колеблет основы великой дхармы – поднимает голову зло… Родятся на свет уроды, карлики и горбуны, большеголовые чудища и мужи, лишённые мужской силы, а также глухие, слепцы и заики». [Соответственно, во времена всеобщего благоденствия и добронравия в городе Айодхье при царе Дашаратхе «не было мужчины или женщины/несчастных или уродливых» («Рамaяна», далее – Рм, I, 6, 16)]. И это не абстрактные соображения, а руководство к действию, которое даёт божественный мудрец Вьяса царю Юдхиштхире (Мбх XII, 37): «Не следует давать дары… умалишённому… немому, тому, у кого пятна на коже, лишённому конечности, карлику…». Сам Дхритараштра, оставляя царство, наставляет Юдхиштхиру (Мбх XV, 9, 23): «В том месте, где происходит совет, не должно быть… калек и умалишённых».

Оказывается, увечье считалось позором не только для царя или жреца, но и для простого люда. Вот как победоносные ханаанеяне ставят условия сдачи жителям осаждённого галаадского города Иовиса: «И сказал им Наас Аммонитянин: я заключу с вами союз, но с тем, чтобы выколоть у каждого из вас правый глаз и тем положить бесчестье на всего Израиля» (1 Цар 11, 1–2). Ср. с угрозой сарацинского короля Галафра, осаждающего Рим:

 
«Коль не сдадитесь без сопротивленья,
Всех христиан я в Риме изувечу…»
 

(«Песни о Гильоме Оранжском», далее – ПГО, «Коронование Людовика» XVIII, с. 467–468)

Сходные действия сохранили для нас не только сказания, но и история: после победы над афинянами жители Сиракуз ставили пленным на лицо клеймо в виде лошади. Возвращаясь к Мбх, заметим, что в соответствии с указанными представлениями, счастливые или неблагоприятные признаки внешности героя связываются и с его личной счастливой или тяжёлой судьбой. В конце эпопеи, подводя итог многолетних бранных подвигов своего младшего брата Арджуны (доблестного витязя и статного красавца), царь Юдхиштхира недоумённо вопрошает мудрого Кришну: в чём могут заключаться недостатки безупречной, как кажется, внешности Арджуны, которые предвещали бы нескончаемые испытания, выпавшие на его долю. Подобная традиция сохранилась до очень позднего времени: после победы Генриха VII над Ричардом III Йорком новая династия (Тюдоры) создала легенду о Ричарде III-злодее, приписав ему соответствующую внешность – безобразного горбуна. Стоит ли говорить, что Ричард горбуном не был и погиб в битве молодым и сильным, тридцати одного года.

Мы убедились, что залогом благосклонности богов является физическое совершенство и здоровье. (Разумеется, внешностью дело не ограничивается, но об этом речь пойдет позже). Это обстоятельство было должным образом оценено Сатьявати, старой царицей-матерью, лихорадочно пытающейся обзавестись здоровыми внуками от вдовых невесток (Мбх I, 100, 11): «Слепой ведь не (может быть) достойным царём Кауравов!..» В результате неуёмная Сатьявати «уговорила другую невестку и опять позвала, как прежде, мудреца». Так был зачат младший брат слепого Дхритараштры – Панду. (Тут тоже не обошлось без приключений. При виде отшельника царица Амбалика побледнела от ужаса и отвращения, и ребёнок родился бледным