- Главная
- Все подборки
- Полка писателя: Анна Берсенева
Полка писателя: Анна Берсенева
10
4.61
Анна Берсенева – псевдоним, под которым пишет автор популярных романов Татьяна Сотникова. Кандидат филологических наук, Анна издала свою первую книгу в 1995-м. Сейчас на ее счету более 45 произведений: психологические, житейские, любовные истории, в которых события часто развиваются на фоне переломных моментов истории ХХ–ХХI веков. Революция 1917 года, нэп, Вторая мировая война, оттепель показаны через призму семейных драм, судьбы простых людей из разных поколений. Общий тираж книг превысил пять миллионов экземпляров. 15 книг стали сериалами. Помимо художественной прозы Анна пишет монографии, например, о Владимире Маяковском и Антоне Чехове. А еще она колумнист газеты «Новые Известия», где ведет еженедельную колонку о современной литературе.
О недавно вышедшей книге «Соблазн частной жизни» Анна рассказывает так: «Идея возникла совершенно для меня неожиданно. В 1995 году я написала роман „Слабости сильной женщины“, а вскоре и вторую книгу этой дилогии – „Ревнивая печаль“. По ним, кстати, впоследствии был мой первый самостоятельный сценарий, и сериал хороший получился. Это была история женщины по имени Лера Вологдина, которая в 90-е годы вынуждена была бросить аспирантуру МГУ по истории искусств и стать челночницей, чтобы как-то помочь родным. А потом она поняла, что резкая, но для тех лет типичная перемена деятельности полностью переменила ее саму, и вовсе не к худшему, как ей сначала казалось. Это была история яркой и свободной самореализации в непростом и свободном времени, так бы я ее назвала. Я очень люблю эту героиню, в ней многое от меня, не событийно, но по сути. Может быть, больше, чем в героях других моих книг, хотя, конечно, всем им раздаешь себя по кусочку. В этой дилогии есть и любовь героини к человеку редкостному, незаурядному. В общем, мне было за что любить эти книги, и я их многократно переиздавала в течение двадцати с лишним лет, ничего в них не меняя. И вот пару лет назад получаю письмо от читательницы, которой та дилогия попалась впервые. Она мне написала много доброго и для каждого автора приятного и спросила, не собираюсь ли я написать продолжение об этих героях. У меня такого, надо сказать, и в мыслях не было, и я уже начала ей об этом писать... Как вдруг поняла, что не только хочу вернуться к Лере Вологдиной и Мите Гладышеву, а просто не могу без того, чтобы не вернуться к ним сейчас. Что это для меня насущно: погрузить их в сегодняшнюю действительность, в которой они, многого добившиеся своим умом, талантом, трудом люди оказываются посреди моря общественной лжи, которая называется постправдой и считается нормой. Они очень достойно ответили на вызовы времени перемен, которые так трудно дались в 90-е годы. А как они ответят на вызовы перемен сегодняшних – это мне лично было жизненно важно понять. Таким образом дилогия стала трилогией, дополнившись „Соблазном частной жизни“. Это мои „двадцать лет спустя“».
Для нас Анна собрала свои любимые произведения с комментариями. Читайте! Другие подборки с книжными советами писателей смотрите по тегу «Полка писателя».
Это одна из первых книг в моей жизни. В четыре года я знала «Сказку о мертвой царевне» наизусть, не понимая значения минимум половины слов. И это было первое осознание того, что мир непонятен, но вместе с тем кристально прекрасен, и так это и должно быть. С Пушкиным осознаешь, что необъяснимость естественна, как дыхание, что она заложена в русском языке. Но это не пугает, а обеспечивает развитие. Понимаешь драгоценность простоты, в которой вся сложность мира умещена, как скрученная пружина. С тем же чувством расширяющегося и углубляющегося понимания я на протяжении всей жизни читаю его всего – и «Евгения Онегина», и «Капитанскую дочку».
