Отзывы на книги автора «Жорис Гюисманс»

Меня пленила поэзия книги с ее диковинными запахами и красками. Гюисманс – великий пророк, предсказавший наступление века искусственности, когда природа истощит свои силы и на помощь ей придет воображение художника. - Оскар Уайльд

Это "yellow book" Дориана Грея, по крайней мере, по догадкам литературоведов.

Гюисманс, на стыке символизма и модернизма, в явном преддверии "потока сознания", под явным влиянием Флобера, Бодлера и Шопенгауэра, и повлияв на стольких последующих, начиная с Оскара Уайльда и кончая многими писателями 20 века, создает эксклюзивное, восхитительное произведение, то ли роман, то ли поэму в прозе.

Чем-то напомнило "Бувара и Пекюше" Флобера, некоторые идеи явно взяты оттуда, но новаторство Гюисманса не столько в идее, сколько в исполнении.

Легендарным представителем французского декаденства можно назвать графа Робера де Монтескью, ставшего прототипом для Дезэсента — главного персонажа «библии декаденства», романа Гюисманса «Наоборот». (Википедия)

Дезэсент, устав от разгульной и бесцельной жизни в Париже, создает себе иллюзию другой жизни в загородном доме, описание уникальной обстановки и декора которого, я думаю, с большим интересом прочитал бы любой современный дизайнер.

Литература и книги, искусство и живопись, музыка, философия и социология, религия и психология, запахи и духи, дорогие вина, дизайн помещений, римские писатели, Флобер, Верлен, Эдгар По, Малларме, Гюисманс погружает нас в мир Дезэсента, ограниченный тем лучшим, что создали люди, но при этом закрытый для людей.

Конечно же, Дезэсент в погоне за чувственным и умственным наслаждением, наверно-таки был декадентом и тема вырождения важна в романе и оригинально раскрыта, но для меня особенно интересны были пространные, умные рассуждения на темы литературы и искусства, ведь некоторые страницы романа это просто прекрасное литературоведение:

Во времена, когда литература уверяла, что вся боль жизни – лишь от несчастной любви, измены и ревности, Бодлер презрел эти детские объяснения, нашел язвы куда более глубокие, мучительные, страшные и показал, как пресыщенность, разочарование и гордость в подверженных распаду душах превращают действительность – в пытку, прошлое – в мерзость, будущее – в мрак и безнадежность.
Чем больше дез Эссент читал Бодлера, тем сильнее чувствовал его несказанное очарование. Во времена, когда поэты были способны на описание лишь внешних сторон человека и мира, он сумел выразить невыразимое. Язык его был мускулист и крепок, благодаря чему Бодлер, как никто другой, смог найти удивительно ясные и чеканные выражения для фиксации самых неопределимых, самых неуловимых болезненных переживаний истощенного ума и скорбной души.

Можно только догадываться, как много книг, кроме "Дориана Грея", выросли из этого уникального романа (вспомнился винный орган в "Пене дней", например, или развитие темы запахов и духов в "Парфюмере" и связь между вкусом печенья и воспоминаниями у Пруста).

...и нет, я не про группу германских племён.

Первое.
Нищий гот - это не труЪ. Так что, перед тем, как становиться трушным готом, убедитесь, что родились под сенью старейшего и богатейшего рода в фамильном замке, где галереи полны портретами отважных рыцарей. Чем род древнее и кровосмесительнее, тем лучше. Замок нужно будет продать, жить в замке - это уже не труЪ.

Второе.
Получив католическое воспитание в каком-нибудь задрипанном монастыре среди монахов и закопав родителей (истинный гот обязан быть сиротой), вы должны окунуться в грязь и разврат Парижа. Ваша цель: затащить в койку женщину с самой необычной профессией. То есть обычные кокотки не подойдут (да, быть готом - сложная работа). Чревовещательница - очень хороший вариант, например. Когда закончатся необычные мадамы, настанет время перейти на мальчиков и нестандартные сексуальные практики.

Третье.
Испробовав всех страстей, трушный гот в конечном счёте подорвёт последние крохи своего и без того слабого здоровья и придёт к выводу, что пора бы обзавестись собственным гнёздышком. Желательно где-то подальше от бурных огней столицы. Но не сильно далеко, чтобы можно было, при желании, пошопиться в магазинах.

