– Слушай, я просто хочу сказать, что не хочу им заниматься. У меня совсем мало времени, а заполнять по кусочкам целую историю болезни плюс ко всему остальному, что требуется… для парня, который, может быть, пырнет меня ножом и вообще даже не разговаривает?.. Ну уж нет. Простите меня, но нет, большое спасибо. – Гэри складывает руки на груди и, шумно фыркнув, откидывается на спинку стула.

– Тогда зачем ты вообще здесь работаешь? – Ширли немедленно сожалеет о том, что подала голос, и словно пытается вжаться в свой стул. В надежде, что из-за подобного комментария ее не заставят взять нового парня на себя.

Рэйчел вскакивает на ноги и тут же прекращает бессмысленные споры.

– Для всех нас очень важно устраивать нечто вроде форума, где мы будем делиться друг с другом проблемами и мнениями о пациентах и выносить все на открытое обсуждение. И эти наши собрания как раз и есть такого рода форумы. Мы здесь не для того, чтобы препираться. Я хочу, чтобы вы все поговорили со мной и между собой тоже о том, что вы слышали, и высказались, почему именно вы так нервничаете из-за нашего нового пациента Ричарда. Но еще раз предупреждаю вас: слухи, как правило, бывают ни на чем не основаны, и мы должны быть осторожны в своих оценках этого человека.

Гэри сползает ниже и выключается из дискуссии. Джули, наша принцесса – вечно бодра, вечно в прекрасном настроении, – сообщает, что боится за себя и беспокоится, что она слишком слаба физически и беззащитна, чтобы эффективно заниматься лечением пациента, который будет ее пугать. Прочие члены команды женского пола согласно кивают и негромко переговариваются. Джули исхитрилась сделать так, что теперь никто не навесит на нее новых пациентов еще много недель. Браво.

– За что он сидел в тюрьме? – Ширли.

– Я правда не знаю. – Рэйчел. – Я уже сказала, у меня доступ к тем же записям, что и у вас, поэтому никакой прочей информации.

– Но разве это не странно? Разве мы не должны быть в курсе? – Джули.

– Какая разница? – Я. – За вымогательство его посадили, или за вооруженное ограбление, или за что-то еще. Абсолютно никакой разницы. Может быть, за наркотики. Или преступление третьей степени, вообще что-то незначительное, а учитывая так называемый закон «три страйка – и ты выбываешь», он мог бы остаться там навсегда. Это не половое преступление – в базе он не зарегистрирован, я проверила. Ведь действительно не должно иметь значения, за что его осудили. Важно знать только то, что он там был. Его взгляд на мир и будущее явно изменился, и, возможно, там ему пришлось вытерпеть ужасные вещи. – Произнося это, я внезапно осознаю, что мне на самом деле жутко некомфортно из-за того, что мне неизвестно, почему он провел в тюрьме столько лет.

– Я слышала, что он не разговаривает. Вообще. И что он очень агрессивный. Он отказывается следовать правилам, у него не складываются отношения с другими пациентами, и он не заполняет никакие анкеты. – Ширли.

– Ну что ж, полагаю, это очевидно, что он не желает сотрудничать и помогать нам с бумагами. Но я предлагаю всем просто отнестись к этому как к предмету для размышлений и не заполнять пустые места в анкетах драматическими историями, в то время как мы не обладаем достаточной информацией. Факт тот, что он здесь, и мы будем с ним работать. – Рэйчел ни на кого не смотрит; она готовится бросить бомбу. Некоторое время она выжидает. Все начинают беспокойно ерзать.

– Сэм… – она натянуто улыбается мне, – и Гэри. – Гэри, побежденный, придавленный, тяжело оседает на стуле. – Я собираюсь отдать Ричарда тебе, Гэри, а Сэм будет твоей помощницей. Вы многому научитесь, работая с этим пациентом, и думаю, вас ждет серьезное испытание. И – Сэм, у тебя самый большой процент успешного излечения трудных больных и высокая квалификация. Я бы предпочла, чтобы Ричард начал с психологом-мужчиной, и посмотрим, как пойдут дела. Все мы будем рядом на случай, если вам понадобится поддержка и помощь, но я уверена, что вы справитесь.

