- Главная
- Все подборки
- Полка писателя: Дмитрий Захаров
Полка писателя: Дмитрий Захаров
8
4.38
В нашей традиционной рубрике «Полка писателя» мы узнаем, какие книги занимают почетное место на полках наших героев. На прошлой неделе беседовали с Мариной Москвиной, а на этой исследовали библиотеку российского журналиста, пиар-специалиста и писателя Дмитрия Захарова. Рассказы, которые выходили в журналах и сборниках, он пишет с 1997 года. В 2015 году свет увидела его первая книга – антиутопия «Репродуктор». В 2019 году в «Редакции Елены Шубиной» издали социальный роман «Средняя Эдда» – историю уличного художника Хиропрактика. Он рисует на стенах домов картины с политическим подтекстом, а после кто-то из его героев погибает…
Мы попросили Дмитрия рассказать о важных для него книгах.
Текст-гипноз. Шаманский танец со словом, смыслом и образом. Чем дольше ты в нем пребываешь, тем глубже входишь в транс. Больше всего это состояние напоминает то, в котором оказывается ребенок, поймавший на телеэкране фильм ужасов и уже не способный от него оторваться.
«Чевенгур» – энциклопедия русской смерти. Бездонная яма заблуждений. Кладбище мечты об идеальном государстве. Но все это не так важно. А по-настоящему важен язык текста. Это совершенно фантастический, афористичный, русский параллельный язык, перекованный до какого-то священного сияния канцелярит, которым и автор, и герои даже не говорят – тихонько поют. «Закончив чертеж, Шумилин лег на диван и сжался под пальто, чтобы соответствовать общей скудости советской страны, не имевшей необходимых вещей, и смирно заснул».
Идеальные политические мемуары, мало с чем сравнимые по степени откровенности автора, в первую очередь с самим собой. Приговоренный к 20 годам заключения личный архитектор Гитлера и некогда самый молодой министр европейской сверхдержавы балансирует на грани исповеди и антропологического исследования. Чередуются воспоминания о фюрере, планах переустройства Германии (Шпееру поручается, например, полностью перестроить Берлин в новом имперском стиле), страхах нацистской верхушки. И каждое из них пристально рассматривается в объектив личной оптики – и прежней юношески-восторженной, и нынешней, взросло-обреченной. Шпеер препарирует свою очарованность вождем, и сквозь выделенный субстрат проглядывает и народная влюбленность в Гитлера. Можно даже поймать момент, когда опьянение единым порывом полностью выводит из организма критическое мышление.
Повесть об ученом, остановленном на пороге важнейшего открытия неведомой и непреодолимой силой. Начинаясь как конспирологический детектив про странные обстоятельства и странных людей (и не только людей), «Миллиард» постепенно перетекает в притчу про цену, которую ты готов или не готов заплатить за продолжение своего дела.
Притча на то и притча, чтобы примерять ее на что придется. Но, конечно, сегодня эпизод с инфернальным следователем, который издевается над главным героем, как и сама история о выборе – репрессии или капитуляция, – выглядит чуть ли не как политический манифест. Но нет, повесть, конечно, куда объемнее такой трактовки.
Главный мировой графический роман – альтернативная история Америки, победившей во Вьетнамской войне, переизбравшей Никсона и готовой со дня на день начать обмен ядерными ударами с СССР. Ко всем этим событиям и ко многим другим тоже причастны некогда популярные, а ныне объявленные вне закона супергерои. Решительно на привычных супергероев не похожие.
«Хранители» – первая масштабная деконструкция супергеройского мифа. Один – насильник, другой – фашист, третий – организатор геноцида. Привычных злодеев нет вовсе. Авторы романа вообще держатся той идеи, что ад – это мы сами.
При всей кажущейся поначалу простоте (низкий жанр супергеройского комикса, интонация бульварного детектива) «Хранители» плотно упакованы отсылками в диапазоне от Библии до Боба Дилана и постепенно вырастают в эпос о долге, страхе, меньшем зле и неочевидности любого выбора.
А еще – об одиночестве. Даже суперодиночестве.
Первый «большой» постсоветский роман и едва ли не самый лиричный у Пелевина. Полный невозможной неостановимой грусти, еще лишенный ухмылки превосходства, которая станет в дальнейшем для Виктора Олеговича фирменным выражением маски.
Вот уж действительно игра «в Чапаева», где с доски сшибаются привычные образы и значения и их заменяют перевертыши. Реальность – игра ума, анекдот – магическая практика, герои и злодеи революции – буддистские божества. А лошадь – вот она!