Четвёртое.
Для драпировки комнат в своём готическом пристанище используйте дубовые панели и японский креп. Чем вырвиглазнее и несочетаемее будут цвета, тем лучше (не волнуйтесь, гостей в доме у вас не будет, иначе это - не труЪ). Обязательно должна быть комната в чёрных и бардовых оттенках, это труЪ, но только одна, иначе - не труЪ. В качестве мебели нужно использовать церковную утварь: крестильная купель вместо чаши для умывания, аналой вместо будуарного столика, кровать, конечно же, должна быть прямиком из монастыря. На стенки повесьте гравюры с пытками и картинами апокалипсиса. Если вы всё сделали правильно, получится очень труЪ.

Пятое.
Истинные готы читают только католические богословские тексты, конечно же в оригинале на латинском и написанные строго до конца VIII века, всё написанное позже - не труЪ. А ещё завеликого По, самого первого гота всея планеты и нашего кумира. И можно немножко д'Оревильи , как раз в Librarium у Рипола выходит, успейте купить, что называется.
Книги в вашей коллекции должны быть выполнены из кожи (в отсутствие человечьей берите свиную, ослиную и телячью) и переписаны от руки искусными мастерами каллиграфии. Настоящий гот и знать ничего не должен о защите интеллектуальной собственности.

Шестое.
Настоящий гот должен считать живую природу пошлой и устаревшей. Однако, даже труЪ готу необходимы домашние питомцы. Перевезите к себе побольше горшков с плотоядными растениями из ближайшего ботанического сада. А ещё вам придётся купить черепаху. И заставить нескольких ювелиров налепить ей на панцирь золото и драгоценные камни. Черепаха, ясное дело, помрёт, но у вас останется очень симпатичный и трушно-готский скелет.

Седьмое.
Ваше главное развлечение, если вы хотите соответствовать статусу труЪ гота, - страдать от ипохондрии. При малейших болях (в том числе воображаемых) в срочном порядке посылайте за врачом. Пока врач не пришёл, громко сокрушайтесь, что его отсутствие и невыполнение врачебного долга сведёт вас в могилу. Когда врач прибудет, гневно вопите, что назначенное им лечение - чушь собачья и лучше было бы вовсе без него.

Восьмое.
Обязательно занимайтесь самолечением. Шартрез, коньяк и мышьяковая соль отлично подсобят вам в вашем нелёгком деле. Откажитесь от пищи. В болезненном состоянии вы можете поглощать только пищу духовную. В конце концов наступит день, когда вы, под влиянием галлюцинаций и истерии, почти поверите в бога. Он ознаменует собой момент прекращения вашего маленького развлечения и возвращения в обычную скучную повседневность. Вот теперь можно покушать. Только не всё подряд, а исключительно готские продукты: бородинский хлеб, чёрную икру, маслины, лакрицу и всё остальное, что имеет нужный нам цвет.

Девятое.
Трушный гот, конечно, должен путешествовать. Но не на всякие дурацкие солнечные пляжи. Самый подходящий выбор - туманный и промозглый Лондон. Велите собрать необходимые вещи и в карете доберитесь до Парижа. Перед последней остановкой на вокзале, сходите в местный английский паб, закажите себе стаута или портера (правило поглощения исключительно чёрной пищи работает и тут). Напитавшись английской атмосферой с удивлением обнаружьте, что опоздали на поезд. Теперь можно возвращаться домой, ваша поездка удалась.

Десятое.
Поздравляю, вы почти самый настоящий труЪ гот! Кроме всех описанных выше действий не забывайте ежеминутно восторгаться вашей эрудированностью, интеллектом и тонкой чувствительностью. Максимально избегайте сборищ остолопов, которые именуют себя обществом. Помните: они - тупое быдло, ничего не понимающее ни в жизни, ни в искусстве. Так что общаться с такими - не труЪ. Общайтесь только сами с собой. Вы - лучший. Вы прекрасны. Вы шикарны. Никто вам и в подмётки не годится.

Если быть чуточку серьёзней, книга Наоборот Жориса-Карла Гюисманса - удивительный феномен западной культуры в конце XIX века. Классицизм с романтизмом начинают потихоньку отмирать, а бунтующий XX век ещё не вступил в свои права. Буржуа и мещане захватывают рынок и быт, пока аристократия дряхлеет в своих замках. Как протест против обогатившейся "черни" возникает то самое декадентство, чей эстетизм и индивидуализм воспевают авторы вроде Уайльда, Шницлера, Корелли, д'Аннунцио и, конечно, сам Гюисманс.