Ширли и Джули переглядываются; в их глазах читается преувеличенное облегчение. Все выдыхают. Дэвид сочувственно треплет меня по плечу. Гэри раздраженно пыхтит и картинно роняет голову на грудь, когда Рэйчел передает ему копию истории болезни Ричарда. Он молча смотрит на меня и нетерпеливо закидывает ногу на ногу.

– Нет проблем, Рэйчел. Я за это возьмусь.

Я собираю свои бумаги, подхватываю чашку с кофе и, когда мы все медленно тянемся к выходу, Рэйчел вручает мне мою копию истории болезни.

Гэри уверяет меня, что у него тоже нет проблем, он сам возьмется за дело Ричарда и мне не нужно участвовать в процессе лечения. Гэри идиот.

– Все это очень хорошо и даже прекрасно, Гэри, но я бы хотела, чтобы ты зашел ко мне в кабинет и мы обсудили план действий. Это не потому, что я считаю, что ты один с ним не сладишь; просто мне бы хотелось быть в курсе того, что происходит, если тебе нужна будет моя помощь.

– У меня правда нет сейчас времени, и я хочу устроить первую встречу с этим парнем уже сегодня. – Гари стоит в дверях конференц-зала, занимая собой весь проем, и показывает пальцем в сторону своего кабинета.

– Да ладно, пойдем. Это займет десять минут.

Он испускает стон и следует за мной по коридору к моему кабинету.

– Садись, – предлагаю я и жестом показываю на кресло для пациентов.

Его кроссовки Gatorade издают при ходьбе хлюпающий звук. Гэри обрушивается в кресло.

– Я собираюсь найти его и привести в кабинет для ознакомительной встречи сегодня утром. Хочу поговорить с ним как мужчина с мужчиной и буду обращаться с ним так, будто он совсем не страшный и вообще никакой не исключительный случай. Уверен, что все эти идиотские слухи о том, что он страшный, вызваны только тем, что он бывший заключенный, а те, кто сидел в тюрьме, как правило, пугают обычных людей. Ну, во всяком случае, не меня. Я не боюсь. – Он трет кроссовкой мой ковер.

– И это весь твой план? Поговорить с ним как с мужчина с мужчиной? – Такую глупость я даже записывать не собираюсь.

– Ну да. Тоже мне, большое дело. В этом нет ничего особенного, Сэм. Он пациент, я психолог. Значит, он должен отвечать на мои вопросы. Не понимаю, почему раньше у всех были с ним проблемы.

Я качаю головой; у меня похмелье, и она кажется такой хрупкой, будто вот-вот разобьется. Таким образом я пытаюсь выгнать из нее глупый ответ Гэри.

– Не мог бы ты все же посвятить меня в детали? Как именно ты планируешь достучаться до него и пробиться сквозь стену молчания, хотя до сих пор никому этого сделать не удалось?

– Как я уже сказал, поговорить с ним как мужчина с мужчиной. – Он делает ударение на трех последних словах.

– Что значит «как мужчина с мужчиной»? – Моя ручка зависает над блокнотом, и я отвожу глаза. Я боюсь смотреть на Гэри, боюсь услышать его ответ.

– Тебе этого не понять, потому что ты не мужчина. – Он поднимается и снисходительно похлопывает меня по плечу, а затем наклоняется и добавляет: – Мы с тобой назначим еще одно совещание после того, как я получу от него ответы, о’кей?

И выходит.

23 октября, 23:37

Я откладывала вынос мусора целую неделю, и помойное ведро переполнено. Под раковиной в кухне мало места, и, поскольку пью я больше, чем готовлю, у меня большое ведро, которое стоит между дверью и холодильником. Оно скорее похоже на корзину для белья.

Прозрачный голубой пакет просел под тяжестью пустых бутылок, и я с силой дергаю его за красные завязки, чтобы вытащить. Стеклянное звяканье, которое он издает, абсолютно невыносимо. Разумеется, пакет протек, и от вони алкоголя недельной давности, смешанной с острым кислотным запахом бутылки с «Тропиканой», в которой я делала «отвертку» сегодня утром, к горлу тут же подступает тошнота. Именно поэтому я вечно оттягиваю эту процедуру до последнего момента.

Звяканье бутылок было бы не таким громким, если бы я не тащила пакет по застеленному ковролином коридору, а подняла бы его и закинула на плечо, на манер Санта-Клауса. Я так и делаю, когда подхожу к старым мраморным ступеням, ведущим в подвал.

