- Главная
- Все подборки
- Полка писателя: Александр Стесин
Полка писателя: Александр Стесин
6
4.25
В этом месяце мы уже заглянули в домашние библиотеки Марины Степновой, Евгения Бабушкина и Виктора Шендеровича. Новый гость – российский поэт, эссеист и писатель Александр Стесин. Его стихотворения поддерживают традиции классики и переведены на английский и французский языки. В 2020-м его книга «Нью-Йоркский обход» стала лауреатом премии «НОС». Это врачебные истории, ведь Стесин по профессии врач-онколог и работает в одной из американских клиник.
Мы попросили Александра рассказать о важных для него книгах.
Роман-энциклопедия, который на целый век опередил эпоху постмодерна, подвергшую ревизии структуру романа и само определение жанра. Основная линия повествования то и дело прерывается, автор отвлекается на таксономию морских животных и другие кропотливые исследования, которым место скорее в каком-нибудь справочнике, и эти отступления задают ритм в не меньшей мере, чем сюжет с капитаном Ахавом и обреченным на гибель экипажем. Главный двигатель книги – всеохватный кругозор ее автора, и эта любознательность оказывается заразительной: читателю тоже интересно все, хоть он об этом и не подозревал.
Изо всей французской классики, которую я читал в старших классах и в университете, а года два назад решил перечитать, это главное «открытие заново». В том смысле, что двадцать лет спустя эта книга производит не менее сильное впечатление, чем по первому разу. Ни «Отца Горио», ни «Чрево Парижа», ни многое другое из того, чем зачитывался в юности, перечитывать невозможно. Но «Госпожа Бовари» с ее сюжетным напряжением, безошибочным выбором деталей, психологической и интонационной точностью диалогов – навсегда (Набоков был прав).
Местами кажется, что это просто треп на свободную тему, но оторваться невозможно. Дар Сола Беллоу – в умении держать внимание читателя своим «разговором обо всем и ни о чем», где сюжет проступает, как монетный профиль – сквозь штриховку на листе тетрадной бумаги. О чем бы он ни говорил, он всегда остроумен, наблюдателен и оригинален; сколько бы ни отвлекался, это никогда не мешает стройности рассказа. Это свойство присуще и другим его вещам («Герцог», «Хендерсон, повелитель дождя»), хотя умеет он и иначе (как в плутовском романе «Приключения Оги Марча» или как в «Жертве», отсылающей к ранним сочинениям Достоевского). Попросту говоря, Беллоу может все. Что же касается «Дара Гумбольдта», это, кроме прочего, еще и оммаж in memoriam великого американского поэта Делмора Шварца, друга юности Беллоу.
Южной и Восточной Африке крупно везет на писательниц: от Оливии Шрейнер («Жизнь на африканской ферме»), Берил Мархам («На запад в ночи») и Бесси Хед («Когда собираются тучи») до Цици Дангарембга («Беспокойные обстоятельства»), Ивонн Веры («Горящая бабочка») и Розы Новуйо Тшума («Дом камня») – перед нами целая коллекция великолепной прозы. К сожалению, почти ничего из этого до сих пор не переведено на русский. Но один важный роман переведен, причем очень хорошо. В книге Карен Бликсен Африка в фокусе. Вернее – восприятие Африки человеком извне, решившим связать с ней свою жизнь, полюбившим и – во имя этой любви – пытающимся понять.
«Небось расстроился бы, замахал бы руками, заплакал: „Ой, Яша, зачем же ты так! Разве можно!“ Можно, старик, можно. Теперь не я перед людьми виноват, а они передо мной. И безысходно, пожизненно, без пощады и выкупа виноваты!» Начальник Второго СПО Яков Нейман – один из самых страшных и точных портретов в русской литературе, а сама книга Домбровского, на мой взгляд, принадлежит к числу лучших русских романов двадцатого века. Осмысление христианской философии в контексте сталинского времени (куда более убедительное, чем у Булгакова), хроника лагерной жизни (не менее впечатляющая, чем у Шаламова), а под конец – неожиданный хеппи-энд, не слишком, впрочем, утешительный.