Простому русскому обывателю (вроде меня) сложно понять привлекательность этого всякого дендизма и эксцентричности. Складывается ощущение, что люди просто не знали, чем себя занять (интернета же не было) и потому творили всякую ахинею, и мы, как итог, имеем украшенных бриллиантами черепах, крокодилов на поводке и запряжённых в карету зебр (бедные зверюшки).

Персонаж Дэз Эссент, по сути, голос своего времени, поражает своими далёкими от адекватности суждениями. Например, Гюисманс рассуждает (через персонажа) о деторождении. Дескать, жаль, что младенцев нельзя передавить просто так, если они тебе не шибко нужны. Вот было бы классно, говорит Дез Эссент, если человеческих детёнышей было бы разрешено бить и давить как собак и кошек, ведь на последнее у него полное законное и моральное право есть. Ну, на мой вкус, заявления чересчур живодёрские.

Ещё забавно читать о том, какие же женщины тупые и необразованные, а значит, кроме как для удовлетворения низменных потребностей с ними связываться вообще нежелательно. Да, так рассуждает герой, у которого по сюжету (если он тут есть) случилась импотенция. Сифак, наверно, схлопотал себе, бедняжечка. Интересно, откуда взяться образованным женщинам, если их, чёрт побери!, почти ничему НЕ ОБУЧАЛИ?!

В моём личном понимании, декадентство - этакий запущенный подростковый период. Когда все вокруг - тупые придурки и тебя не понимают, а сам ты пытаешься реализоваться через сомнительные рассуждения "о высоком" и через необычный внешний вид. Так как я не очень люблю подростковый максимализм, стало быть, и декаденты мне не импонируют.

Книга читалась легко, но без какого-то удовольствия. Слишком много Бодлера, слишком мало сюжета и здравого смысла. В любом случае, хорошо, что Гюисманса стали переиздавать. Негоже подобным книгам быть редкими экземплярами в личных библиотеках или лежать втридорога на разных авито.

Главный герой романа – неистово пафосный «борец» с пошлостью дез Эссент сам как раз является ходячим воплощением пошлости. Ибо пошлость, как по мне, это когда ты полностью вписываешься в любой контекст; изо всех сил стараешься вписаться во что угодно, просто, чтобы максимально соответствовать тому общественному штампу, который характеризует объект твоих устремлений –будь то «странность», «нелюдимость» или декаданс. Любое 100%-ое влипание (в классический образ чего-кого-бы то ни было) – и ты уже пошляк, т.е. когда твой образ превалирует над твоей личностью, ты так и будешь всю жизнь кого-нибудь или чего-нибудь играть/изображать.
Настоящий художник (творец, писатель, философ) прежде всего сам по себе личность, и уже потом, в этом первичном личностном контексте представитель того или иного социального слоя, профессии, клана и т.д.
Потому эту книгу и называли «библией декаданса», что автор старательно напихал сюда все имевшиеся на то время штампы и представления о странных, нелюдимых, болезненных персонажах, как бы одновременно и тонко-чувствующих и (весьма нередко) являющихся представителями секс-меньшинств и прочих псевдо и прото интеллектуалов.
Книжка вне парлептипности, само собой.

Крик отчаяния, боль, ужас и неприятие…

Вот то, какими образами пронизан данный роман. Как правильно заметил Бердяев, герои Гюисманса — это он сам в разные периоды его жизни. А сами его романы — это стенания и диалоги с самим собой, истовые крики истощенной души, оскорбленной, подавленной и униженной — безбожностью, бездуховностью и бесхребетностью современного мира; мира, в котором он оказался и который так и не смог принять.

Всё что есть телесного в этом мире Гюисманс ставит под вопрос, под знамя прицела. И разрешение этого вопроса причиняет ему боль. Боль нестерпимую, сопровождающуюся неразрешимым, раздирающим изнутри, душевным горем.
Книга содержит вопиющие описания садистских увлечений маршала средневековой Франции Жиля де Рэ, описаниями черной мессы — сатанинского обряда — со всем её кощунством, со всеми ввергающими в ужас подробностями. Поверхностный читатель мог бы посчитать Гюисманса, самого автора, который имел дерзость спуститься до подобных повествований, садистом и приверженцем описываемых течений. Но такой вывод сделал бы только поверхностный человек. В самом же деле это голос отчаяния, полный отчаяния вопль души, направленный против того, что причинило ей столько боли. Когда описание кровавых злодеяний не совершается для того, чтобы их культивировать; описание самого кощунственного святотатства — не для того, чтобы созвать поборников. Но всё это делается единственно с тем, чтобы обличить, бросить вызов, выразить протест, крикнуть что есть сил… сил, которых уже не осталось.