Толкаю дверь, включаю свет и вижу разбегающихся во все стороны жуков. Они забрались сюда на зиму, а это помещение для них как буфет всякого дерьма, и им обеспечен нескончаемый пир вплоть до самой весны. Я бросаю свой мешок с бутылками в пластиковый бак. Кажется, несколько из них разбились. Протекший мешок испачкал мои пижамные штаны, и я пытаюсь вытереть мокрое пятно тряпкой, что висит на крючке у двери.

Я поднимаюсь в свою квартиру и убираю разводы на полу. Потом кладу две забытые бутылки из-под пива в свежий пакет и вставляю его в мусорное ведро. На книжной полке я держу две бутылки скотча, который никогда не пью. В каждой примерно на четыре пальца жидкости. Если кто-то заходит в гости, то это выглядит стильно и изысканно, очень по-взрослому. А еще в моем холодильнике всегда есть бутылка или две вина. Не потому, что я храню их для особого случая, а потому, что вино я покупаю практически оптом.

26 октября, 15:35

Возвращаясь после сеанса с женской группой, я вижу, что Гэри мнется у дверей моего кабинета.

– Привет, Гэри. Тебе что-нибудь нужно?

В его глазах отчаяние, и я знаю, что именно он пришел со мной обсудить.

– Да, мне надо с тобой поговорить. У тебя есть минутка?

– Конечно есть, заходи.

Гэри плюхается в кресло для пациентов и запускает потную руку в волосы.

– Это сводит меня с ума. Я не могу добиться ни слова от этого парня, а мы встречаемся каждый день начиная с пятницы.

– Ты имеешь в виду Ричарда Макхью? – Я точно знаю, кого он имеет в виду.

– Да. Я привел его к себе в кабинет в пятницу, как и собирался, и попытался начать с оценки психологического состояния, интеллекта и прочего для истории болезни. Ну, я говорил, да? – Он наклоняется ко мне через стол и машет мясистой рукой у меня перед лицом. – А он не сказал ни слова. Ни слова. Он просто сидел и смотрел. Я уж подумал, что он глухой или немой, потому что он… он молчал, и все. Не взбесился, не разорался, ничего такого, просто сидел молча. Я повторял одни и те же вопросы, а он пялился или на меня, или в окно. В тот раз я решил, что он, возможно, еще не готов. Рассказал ему о себе, постарался установить с ним контакт, сказал, что буду общаться с ним как с мужчиной, если и он будет общаться со мной как с мужчиной. И – ничего.

Гэри искренне удивлен, что его дурацкий самонадеянный план поиграть в мачо не сработал. Часть меня хочет рассмеяться ему в лицо, но другая часть сохраняет профессионализм и хочет помочь ему стать хорошим психологом.

– Так. Значит, с изначальным планом не вышло. Говоришь, после этого ты встречался с ним каждый день? Ты изменил подход или действовал так же?

– Да. Я попробовал все, что мне известно, применил весь свой опыт. Сначала да, я попробовал метод «как мужчина с мужчиной». Это не пошло. В понедельник я попросил его снова прийти ко мне в кабинет, и он не стал спорить или сопротивляться. Я решил, что в этот раз буду говорить только по делу и заставлю его поработать с опросниками. Но он не ответил ни на единый вопрос! Начал читать газету. Притащил с собой здоровенную кипу газет и даже не посмотрел в мою сторону, пока я задавал вопросы.

– Ясно. Как я понимаю, вчерашний и сегодняшний сеансы прошли более или менее в такой же манере? – Я уже устала слушать одно и то же.

– Да, полная тишина. Он даже не здоровается. – Гэри откидывается назад. – Он доволен тем, что теперь это моя проблема.

– Гэри, ты сделал четыре попытки разговорить человека, который явно не очень-то любит болтать. Стоит ли удивляться, что привычные методы и подходы не приносят результатов?

– Не думаю, что дело в методах. Скорее во мне. Мне кажется, я ему просто не нравлюсь. – Гэри выдает это, чтобы погладить мое эго, польстить мне. Тогда я, может быть, сама предложу ему взяться за Ричарда и ему не придется меня просить.

– И как бы ты хотел продолжить? – Я не дам ему слезть с крючка так легко.