Я перечитывал «Чапаева» четырежды, и каждый раз меня преследовало ощущение, что я нахожусь в шаге от осознания чего-то судьбоносного. Как во сне, где тебе вот-вот откроется важная тайна. Но вместо ее узнавания ты (зачем-то) просыпаешься.
Может быть, главное антисоветское произведение – не случайно по сюжету рукопись романа обнаруживают вместе с «Архипелагом ГУЛАГ». Жутковатый памятник советскому стилю, образу жизни и мысли. Вывернутая наизнанку метафора, когда советскому человеку ежедневно нужно в буквальном смысле есть дерьмо – «норму». Непонятно зачем, непонятно почему, да это никому и не важно – все так делают, и ничего.
«Норма» – советская энциклопедия. В ней очереди, колхозы, пропаганда, люмпены, аппаратчики, судьи, профессора, космонавты, а еще слова, слова, слова эпохи, которые если и превращаются в речь (не всегда), то больше в дикую, пугающую или бессвязную.
«Норма» – феноменальный стилистический калейдоскоп, в котором зарисовки об обязательном поедании фекалий сменяются тургеневскими этюдами, внутри которых обнаруживается соц-хоррор. А калейдоскоп продолжает крутиться.
После Сорокинского романа уже нельзя без оглядки использовать само понятие «норма», оно, кажется, навсегда изменило свое значение. Ну а письмо Мартину Алексеевичу давно превратилось в самостоятельный текст, который в сетевых спорах цитируют люди, и понятия не имеющие ни о каком Сорокине.
Один из главных отечественных постмодернистских романов, обидно прошедший по ведомству жанровой литературы. Отчаянно смешной, злой и будто бы поставивший себе задачу подмигнуть разом всем теориям заговоров, а потом оскорбить чувства в них верующих.
Да – миром управляют рептилоиды. Да – вся история – битва тайных орденов. Да – нацисты открывали врата других миров (но наши им помешали). Да, смерти Распутина, Маяковского и Есенина неслучайны. Да, академик Лысенко – герой, пожертвовавший собой ради сплочения советской интеллигенции. И да, все это мы узнаем благодаря Николаю Степановичу Гумилеву – поэту, агенту секретной организации Пятый Рим, путешественнику во времени.
При всей разудалой лихости это текст-лабиринт, умно и точно спроектированный. Пошучивая и разбрасывая пригоршни реминисценций, авторы твердо проводят читателя за руку по всем больным точкам двадцатого (и не только) века. Их Гумилев работает Вергилием для того, чтобы мы сами смогли определить, комедия это или трагедия. Но вот ее божественность – вне обсуждения.
Цикл интервью министров первого постсоветского правительства России (собственно, Коха и Авена) с другими министрами. «Беловежская пуща», штурм Белого дома в 1991 году, взаимоотношения с США, причины краха либерального политического движения и неизбежность Путина – как идеи и практики.
Высокое искусство интервьюеров – заставить героев свидетельствовать друг против друга и даже временами против самих себя. Но еще большее – продемонстрировать их логику мышления и практику принятия решений. Это сеанс черной магии с разоблачением. Причем разоблачение здесь вполне настоящее.
«Революция Гайдара» – патологоанатомический атлас, вид на чиновника в разрезе. Верующих в особый государственный склад ума он разочарует (никакого такого склада не просматривается). Сторонников идеи о засланных развалить Россию рептилоидах он тоже не обрадует – нет, бывшие министры выглядят довольно разными, но людьми. Иногда неприятными, чванливыми, глуповатыми, но довольно живыми и временами внезапно вполне понятными.
Уникальность книги и в фактуре, и в формате. Невозможно представить даже отдаленно похожего разговора хоть кого-то из нынешней администрации президента или правительства. В итоге один рассказ экс-министра обороны Грачева о том, как генералы совещаются, арестовывать Ельцина или нет без письменного приказа, стоит куда больше книг всех современных российских политиков вместе взятых.
Пограничный в разных смыслах город стал некогда сценой для единственного показа странного спектакля. Теперь же он (или не совсем) – декорация для спектакля другого. Того, что местные (то ли люди, то ли маски) то ли разыгрывают, то ли нет для главного героя. Сам же герой, вроде бы приехавший разобраться с историей старой постановки, тоже, скорее всего, темнит. Раз за разом, когда читателю кажется, что кругом заговор и городом (миром) управляют могущественные и таинственные силы, автор ехидно улыбается и выкладывает на стол другое, простое и банальное объяснение. А выложив, не дает подсказки, какую брать таблетку. Хочешь – и у тебя везде будут тайные иллюминаты, хочешь – вообще никого, только клокочущая пустота.