Иной раз Дюрталь, главный псевдоним писателя в романе, демонстрирует полное безволие, когда убеждает себя в том, что романтическую связь, в которую себя впутал, следует немедленно прекратить, дабы спасти свою душу. Но вот очередная встреча и вновь отсрочка, плотские игры, столь яро им ненавистные. Измученный и не имеющий сил даже для того, чтобы сделать решительный шаг сразу, Дюрталь, пользуясь связями своей (уже давно переставшей таковой быть) пассии со священником-отступником, посещает сатанинский обряд, дабы, исполнившись праведной ненавистью и разбив внутри, вероятно, последнюю надежду, наконец решается разорвать свои связи с заблудившейся женщиной.

   Звонарь потупил глаза, сложил руки, и с его губ сорвались слова истовой молитвы.
   Дез Эрми прошелся по комнате.
   — Всё это замечательно, — проворчал он, — только нашему времени совершенно наплевать на Христа во славе. Наш век умудрился измарать грязью даже потусторонний мир. Как же тогда надеяться на будущее? Или вы думаете, что случится чудо и потомки нынешних гнусных обывателей предстанут вдруг чистыми и непорочными, «аки агнцы Божии»? И что они станут, по-вашему, делать, если воспитаны в пошлом и бездуховном современном мире лавочников?
   — То же, что их отцы и матери, — безнадежно махнул рукой Дюрталь. — Ублажать утробу свою ненасытную, а душу, чтобы не мешала священному процессу пищеварения, топить в нечистотах!

Это строки, которыми заканчивается роман. Которые раскрывают суть и смысл позиции Гюисманса, воззрения которого далеки от обличенного им сатанизма настолько, насколько от него далек самый рьяный монах.

«Без дна» — это плач души.

Энциклопедические труды Жорис-Карла Гюисманса, французского писателя конца 19 века, его непоседливый исследовательский дух, особая обособленность, - все это прекрасно, но нужно иметь неистребимый побудительный мотив, чтобы все это читать. Может я никогда самолично не достигну того состояния добровольной тяги к уединению, а может и подготовки не хватает, чтобы должным образом все это оценить, но в настоящий момент присоединиться к почитателям Гюисманса не могу. Например, он является любимым автором Мишеля Уэльбека.

"Без дна" ("La-bas", другие названия "Бездна", "Там, внизу") более щадящий труд по отношению к читателю, нежели читанный ранее "Наоборот", где автор вываливает на головы людям неуемное количество имен и названий. Вообще, как мне видится, писатель, являясь даже каким-то символом межвременья, европейского декаданса, стал им помимо собственной воли. Неслучайно, конечно, что автор обратился чуть больше, чем целиком и полностью в иные времена, разочаровавшись в нынешних. Это мне более чем понятно, потому что у нас сейчас происходит нечто подобное. Литературный упадок сродни французскому времен Гюисманса и нам не грозит имя Оскара Уайльда. Никогда не грозит.

В этом может и есть основная проблема Гюисманса, потому что далекому от судьбоносных страданий Уайльда, он мучился исключительно в литературе. И это не то неспокойное неудобство, что каждый день, в утренней тишине, заставляет стучать по клавишам своего компьютера, это некая концептуальная неустроенность, интеллектуальный разброд и шатание, религиозное неистовство. В "Без дна", тем не менее, образ главного героя разделен надвое, такая вот природа римского консульства. Один из героев, Дюрталь, находится в поиске, не каком-то конкретном, а, грубо говоря, сидит в пыли на обочине дороги, ожидая, когда к нему прилетит летающая тарелка или служанка из ближайшего трактира не принесет шанежек. Другой же, Дез Эрми, появляется лишь изредка, ему Дюрталь докладывает ситуацию и отчитывается о проделанной работе. В "Наоборот" был Дез Эссент, имя созвучное и, скорее всего, что-то обозначающее. У Гюисманса, кстати, все что-нибудь да и значит.