– Полагаю, ты должна с ним поработать. Я не могу позволить себе такую роскошь – тратить время на человека, который не желает говорить. Не хочет, чтобы ему помогли. У меня его и так мало. – Он складывает руки на груди и мелко трясет головой. Так он похож на какое-то испуганное лесное животное.

– Я не могу сделать это по собственному желанию. Ты должен обсудить это с Рэйчел.

– О, да ладно, Сэм. Ради меня – возьми его себе.

– Ради тебя я уже взяла себе Шона. – Я вздыхаю. – Но если Рэйчел даст такое распоряжение… хорошо, я возьму его. Но до этого – он твой. – Для пущего эффекта я захлопываю блокнот, встаю и открываю дверь. Пусть Гэри поищет Рэйчел и сам уладит все формальности.

28 октября, 9:12

По утрам в 9 часов у нас обычно бывают совещания. На них мы обсуждаем своих пациентов и всякую административную фигню, с которой надо разобраться. Как правило, все тащат туда свои задницы без особой охоты – за исключением меня и нашей начальницы Рэйчел.

Рэйчел – реальный защитник, как в футболе. Она из тех людей, что, войдя в помещение, сразу как будто бы занимают собой все пространство. Ее громоподобный голос и острый ум пугают всех наших до полусмерти. Она явно была рождена, чтобы управлять каким-нибудь серьезным учреждением, а поскольку личная жизнь у Рэйчел отсутствует, это помогает ей работать все лучше и лучше. Ее безжизненные, тускло-каштановые волосы вечно собраны в хвост и завязаны бархатной резинкой, и носит она одно и то же: свитера и брюки-чиносы, которые маловаты ей в бедрах, так что карманы по бокам торчат, как маленькие ушки.

Я нравлюсь Рэйчел. Ей необходимо верить, что я всегда энергична, позитивно настроена и вообще не человек, а сплошной солнечный свет. В больнице я – супергерой. Разруливаю трудные ситуации, решаю проблемы, ко мне всегда обращаются, когда нужно сделать какое-нибудь противное дело. Или вообще дело. Мои коллеги меня за это ненавидят. Ну, только если я не соглашаюсь провести вместо них групповой сеанс, или сопроводить пациента в отделение неотложной помощи, или закончить за них заключение/отчет/план лечения. Тогда они меня обожают. В качестве защитного механизма я иронизирую над собой; а еще спрашиваю всех, как они провели выходные и как вообще дела, потому что люди страдают нарциссизмом и никогда не спросят в ответ, а как я провела выходные и как дела у меня. И это избавляет меня от необходимости лгать.

– Фрэнки снова в больнице, – начинает Ширли. – Насколько мне известно, он стоял посреди улицы и пытался регулировать движение. Это был перекресток на Бродвее, и удивительно, что он вообще остался жив. Когда полиция попыталась его остановить, или схватить, или что-то в этом роде, он, естественно, побежал прочь, натыкался на машины, протискивался между ними… Это был кошмар. В конце концов они с ним справились, не знаю как, и отправили в психиатрическое отделение Медицинского центра Колумбийского университета. Сейчас он под наблюдением; подозрение на возможную попытку самоубийства. Доктора оттуда то и дело звонят мне и говорят, что он отказывается сотрудничать. Не знаю, как мне следует поступить в этом случае. – Ширли произносит это отстраненно; она давно не питает никаких иллюзий, а способность к сочувствию исчерпала много лет назад.

– Ты поедешь в Медцентр университета, Ширли, – раздраженно чеканит Рэйчел. Она очень недовольна и с утра очевидно не в духе. Возможно, у нее предменструальный синдром. – Поговоришь с врачами. Удостоверишься, что им известно – ты тот доктор, который занимается его лечением, и он находится под твоей опекой. Фрэнки в конце концов снова вернется к нам после того, как его выпустят оттуда. И ему нужно знать, что мы с ним, что его не бросили в палате для психбольных в клинике университета. И помните, все вы. – Рэйчел обводит нас таким взглядом, будто мы – плохие детишки, которые без спроса съели все печенье. – Мы – единственный источник помощи и поддержки для многих из наших пациентов. Мы их отцы и матери, опекуны и доверенные лица…

Вообще-то я не подписывалась работать чьей-то матерью или отцом, и, пока Рэйчел продолжает свою нудную лекцию, которую мы слышали уже миллион раз, во мне тихо закипает возмущение и неприязнь. Я прихлебываю кофе и смотрю в единственное окно конференц-зала. Через улицу идет стройка. Немного слышно, как она шумит, но я в основном пялюсь на рабочих в джинсах и светоотражающих жилетах, как они карабкаются вверх и вниз по лесам, и думаю, что будет, если кто-нибудь решит спрыгнуть.