Галина – автор, способный не только создать настоящий саспенс, не только закрутить многоходовую детективную интригу, но и вывести повествование на такую трагическую высоту, что все внутри обмирает. Ну что же ты, герой! Ну оглянись уже! Ну! И снова развилка, и снова надо искать ракурс. Это хеппи-энд или полная катастрофа? Как пел Виктор Цой, что тебе нужно – выбирай.
* Некоторые произведения временно отсутствуют в нашем каталоге. Подборка будет обновляться.
Мы попросили Дмитрия рассказать о важных для него книгах.
«Чевенгур», Андрей Платонов
«Чевенгур» – энциклопедия русской смерти. Бездонная яма заблуждений. Кладбище мечты об идеальном государстве. Но все это не так важно. А по-настоящему важен язык текста. Это совершенно фантастический, афористичный, русский параллельный язык, перекованный до какого-то священного сияния канцелярит, которым и автор, и герои даже не говорят – тихонько поют. «Закончив чертеж, Шумилин лег на диван и сжался под пальто, чтобы соответствовать общей скудости советской страны, не имевшей необходимых вещей, и смирно заснул».
«Третий рейх изнутри», Альберт Шпеер
Идеальные политические мемуары, мало с чем сравнимые по степени откровенности автора, в первую очередь с самим собой. Приговоренный к 20 годам заключения личный архитектор Гитлера и некогда самый молодой министр европейской сверхдержавы балансирует на грани исповеди и антропологического исследования. Чередуются воспоминания о фюрере, планах переустройства Германии (Шпееру поручается, например, полностью перестроить Берлин в новом имперском стиле), страхах нацистской верхушки. И каждое из них пристально рассматривается в объектив личной оптики – и прежней юношески-восторженной, и нынешней, взросло-обреченной. Шпеер препарирует свою очарованность вождем, и сквозь выделенный субстрат проглядывает и народная влюбленность в Гитлера. Можно даже поймать момент, когда опьянение единым порывом полностью выводит из организма критическое мышление.
«За миллиард лет до конца света», Аркадий и Борис Стругацкие
Повесть об ученом, остановленном на пороге важнейшего открытия неведомой и непреодолимой силой. Начинаясь как конспирологический детектив про странные обстоятельства и странных людей (и не только людей), «Миллиард» постепенно перетекает в притчу про цену, которую ты готов или не готов заплатить за продолжение своего дела.
Притча на то и притча, чтобы примерять ее на что придется. Но, конечно, сегодня эпизод с инфернальным следователем, который издевается над главным героем, как и сама история о выборе – репрессии или капитуляция, – выглядит чуть ли не как политический манифест. Но нет, повесть, конечно, куда объемнее такой трактовки.
«Хранители», Алан Мур и Дэйв Гиббонс
«Хранители» – первая масштабная деконструкция супергеройского мифа. Один – насильник, другой – фашист, третий – организатор геноцида. Привычных злодеев нет вовсе. Авторы романа вообще держатся той идеи, что ад – это мы сами.
При всей кажущейся поначалу простоте (низкий жанр супергеройского комикса, интонация бульварного детектива) «Хранители» плотно упакованы отсылками в диапазоне от Библии до Боба Дилана и постепенно вырастают в эпос о долге, страхе, меньшем зле и неочевидности любого выбора.
А еще – об одиночестве. Даже суперодиночестве.
«Чапаев и Пустота», Виктор Пелевин
Первый «большой» постсоветский роман и едва ли не самый лиричный у Пелевина. Полный невозможной неостановимой грусти, еще лишенный ухмылки превосходства, которая станет в дальнейшем для Виктора Олеговича фирменным выражением маски.
Вот уж действительно игра «в Чапаева», где с доски сшибаются привычные образы и значения и их заменяют перевертыши. Реальность – игра ума, анекдот – магическая практика, герои и злодеи революции – буддистские божества. А лошадь – вот она!
Я перечитывал «Чапаева» четырежды, и каждый раз меня преследовало ощущение, что я нахожусь в шаге от осознания чего-то судьбоносного. Как во сне, где тебе вот-вот откроется важная тайна. Но вместо ее узнавания ты (зачем-то) просыпаешься.
«Норма», Владимир Сорокин
Может быть, главное антисоветское произведение – не случайно по сюжету рукопись романа обнаруживают вместе с «Архипелагом ГУЛАГ». Жутковатый памятник советскому стилю, образу жизни и мысли. Вывернутая наизнанку метафора, когда советскому человеку ежедневно нужно в буквальном смысле есть дерьмо – «норму». Непонятно зачем, непонятно почему, да это никому и не важно – все так делают, и ничего.