"Без дна" считается готическим трудом на тему сатанизма, но это лишь вывеска для привлечения современного читателя. Книга скорее отрицает сатанизм, хотя, по мне, оно и того не стоило. Понятно, что время было иное, поиск квинтэссенции имел свои сложности, но на то он и Гюисманс, на то он и энциклопедист. Видимо всего этого недостаточно, а некий смиренный дух, что характеризует автора, при всей его, как это ни парадоксально, умственной неуемности, в итоге сделал из него послушного прихожанина. Его, конечно, дело, но я ждал все же чего-то другого.

Книга читается со средним скрипом, ее очень штормит. Порю мне было интересно, порою читать невероятно скучно, порою просто невыносимо из-за нагромождений. Труд крайне неравномерный, хотя и ведет речь о единой в итоге, как оказалось, религиозной концепции. Если все атрибуты сатанизма - всю эту чепуху с черной мессой Гюисманс воспринял серьезно, то здесь не могу разделить его чувств. Сатанизм вырастает на теле религии исключительно как прыщ, как дешевое глумление. При моем общем равнодушном подходе к основной массе религиозных формаций, уделять внимание сатанизму, как явлению, было бы смешным. Самый устрашающий сатанизм для любой религии - это другая религия, а все эти игры в дьявола напоминают детские страшилки для прихожан.

В качестве двери в сатанизм автор, естественно, выбрал женщину, нечто подобное я от него и ожидал. Цитирую автора, "чтобы понравиться женщинам, все мысли надо пережевать до тошнотворной консистенции прописных истин и изложить слащавым и жеманным языком дамских журналов". Любовная линия была нужна для этого, но в краткосрочном романе с ней Гюисманс проявил себя с лучшей стороны бунтующего подкаблучника, его постоянное топтание и дичайшая мнительность мне напомнили Бунина. Выглядит же это довольно трогательно и читать интересно хотя бы с точки зрения знакомства с автором, ибо в "Наоборот" этого сделать невозможно. Собственные проблемы половых взаимоотношений Гюисманс чудесным образом перенес в религиозные сомнения. Вообще, произведение пропитано подобной ассоциативной природой, многозначительность автора довольно сложна и уловить ее не так-то легко.

Кстати, реальный персонаж, Жиль де Рэ, который по типу сатанист, жизнеописанием которого занимается главный герой - он был нужен Гюисмансу в качестве привязки к действительности. Этот формальный реализм тоже имеет двойственную природу, ибо сопряжен с мистическими изысками. В нем я не увидел дани разуму, а опять же - лишь физическое поклонение. Не могу поблагодарить писателя за то, что в моих глазах он опоганил образ Жиля де Рэ, ибо я собирался что-то читать, связанное с этим историческим персонажем. Теперь он навсегда останется в моей памяти французским чекатилой того времени.

Некоторые мысли автора прекрасны, этого не отнимешь, ибо велик общий расплывчатый уровень культуры Гюисманса. "Продавать свои книги - это продавать самого себя. По сути это форменная проституция." Тоже самое, по идее, можно и про отзывы сказать.

Произведения Гюисманса для особого, нездорового разряда читателей, чей снобистский эстетизм уже не находит пристанища в расплывчато-эмоциональных трудах французских и английских писателей. Советовать кому-то это читать довольно нелепо.

Рука не поднимается поставить к роману «Наоборот» тег «классика», потому что под классикой ум всё-таки хочет понимать что-то типичное и монументальное для своего времени и жанра, а «Наоборот» взрывает все каноны и бунтует против всех литературных наработок XIX века. Нам, избалованным модерном, постмодерном и контркультурой, сейчас на первый взгляд это может бунтом и не показаться. Поэтому и нужна каждому читателю воображаемая машина времени (как там говорил классик? уиуиуиуиуи?), чтобы перенестись в эпоху написания того или иного произведения, чтобы его прочувствовать.

Читать «Наоборот» легко и трудно одновременно. Легко — потому что сюжет развивается довольно быстро, персонаж только один и вокруг него крутится (или, скорее, медленно застывает) его собственный им же созданный мирок. Трудно — потому что в описании этого мирка будет столько перечислений и отсылок, что в них можно увязнуть. Оглянуться не успеешь, а ты уже один из экспонатов кунстамеры имени Дез Эссента, какой-нибудь застывший в янтаре человечек. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что большая часть читателей Гюйсманса сможет удовлетворить эстетическим требованиям Дез Эссента. А ведь для включения в его мирок нужно быть прекрасным. С точки зрения Флорессаса, само собой.