Мне девятилетней подарила эту книгу моя тетя, учительница русского языка и литературы, и я сразу поняла, что это обо мне. Я не искала внешних совпадений с героиней, виленской девочкой начала ХХ века по имени Сашенька Яновская, это было бы глупо. Но чувствовала, что эта девочка смотрит на жизнь как я – так же она относится к дружбе, к правде и лжи, так же важно для нее то, что происходит с близкими людьми, и то, что определяет жизнь человека в большом мире. О деле Дрейфуса, потрясшем в те годы Европу, я узнала именно из этой книги. И для меня само собой разумелось, что значимые мировые события должны волновать человека, что это норма, а не странность. Уже гораздо позже я узнала, что именно так это было для Чехова, который разорвал отношения со своим многолетним издателем и другом Сувориным из-за его отвратительной позиции по делу Дрейфуса. Я эту книгу перечитывала бесконечно, немного удивляясь тому, что она мне не надоедает, хотя я знаю ее уже наизусть. Кстати, время от времени перечитываю ее и до сих пор: здравый смысл, живой юмор, ясность ума, которыми она проникнута, радуют в любом возрасте.
Это было первое погружение в большую по времени и объему историю многих жизней, связанных друг с другом. Простота и трогательная ясность чувств и характеров, афористичная выразительность авторской мысли, драматургичность жизненных историй, динамичные события – все это увлекало необычайно. Уже значительно позже пришло понимание, что события эти – исторического значения. До сих пор помню, как у Гюго это было выражено, – например, когда во время революции Мариус понимает, что вокруг него сражаются идеи в человеческом облике.
В двенадцать-тринадцать лет история декабристок и должна, наверное, потрясти девочку, которой небезразличны души прекрасные порывы. Как раз когда я была примерно в этом возрасте, отмечался юбилей восстания декабристов, публиковалось много материалов о них, книги издавались. И меня волновало это событие, я понимала его значимость. А благодаря этой поэме осознала, как любовь и долг, соединяясь друг с другом или друг другу противореча, пронизывают простую повседневность. Когда гораздо позже я прочитала стихи Мандельштама «Квартира тиха, как бумага...», мне было очень понятно его определение нравственной парадигмы: «Как будто вколачивал гвозди Некрасова здесь молоток». Эта поэма – яркое ее подтверждение.
Лев Николаевич хотел, чтобы весь мир стал им. Чтобы дуб, который увидел князь Андрей с мыслью «нет, жизнь не кончена в тридцать один год», – это был Толстой. И сам князь Андрей – тоже он. И Наташа. И Николай Ростов. Ни один художник не сумел этого сделать, кроме Толстого, по-моему. Каждое лето в детстве я думала: «Вот сейчас, сейчас у меня будет много времени – и я опять прочитаю «Войну и мир». До сих пор помню счастье, с которым об этом думала и погружалась в мир, в котором все было – Толстой и все было живое. И как он добился того, чтобы отчаяние от несовершенства мироустройства соединилось в «Войне и мире» с абсолютной здравомысленной ясностью, это всегда будет для меня загадкой.
А вообще – весь Чехов, конечно. Любые слова слишком приблизительны, чтобы определить его и объяснить, о чем его произведения, и пронзительная «Скрипка Ротшильда» – в том числе. Думаю, и его пьесы бесконечно ставятся во всем мире потому, что режиссеров привлекает неразрешимость задачи – просто не существует такого театрального механизма, с помощью которого можно было бы выразить то, что в этих пьесах сказано. О человеке и жизни Чехов знал все. Никаких иллюзий относительно человечества не питал. И сопливого умиления не испытывал. Но в могучем своем стоицизме сделал для людей так много, что если они стали лучше, тоньше, ближе в этом смысле к нему самому – это его заслуга.
