Новый роман Леонида Юзефовича можно назвать не только историческим, но и «культурным», посвященным «золотому веку» русской культуры. Как и всякий исторический роман, он отражает взгляды автора на прошлое - и таким образом может многое сказать и о современности. Итак, какие темы для размышления о нас с вами предлагает писатель? Об этом рассказывает историк и журналист Владимир Максаков. Начнем с названия романа: «Филэллин». Это историческое понятие, родившееся и прожившее яркую жизнь в двадцатые годы XIX века, дословно означает «человек, любящий греков», а в историческом контексте - сочувствующий делу борьбы Греции за независимость от Османской империи. Кажется, такое название указывает на принципиальную «несовременность» книги, однако здесь не все так просто. Автора в «Филэллине» как будто и нет. Отстраняясь от текста, Леонид Юзефович берет на себя функцию историка: он сополагает вместе разрозненные (и, конечно, вымышленные) источники, которые и образуют причудливый узор книги. Воспоминания и письма соседствуют с отчётами и камер-фурьерскими журналами. Этот прием не новый, но он возлагает ответственность за конечный смысл текста на самого читателя. Вместе с тем речь не идет ни о какой ложно понятой «объективности»: каждая линия сюжета поистине связана с историческими событиями и героями с узнаваемым языком. Свидетельства, которые он собирает, сталкиваются между собой, но не приближают нас к истине. Филэллинов в романе несколько. Это и сам главный герой, отставной штабс-капитан Григорий Мосцепанов, духовидец, бунтарь, изобретатель мата из смеси русского с немецким, и император Александр на склоне своего царствования - «державный мистик», грезящий то о Священном союзе монархов Европы, то о личном молитвенном делании, и его брат цесаревич Константин (который под ироническим пером Леонида Юзефовича не относится к Греции всерьез, хотя и знает греческий), и даже баронесса Юлия Крюденер. Каждый из них думает на свой лад о восстановлении Греции, которая вдруг оказывается идеалом, объединяющим самых разных людей. Греция - это лучшее в них: мечта о свободе, об исторической справедливости, о великом прошлом и истоке европейской культуры. Но еще Греция - это и идеальное панхристианство. И о греческом боге (или Боге?) мечтают все мистики и спириты эпохи: если нельзя восстановить Грецию как государство, то можно воссоздать Элладу духа. Наконец, о Греции чает и Европа. Греция и ее освободительная борьба становятся сублимацией несбывшихся европейских революций. Греческое восстание будет не таким жестоким и кровавым и вполне даже благонамеренным по меркам Европы. Поэтому и стремятся в Грецию Джордж Ноэл Гордон, лорд Байрон и ветеран наполеоновских войн, полковник Шарль-Антуан Фабье. Леонид Юзефович позволяет себе смелую историческую гипотезу (к сожалению, не так хорошо разработанную историками): несостоявшийся «греческий проект» Екатерины Великой нашел себе благодатную почву уже в 1820-х годах, перешагнув через два поколения. Разумеется, в филэллинстве находится пристанище и для настоящего русского патриотизма: Мосцепанов, как и многие другие люди двадцатых годов, переживал за Грецию в том числе и потому, что убедился в невозможности изменения к лучшему в России. (Пусть Мосцепанов и не совсем герой: пальцы на ноге ему не оторвало осколком ядра, а отдавило лафетом, от женщины ему нужны только готовка и постель, да и производит он впечатление помешанного - но при этом оказывается единственным идеалистом, кто может мечтать о русской помощи для Греции.) Они проецировали свои так и не реализовавшиеся чаяния, мечты и надежды на возрождение Греции - и желали ей свободы. Это и был русский «греческий проект», куда более подлинный, чем имперские амбиции времен Екатерины. Грецизмами во многом проникнута и русская культура той эпохи: не случайно самый частый эпитет для Александра - «новый Агамемнон». Вкладывая это обращение в уста главного героя, автор подчеркивает воприятие его современниками как «пастыря народов»... Рискну предположить, что именно этот патриотизм «за других» на самом деле и близок автору. Параллель «Россия-Греция» только усиливается от того, что и в России все плохо: Мосцепанов видит это глазами гоголевских героев, но без чувства юмора их автора. Вместе с тем, для жанра исторического романа в книге Леонида Юзефовича есть несколько необычных «отсутствий». Так, при описании последних лет царствования Александра почти напрашивается тема декабристов - но о тайных обществах на страницах «Филэллина» упоминаний нет (кроме беглых ремарок, что император «навсегда покинул Петербург, потому что там - измена»). Не присутствует и греческий код русской культуры, ярче всего проявившийся в русской поэзии того времени (хотя справедливости ради отметим, что важнейшее стихотворение на греческую тему - «Последний поэт» Евгения Баратынского - было написано несколько позже, в 1835 году). Однако эти искусственные лакуны, разумеется, намеренны и объясняются, кажется, тем, что «Филэллин» создает альтернативу для реально существовавших тем и конфликтов эпохи. Греческие мотивы не уходят в поэзию, а становятся двигателями идей и предметом государственного интереса. Борьба за свободу в самой России, которая и привела к возникновению движения декабристов, вдруг оказывается перенесена на греческую почву. Возможно, таким необычным образом и проявилась всемирная отзывчивость русской души, о которой, толкуя Пушкина, гениально сказал Достоевский? История под пером Леонида Юзефовича вообще мистифицируется - но это не дурная конспирология, а честное признание невозможности понять великую тайну