Наш герой богат, утончён, субтилен и насквозь пропитан духом дендизма и декадентства. Можно было бы сказать, что он бунтарь, хочет идти против общества и делает всё «наоборот», чтобы доказать собственную уникальность и относительность социальных устоев. Мне же думается, что плевать хотел Дез Эссент вообще на обоснование собственных желаний. Вот хочется и хочется. Хочется немного побыть боженькой в собственном мирке — значит, буду, благо финансы позволяют. Куплю себе домище в глуши, изолирую от всех, обставлю чем-нибудь… Красивым. Роскошным. Искусственным. Главное, что баг’ато! Ну ладно, не главное, но богатство даёт +5 к эстетизму. А искусственность — ещё +10. Вот, например, можно нашпиговать панцирь черепашки брульянтами и золотом, чтобы была красотень. Ну да, черепашка довольно быстро сдохнет, а что поделать. Красота требует жертв. Непонятно, правда, почему от черепашки, но, надеюсь, её потомки Донателло и Леонардо отомстят за неё (Рафаэль и Микеланджело пусть не рыпаются, первый мне не нравится, а второй всё равно только все испортит).

Отвлеклась. Хотя почему бы мне тоже не создать собственный мирок в теле отзыва с блэкджеком и... Гюйсмансом. Читать про эксперименты и ухищрения Дез Эссента довольно увлекательно. И — опять же — сейчас уже не скажешь, но Гюйсманс выразил в культурном слое романа передовые произведения искусства того времени. Это для нас уже немножко мхом всё поросло.

Апофеоз замкнутости и наоборотности Гюйсманса — когда ему, пардон за сцену, приходится из-за болезни принимать пищу при помощи клизмы. Вот это вам контркультура, а не кишки в бассейн запускать! Диковатое ощущение, когда читаешь дезэссентовское меню для задницы. И штоб везде артишоки и чёрная икра. Что поделать, у некоторых наоборотщиков всё через задницу.

В общем, Дез Эссент — это такая китайская собачка с приплюснутой мордой, на которую потратили сотни лет селекции, чтобы она была всячески больная, слабая и бесполезная, зато красивая и уникальная. Причём эту красота каждый второй назовёт уродством или патологией.

Впрочем, можно не заморачиваться и просто прочитать «Наоборот», как роман о человеке, который смог своим пестованием уникальности уделать даже Оскара Уайлда. Отсылки друг к другу у этих товарищей есть.

Жорис-Карл Гюисманс известен прежде всего как автор декадентского манифеста "Наоборот", книги-отравительницы, соблазнившей Дориана Грея. Чуть меньше известен роман "Там, внизу", положивший  начало трилогии, к которой и принадлежит рецензируемая книга.

"Там, внизу", "На пути" и "Собор" - книги о духовном пути. Путь занятный весьма: из сатанизма в католичество. Первая книга живописует парижскую сатанистскую тусовку конца девятнадцатого века с ее мелкотравчатыми гнусностями, последняя - это экстатическое любование Собором, собором внешним, Шартрским, и собором внутренним, духовным.

И первая, и третья книги занятны, но для меня очень статичны. А вот вторая интересна описанием того, как именно совершается такой переход, что ощущает идущий по духовному пути. Причем, из сути вопросов, на которые находит ответ герой, ясно, что этот путь прошел и автор, что это практические, живые вопросы.

Ну и наконец, прекрасный язык, который сделал чтение огромным удовольствием. Не те сейчас ритмы, чтобы можно было у кого-то что-то подобное прочитать.

Неспешность повествования для меня не вопрос. Динамичность сюжета не является мерилом ценности.
Кроме того, по моим критериям этот роман не входит в череду неторопливых. Сюжет совсем не статичен, а еще хорош тем, что он многообещающ. Автор умело манипулирует им, приковывая внимание читателя.