Если требуется назвать главного для меня европейского автора, я без колебаний называю Томаса Манна. Не потому, что не знаю или не люблю других, – и знаю, и люблю многих. Но ощущение Европы как явления, гигантского масштаба ее истории, мощных цивилизационных основ пришло ко мне впервые именно с его книгами. Со всеми, конечно, в этом смысле «Будденброки» или «Доктор Фаустус» не менее значимы. Но в «Волшебной горе» эта составляющая – цивилизационные основы Европы – выражена, мне кажется, особенно концентрированно. У Томаса Манна художественной является сама мысль, как-то даже вне всех других примет поэтики. Это завораживает невероятно: следишь за ее развитием, как за иными перипетиями сюжета следить не станешь.
Меня иногда спрашивают, «как кто» я писала свой первый роман. Подражать кому бы то ни было я точно не собиралась, но, конечно, думала, какую книгу мне хотелось бы написать. И знала: такую, как «Три товарища». С чувствами пронзительными, но не пошлыми. С характерами выразительными, но не штампованными. С отношениями ясными, но не примитивными. С увлекательным сюжетом. С ярко выраженным ощущением времени. С отчетливым сознанием, что такое хорошо и что такое плохо. Беллетристическую в самом лучшем смысле этого слова. Все это – Ремарк.
Когда я в довольно юном возрасте до слез хохотала над этими романами, то совершенно не понимала, насколько они печальны с их великолепным Остапом Бендером, у которого никогда не будет удачи, потому что российские век-зверь и век-пошляк этого не позволят. Я просто смеялась над этим юмором, просто считала своим каждого, кто в разговоре произносил блестящие фразы из этих романов – какие-нибудь «кому и кобыла невеста», или «я дам вам парабеллум» – или даже отдельные слова вроде «хо-хо» Эллочки-людоедки. Да я, как и миллионы людей, для которых русский язык родной, и поняла-то, что такое юмор, читая Ильфа и Петрова.
Все стихи Мандельштама – это для меня поэзия в чистом виде. Со всей необъяснимостью того, как она рождается из слов, из связей между ними и еще из чего-то, чему названия не придумано и что поэт только и может взять из пространства неназываемого и облечь в формы, сколько-нибудь понятные обычному человеку. Выделить какое-то одно стихотворение из этого цельного мира невозможно. Но «Стихи о неизвестном солдате» помимо вышесказанного значимы для меня еще в одном отношении: они ясно показывают, что события повседневности могут быть явлениями метафизическими. В них находится место и миллионам убитых задешево, и костылей деревянных семейке, которая стучит по околицам века, и визионерству, которое доступно поэту Мандельштаму. Названа им и дата собственного рождения, которую огнем окружают столетия. И среди всех этих примет – свет размолотых в луч скоростей, который босыми подошвами стоит на его сетчатке. Грандиозность видения мира в этих стихах ошеломляет так, что после них трудно возвращаться к обычному взгляду.
Вообще, конечно, не только стихи, но и эссе, и диалоги с Соломоном Волковым – все написанное Бродским – стало важнейшей составляющей моей жизни сразу же, как только в нее вошло. Ни одного пустого слова, ни одной банальности – мощные глубокие мысли о том, как сущность бытия просвечивает сквозь любые его повседневные проявления. Огромный диапазон от сложного образного строя до разительной простоты. Одновременное воздействие каждого написанного слова на разум и чувство. Только классику присущая способность к новому и совершенно оригинальному осуществлению всех возможностей русской и мировой поэзии. Да, мне привелось жить в одно время с классиком, это не дает мне впадать в уныние при виде торжества мелкотравчатости – я знаю не только то, что оно не навсегда, но и то, что оно не всеобъемлюще. И такое восприятие Бродского длится и длится. У меня сердце замерло, когда я впервые прочитала первые строки «Пьяцца Маттеи»: «Я пил из этого фонтана в ущелье Рима...», – и точно так же оно всегда замирает от финальных строк: «Сорвись все звезды с небосвода, исчезни местность, все ж не оставлена свобода, чья дочь – словесность. Она, пока есть в горле влага, не без приюта. Скрипи, перо. Черней, бумага. Лети, минута».