«Норма» – советская энциклопедия. В ней очереди, колхозы, пропаганда, люмпены, аппаратчики, судьи, профессора, космонавты, а еще слова, слова, слова эпохи, которые если и превращаются в речь (не всегда), то больше в дикую, пугающую или бессвязную.
«Норма» – феноменальный стилистический калейдоскоп, в котором зарисовки об обязательном поедании фекалий сменяются тургеневскими этюдами, внутри которых обнаруживается соц-хоррор. А калейдоскоп продолжает крутиться.
После Сорокинского романа уже нельзя без оглядки использовать само понятие «норма», оно, кажется, навсегда изменило свое значение. Ну а письмо Мартину Алексеевичу давно превратилось в самостоятельный текст, который в сетевых спорах цитируют люди, и понятия не имеющие ни о каком Сорокине.
«Посмотри в глаза чудовищ», Андрей Лазарчук и Михаил Успенский
Да – миром управляют рептилоиды. Да – вся история – битва тайных орденов. Да – нацисты открывали врата других миров (но наши им помешали). Да, смерти Распутина, Маяковского и Есенина неслучайны. Да, академик Лысенко – герой, пожертвовавший собой ради сплочения советской интеллигенции. И да, все это мы узнаем благодаря Николаю Степановичу Гумилеву – поэту, агенту секретной организации Пятый Рим, путешественнику во времени.
При всей разудалой лихости это текст-лабиринт, умно и точно спроектированный. Пошучивая и разбрасывая пригоршни реминисценций, авторы твердо проводят читателя за руку по всем больным точкам двадцатого (и не только) века. Их Гумилев работает Вергилием для того, чтобы мы сами смогли определить, комедия это или трагедия. Но вот ее божественность – вне обсуждения.
«Революция Гайдара», Альфред Кох и Петр Авен
Цикл интервью министров первого постсоветского правительства России (собственно, Коха и Авена) с другими министрами. «Беловежская пуща», штурм Белого дома в 1991 году, взаимоотношения с США, причины краха либерального политического движения и неизбежность Путина – как идеи и практики.
Высокое искусство интервьюеров – заставить героев свидетельствовать друг против друга и даже временами против самих себя. Но еще большее – продемонстрировать их логику мышления и практику принятия решений. Это сеанс черной магии с разоблачением. Причем разоблачение здесь вполне настоящее.
«Революция Гайдара» – патологоанатомический атлас, вид на чиновника в разрезе. Верующих в особый государственный склад ума он разочарует (никакого такого склада не просматривается). Сторонников идеи о засланных развалить Россию рептилоидах он тоже не обрадует – нет, бывшие министры выглядят довольно разными, но людьми. Иногда неприятными, чванливыми, глуповатыми, но довольно живыми и временами внезапно вполне понятными.
Уникальность книги и в фактуре, и в формате. Невозможно представить даже отдаленно похожего разговора хоть кого-то из нынешней администрации президента или правительства. В итоге один рассказ экс-министра обороны Грачева о том, как генералы совещаются, арестовывать Ельцина или нет без письменного приказа, стоит куда больше книг всех современных российских политиков вместе взятых.
«Автохтоны», Мария Галина
Пограничный в разных смыслах город стал некогда сценой для единственного показа странного спектакля. Теперь же он (или не совсем) – декорация для спектакля другого. Того, что местные (то ли люди, то ли маски) то ли разыгрывают, то ли нет для главного героя. Сам же герой, вроде бы приехавший разобраться с историей старой постановки, тоже, скорее всего, темнит. Раз за разом, когда читателю кажется, что кругом заговор и городом (миром) управляют могущественные и таинственные силы, автор ехидно улыбается и выкладывает на стол другое, простое и банальное объяснение. А выложив, не дает подсказки, какую брать таблетку. Хочешь – и у тебя везде будут тайные иллюминаты, хочешь – вообще никого, только клокочущая пустота.
Галина – автор, способный не только создать настоящий саспенс, не только закрутить многоходовую детективную интригу, но и вывести повествование на такую трагическую высоту, что все внутри обмирает. Ну что же ты, герой! Ну оглянись уже! Ну! И снова развилка, и снова надо искать ракурс. Это хеппи-энд или полная катастрофа? Как пел Виктор Цой, что тебе нужно – выбирай.
* Некоторые произведения временно отсутствуют в нашем каталоге. Подборка будет обновляться.
Поделиться
Другие материалы по теме «Полка писателя»
О проекте
О подписке