прошлого. Мосцепанов говорит только намеками о своем сверхзнании, однако поведать его кому-то напрямую не решается. Это религиозная логика истории - эсхатология, учение о конце света. Может показаться странным, но именно такая точка зрения позволяет адекватнее всего описать прошлое, как оно представлено в «Филэллине». Смысл истории может быть понят только после ее конца - и в полной мере только Богом, который и дал истории ход. Но дело в том, что в общем идеологическом пространстве конца александровского царствования между собой сталкиваются только мистификации - правды (а тем паче истины) здесь даже близко нет. И автор прекрасно передает это состояние общества и принципиальную невозможность «понять» историю. О том, что роман не совсем историчен в узком смысле слова, свидетельствуют и некоторые вольности в обращении с историческим материалом: так, у Александра и Елизаветы Алексеевны была не единственная дочь, а в последние годы они были очень близки вопреки изложенному в книге. Впрочем, Леонид Юзефович сам пишет, что его история разворачивается в «натуральных декорациях» и «подлинном антураже» эпохи, - и это правда. Но важнее, что этот сюжет - или подобный ему - вполне мог иметь место в действительности. Еще одно историческое измерение «Филэллина» в его главном вопросе, остающемся без ответа: вмешательства или невмешательства России в Греческое восстание. В последнее время в русской литературе почти не появлялось исторических романов, где главными героями были крупные политики или полководцы. Но Леонид Юзефович идет на риск, чтобы обнажить проблему (актуальную и сегодня): где кончаются политические границы и начинаются моральные - и почему иногда переступить через первые во имя вторых не будет преступлением. Но это страшная экономика: убитых турками греков уравновешивают не только погибшие османы в Морее, но и умирающие русские младенцы в сиротском доме в Пермском крае, о которых тоже пытается - и тоже без успеха - заботиться Мосцепанов. В романе Леонида Юзефовича есть и еще одно хорошо знакомое «место памяти», искушавшее многих историков и писателей - от Льва Толстого до Дмитрия Мережковского: последние годы жизни Александра и его возможный уход в монастырь под именем старца Феодора Кузьмича. Возможно, это самый «удобный» период в его жизни, который можно наполнить размышлениями, столь необходимыми для исторического романа. В частности, причина, по которой Александр не хочет вступать в войну с Турцией (в изложении его секретаря), состоит в том, что он не желает сравнивать, на чьей стороне больше вины. Это уже какой-то воздерживающийся от всякого деяния абстрактный гуманизм: Александр не помогает грекам, но и не казнит декабристов. К тому же император однажды уже был спасителем - Европы от Наполеона - и, сыграв эту роль, не хочет ее повторять. Однако самым важным представляется смысл истории в романе. Греческое восстание обречено на неудачу не только и не столько из-за отсутствия помощи со стороны России (и других европейских государств, обязанных Греции своей культурой) и даже не из-за своей жестокости, которая уравновешивает для державных помощников греков и турок. Причина коренится в изначальной невозможности возродить уже бывшее. Логика исторической реконструкции, направленная на восстановление «старых добрых времен», не работает. Современные греки не те эллины, что некогда дали отпор персам. Единственное, что они могут делать, - подражать своим великим предкам. Позволим себе развить авторскую мысль: только отбросив историю, перестав равняться на великое прошлое, можно выйти из ее могущественной тени и двигаться вперед. История в романе циклична: в писаниях еще одного эллина, «странствующего лекаря» при императорском дворе Константина Костандиса, Санкт-Петербург предстает современной Александрией - и его тоже ждет свой собственный исход (предчувствие русской революции?). И вот тут, кажется, автор нащупал нерв эпохи - и исторического сознания, о котором он пишет: мышление начала XIX века не просто исторично, оно целиком погружено в историю и направлено на отыскивание параллелей и аналогий, чтобы понять происходящее и оправдать свое (без)действие. Хотя в решающий момент именно маленький человек Мосцепанов, который и в боевых действиях толком не участвовал, начинает вершить историю, выстрелив в турецкого полководца Ибрагим-пашу, - и вот тут, кажется, и происходит пересечение странной альтернативной истории русской свободы «Филэллина» с движением декабристов, ибо трудно не вспомнить выстрел Каховского в Милорадовича на Сенатской площади. Возможно, это намек, что Мосцепанов, сложись его судьба иначе, мог бы оказаться вместе с декабристами. Но верно и обратное: они могли быть в числе филэллинов, которые отправляются добровольцами на борьбу за свободу Греции. У этого палимпсеста есть и еще один слой: Леонид Юзефович вступает в неявную перекличку с гоголевскими традициями в русской литературе. Главный герой вспоминает Днепр, на котором он вырос, и в его уста вложена близкая к гоголевской метафорика. Среди персонажей романа хватает вороватых чиновников и бюрократов, которые тем страшнее, чем дальше они от столицы. И это уже не столько исторические сведения (хотя принципиально автор прав), сколько дань литературной традиции. Таким образом, перед читателем развертывается сложная литературная игра. Герои действуют скорее как персонажи русской классики двадцатых годов XIX века, чем как живые люди, - и это создает во многом уникальную атмосферу романа.

Историк читает исторические романы: «Филэллин» Леонида Юзефовича

Другие материалы по теме «Интеллектуальная проза»