Это первый роман трилогии, состоящей из него и еще двух книг – «Холочье» и «Она». Весь ХХ век вошел в эти небольшие по объему написанные здесь и сейчас тексты – все, что составило отношения человека с миром, который в прошедшем веке находился в состоянии перманентной бесчеловечности, а в веке новом доводит до отчаяния всеобъемлющей ложью. В «Улыбке Эммы» два главных героя, отец и сын (со всей символикой, которая содержится в таком сочетании), и оба они, каждый в свое время, отвечают на вызов торжествующего зла, не теряя человеческой сущности, а лишь усиливая ее в себе и привнося в мир. В каждой фразе – значимая мысль. Как устроена жизнь, из каких неуловимостей она складывается, как работают ее механизмы, кто я в этой работе и что могу или не могу, должен или не должен делать, какой во всем этом смысл, – эти вопросы будут общезначимыми всегда. И трилогия, начатая романом «Улыбка Эммы», дает на них ответ тонкий, сложный и вместе с тем предельно ясный и честный.
О недавно вышедшей книге «Соблазн частной жизни» Анна рассказывает так: «Идея возникла совершенно для меня неожиданно. В 1995 году я написала роман „Слабости сильной женщины“, а вскоре и вторую книгу этой дилогии – „Ревнивая печаль“. По ним, кстати, впоследствии был мой первый самостоятельный сценарий, и сериал хороший получился. Это была история женщины по имени Лера Вологдина, которая в 90-е годы вынуждена была бросить аспирантуру МГУ по истории искусств и стать челночницей, чтобы как-то помочь родным. А потом она поняла, что резкая, но для тех лет типичная перемена деятельности полностью переменила ее саму, и вовсе не к худшему, как ей сначала казалось. Это была история яркой и свободной самореализации в непростом и свободном времени, так бы я ее назвала. Я очень люблю эту героиню, в ней многое от меня, не событийно, но по сути. Может быть, больше, чем в героях других моих книг, хотя, конечно, всем им раздаешь себя по кусочку. В этой дилогии есть и любовь героини к человеку редкостному, незаурядному. В общем, мне было за что любить эти книги, и я их многократно переиздавала в течение двадцати с лишним лет, ничего в них не меняя. И вот пару лет назад получаю письмо от читательницы, которой та дилогия попалась впервые. Она мне написала много доброго и для каждого автора приятного и спросила, не собираюсь ли я написать продолжение об этих героях. У меня такого, надо сказать, и в мыслях не было, и я уже начала ей об этом писать... Как вдруг поняла, что не только хочу вернуться к Лере Вологдиной и Мите Гладышеву, а просто не могу без того, чтобы не вернуться к ним сейчас. Что это для меня насущно: погрузить их в сегодняшнюю действительность, в которой они, многого добившиеся своим умом, талантом, трудом люди оказываются посреди моря общественной лжи, которая называется постправдой и считается нормой. Они очень достойно ответили на вызовы времени перемен, которые так трудно дались в 90-е годы. А как они ответят на вызовы перемен сегодняшних – это мне лично было жизненно важно понять. Таким образом дилогия стала трилогией, дополнившись „Соблазном частной жизни“. Это мои „двадцать лет спустя“».
«Сказки», Александр Пушкин
«Дорога уходит в даль», Александра Бруштейн
«Отверженные», Виктор Гюго
«Русские женщины», Николай Некрасов
«Война и мир», Лев Толстой
«Скрипка Ротшильда», Антон Чехов
«Волшебная гора», Томас Манн
«Три товарища», Эрих Мария Ремарк
«12 стульев. Золотой теленок», Илья Ильф и Евгений Петров
«Стихи о неизвестном солдате», Осип Мандельштам
«Собрание стихов», Иосиф Бродский
«Улыбка Эммы», Владимир Сотников
Поделиться
Другие материалы по теме «Полка писателя»
О проекте
О подписке