Цитаты из книги «Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева»

Трещина за трещиной – весь мир человека разваливается, а человек ни на чем при каждом повороте диска смотрит в глаза и мягким голосом зовет к себе: «Учись падать. Учись падать и держаться ни на чем».

Но вот перед нею – полная свобода. Казалось бы, совершенно свое пространство. Никуда рваться не надо. Бороться? С чем? – Океан. Безграничность. Наконец-то вырвалась из своего страшного быта. Наконец-то – сплошной чистый лист. – Пиши! Но тут-то вдруг она и замолкала. Именно у моря, в полной свободе не могла писать. Ей нужны были стол, четыре стены… и, вероятно, напряжение борьбы с этими стенами пространства и времени. Нет стен. Безграничность. – И тут оказывается, что Безграничность, – так влекшая, так звавшая ее Безграничность, – встает между душою и жизнью, встает как сама смерть.

В начале пути – потрясение от первой встречи со своим великим «я» и как бы потеря почвы под ногами, провал в какое-то мировое пространство и великая обостренность и напряженность чувств, непонятные тем, кто стоят на твердой земной почве (чего они кричат? Чего выходят из себя?). Но те, выпавшие из земного гнезда, не кричать не могут. О том, что им открылось, нельзя сказать умеренными словами. Держаться в рамках и берегах – немыслимо. Душа почувствовала свою собственную безбрежность и устремилась к ней. А путь к ней так труден! Как жить «с этой безмерностью в мире мер!» Люди чаще всего знать не хотят о своей безмерности. Она им мешает. Не умещается ни в какие дома, грозит снести стены. Приходится выбирать между стенами, домом – и огромностью души. Душа – счастье – полнота жизни – за окнами. Но как жить за окнами? И ведь «надо же хоть кому-нибудь счастья в доме и счастья в дом»?56

Нет имени моим Потерянностям… ………………………………… …– выросшая из потерь!

Порог. Она у порога. За ним – Бог. Не абстракция, не рассуждение – живой Бог. Он приходит только к тому, кто знает самозабвение, самоотречение, кто подошел к собственному пределу, кому себя – мало.

Бог, не видимый глазом, изображается в душе. В ее невозмущенной тишине, в ее сокровенной глубине хранится Божий образ.

Чтобы войти во внутреннюю безграничность, надо найти внешнюю границу. Точную меру – соотношение души и тела.

Ее душе заповедано было вынести отречение. Заповедано встретиться, прежде всего, с самой собой – сбыться через боль, через отказ от всего внешнего, быть может, через смерть любимого. И после этого душе (живой душе) остается тот свет –то есть духовная реальность. Это то, что больше всякой отдельной жизни. И Марина Цветаева выбрала это. Быть может, это предел того, что может сделать человек. Дальше – делать нечего. Дальше надо уметь перейти от действия к созерцанию, от активности к пассивности. Ничего не делая, дать делаться чему-то внутри себя

Цветаева всегда выберет начало волевое, активное, то, в чем ее душа может дать, а не взять. Поэтому между счастьем и страданием всегда выберет страдание. Добровольно выбранное страдание для нее выше свалившегося на голову счастья. Она не может быть счастливой, если счастье это отделяет, разделяет ее со страждущим миром. Но ведь она доставляла страдания (и надо думать, немалые). Да. Но в это время и сама страдала. А быть счастливой рядом со страданием, с болью, со смертью? Нет!..

И если цельному сердцу нужен весь Бог, то и Богу нужно все цельное сердце. А ее сердце рвется на части и не может выбрать между долгом и страстью, между валом стихии и седьмой заповедью…