Из московских повестей Трифонова трудно выбрать одну: я люблю и «Предварительные итоги», и «Долгое прощание», и «Дом на набережной», и «Время и место». То щемящее узнавание, которое я испытываю при чтении трифоновской прозы, трудно объяснить: я уехал из Советского Союза одиннадцатилетним ребенком, а через несколько месяцев после моего отъезда это государство и эта жизнь вовсе перестали существовать. Но вот после тридцати лет, прожитых в другом мире и на другом материке все, о чем он пишет (а точнее – то, как он пишет), ощущается абсолютно родным, волнующим. В «Другой жизни» это моментальное узнавание пробирает еще и потому, что в основе лежит самая насущная боль – боль потери близкого человека. И сновиденческую концовку, где главные герои буквально уходят в «другую жизнь», невозможно читать без комка в горле.
Если бы эта книга появилась сегодня, ее, вероятно, назвали бы злободневной; если бы – пятьдесят лет назад, она могла бы считаться пророческой. «Бесчестье» вышло в свет в 1999 году и с тех пор подвергалось нападкам с разных сторон, в том числе со стороны бывшего президента ЮАР Джейкоба Зумы, обвинившего Кутзее в несправедливой критике южноафриканского общества. Критики слева обвиняли автора в расизме, критики справа – в ненависти к белым южноафриканцам (к числу которых принадлежит он сам). Как правило, такой перекрестный огонь свидетельствует о непрямолинейности текста, а в данном случае – еще и о его честности. Главное, однако, в том, что эта книга – отнюдь не о политике и не о сиюминутных социальных проблемах. Те, кто знаком с другими произведениями Кутзее, найдут здесь его всегдашнюю перекличку с Кафкой и Достоевским. Кутзее – их продолжатель, и его экзистенциальная философия находит здесь свое максимально прицельное, художественно совершенное выражение.
Если у Мелвилла романная форма то и дело проверяется на прочность, у Зебальда в книге, справедливо названной одним из главных событий в литературе XXI века, эта форма проступает неожиданно: то, что неторопливо начинается как философское эссе о природе времени через призму архитектуры, каким-то непостижимым образом выстраивается именно в роман, причем роман захватывающий и пронзительный, по-новому говорящий о том, о чем, казалось бы, уже все сказано (судьбы европейского еврейства, нацистская Германия, Холокост).
Автобиографическая повесть Сергея Гандлевского долгие годы была для меня настольной книгой. Я и теперь, хотя уже столько раз перечитывал, могу открыть ее на любом месте и читать взахлеб, как в первый раз. Идеальный образец автофикшн, написанный задолго до того, как этот термин вошел в моду. «Трепанация», как и стихи Гандлевского, сразу впечатывается в память, словно каждая фраза была специально предназначена для запоминания наизусть. Эта речь с ее пушкинской выправкой с одной стороны и разговорной живостью с другой сама себя сохраняет навсегда – не только за «несчастья в ней привкус и дыма», но и за пристальную любовь к жизни в ее самых казалось бы незначительных проявлениях. Как пишет Гандлевский в одном из своих ранних стихотворений, «...Поэтому мне мило даже мыло. С налипшим волосом». Вот за это.
Мы попросили Александра рассказать о важных для него книгах.
«Моби Дик», Герман Мелвилл
«Госпожа Бовари», Гюстав Флобер
«Дар Гумбольдта», Сол Беллоу
«Из Африки», Карен Бликсен
«Факультет ненужных вещей», Юрий Домбровский
«Другая жизнь», Юрий Трифонов
«Бесчестье», Джон М. Кутзее
«Аустерлиц», Винфрид Зебальд
«Трепанация черепа», Сергей Гандлевский
Поделиться
Другие материалы по теме «Полка писателя»
О проекте
О подписке