– Что касается прочих новостей, – говорит Рэйчел, – сегодня утром я хочу объявить, что мы передаем одного из пациентов другому психологу. Гэри очень старался установить контакт с новым больным, Ричардом Макхью, и проделал огромную работу, но, к сожалению, успеха не добился. Вчера я сама встречалась с Ричардом, чтобы обсудить с ним возможную смену психолога, и он попросил, чтобы с ним занималась ты, Сэм, – он прямо назвал твое имя. Так что теперь он твой. Желаю удачи. – Рэйчел сообщила мне об этом еще вчера, перед концом моей смены, соответственно, это – всего лишь представление для персонала.

Рэйчел отводит меня в сторонку и благодарит за то, что я согласилась взвалить тяжкий груз на свои плечи. Я радуюсь – ну как же, я ее золотая девочка, она верит в меня, а каждый раз, когда я чувствую, что Рэйчел верит в меня, начинаю верить в себя сама. Она еще раз напоминает мне, что Ричард особо выделил – он хочет, чтобы с ним работала я, Саманта Джеймс.

Джули ждет меня снаружи, у дверей конференц-зала.

– Неудивительно, что Гэри не сумел справиться с этим парнем. Я уверена, у тебя с ним пойдет гораздо лучше. Не могу поверить, что Рэйчел вообще сначала назначила Гэри – только время зря потеряли. Гэри такой некомпетентный. – Джули, которая всегда ищет кого-то, кто скажет ей, что это она некомпетентна. Она отирается вокруг меня, как будто мы лучшие подружки и знаем друг друга лет двадцать, держит меня под руку и обдает мои волосы горячим кофейным дыханием.

– Мне кажется, такой идиотизм устраивать эти собрания, когда еще толком не рассвело. Темно, как в заднице, у всех еще похмелье не прошло, и даже читать невозможно, потому что глаза не продерешь и вообще пока не соображаешь, – говорю я и пытаюсь аккуратно от нее освободиться.

– У тебя похмелье?

– Это просто фигура речи, Джули. Нет у меня никакого похмелья. – Ложь, ложь, ложь. Больше всего на свете мне хочется привалиться к унитазу и не отходить от него. Но от Джули вряд ли дождешься утешения.

– А… понимаю… я просто подумала, что ты, может быть, опять ходила вчера куда-нибудь повеселиться. Когда уже мы пойдем вместе? У тебя есть планы на сегодняшний вечер?

Я нравлюсь Джули, и она хочет стать моей подругой, но, как бы я ни старалась, мне не удается испытать к ней ответную симпатию. Как бы я ни ценила ее за то, что она милая идиотка, неспособная закончить школу, я не в силах выслушивать ее бессмысленные размышления и жалобы на тупые девчачьи проблемы, типа ссор с ее подругами-дебютантками и вообще трудности жизни (то есть жизни в стиле загородного клуба). Мимо проходит Дэвид, понимающе улыбается мне и иронично хмыкает.

– Я не строю планов так рано, прямо с утра. Но я тебе обязательно скажу, если что – мы непременно должны сходить и выпить по коктейлю как-нибудь.

Мы приближаемся к моему кабинету; я широко улыбаюсь, выдираю наконец свою руку и, удерживая одновременно кофе и папки с файлами, роюсь в кармане в поисках ключей. И вдруг замечаю, что дверь в кабинет открыта.

Кажется, ничего не пропало. Наверное, я просто забыла ее запереть. Может быть, я все еще пьяна. Мой айпод на месте, запутанный в провода от наушников, на стопке книг на письменном столе. Если бы кто-то заходил в кабинет, его бы там не было. Кеды в углу, там же, где я оставляю их каждое утро. Пару месяцев назад Ширли случайно оставила дверь открытой и ушла на групповой сеанс, а когда вернулась, обнаружила, что исчезли все батарейки из всех ее электронных устройств.