Действие разворачивается вокруг главного героя Дюрталя, романиста, занятого созданием книги о сатанистах Средневековья, в частности Жиля де Ре.
Автор вкладывает в уста Дюрталя слова о том, что нельзя написать увлекательно о сатанистах прошлого, не связав его с современными, тем более что намеков на их существование более чем предостаточно.
Я поспешно соглашаюсь и с тем, и с другим. Мне тоже интересно. Свое обещание автор выполнит и не его беда, что черная месса оказалась для меня не эффектной. В ней нет ни силы, ни фантазии. Сатанизм модернистов жалок и ничтожен.

Измельчали не только сатанисты, мир изменился и изменился не в лучшую сторону с потерей духовности. Эта мысль проходит через весь роман.

Что мне еще симпатично в творчестве Гюисманса, - он превосходно владеет свойством описательного характера, неважно чего оно касается: высокого искусства, как живопись, или более приземленного, как кулинария. Хотя, настоящая кулинария тоже может быть на высоте. Гюисманс доказывает это, говоря об обедах госпожи Каре. Блюда в ее исполнении великолепны. Пусть они непритязательны, но аппетитны, почти осязаешь запах и вкус. Это ли не свойство великого писателя – так преподнести раскрываемый образ или тему.

Отлично раскрыта еще одна проблема романа: сексуальные взаимоотношения мужчины и женщины. От пролога до эпилога: предвкушение, самой действо и конечный результат. И как вывод, - отрицание секса без любви.

Закругляюсь.
Для меня это второй роман Гюисманса.
Боюсь сглазить, но где-то внутри зреет уверенность, что я нашла еще одного автора. Пока, могу лишь сказать точно и определенно: мне по душе его утонченный стиль.

Восторг первых десятков страниц быстро прошел. Скрупулезный троллинг и перманентное занудство очень скоро надоедают. Обсасывается каждая молекула соседской косточки, у автора необычайное чутье красоты в этом мире, он расстворился в собственных ощущениях, в собственной сенсорике, но все это бессмысленно. Вовсе не обязательно было строчить такой длинный текст с тем, чтобы довести до читателя простую мысль, что все люди уроды, примитивные инфузории, мир катится куда-то там, не знаю куда ему пристало катиться, а дАртаньян лежит на печи и разлагается. Текст временами довольно сложен, не смотря на кажущуюся простоту, продираться сквозь многочисленные доисторические имена довольно сложно, поминутно отвлекаясь на поиски толкований. Автор попытался раскритиковать абсолютно все области человеческого восприятия, но вышло все, естественно, однобоко и предвзято. Деторождение глупо, искусство смешно и нелепо, а где даже и проглядывается луч света - что имел в виду автор понять невозможно за отсутствием в природе первоисточников. Убивают проявления крайностей в виде оговоренной тени служанки, которая своей формой не должна портить аппетит своему хозяину, алмазные черепахи посреди гостинной олицетворяющие сущность автора и ждешь не дождешься - когда же дойдет время до золотого унитаза. И вот он пришел, золотой унитаз. Проблемы автора действительно вселенского масштаба. Некий извращенец-эстет, отдавая должное его логике и тонкому ощущению прекрасного, в результате потерял, не имея никакой под собой платформы, но впечатления, что он на что-то надеется и что-то ищет, нет. Безысходность и бесполезность его деяний могут послужить хорошим руководством для начинающего мизантропа, на что-то большее сгодится вряд ли.

Книга похожа на шкатулку Лемаршана, красивая вещь способная выпустить демонов, читая её нажимаешь на тайные слова-рычаги и ждёшь их.

По сути это две книги и одна переплетена с другой также как реальность переплетена с вымыслом, порой даже трудно понять очередной персонаж это демон или всё-таки нет. История ю о Жиль де Реце - соратнике Жанны д'Арк и человеке обвиняемым в насилии и убийстве детей и дьяволопоклонстве - это первая книга. Вторая книга это мир в котором живёт Дюрталь, автор книги о Жиле де Рец, который вместе с нами исследует то время. Также это мир близкий к современному или во всяком случае именно тогда он был таким.

В одной книге будто перемешанны друг с другом сатанизм и христианская мистика, а в другой уже нет живого христианства, а есть формально мертвое и сатанизм. Разница между прошлым и настоящим чувствуется даже в мелочах. Например в именах которые давали коллоколам: "Я Роланд успокаиваю бурю". Даже в жуткой истории про Жиля ле Рец можно увидеть победу милосердия, когда родители погубленных им детей молились за его спасение перед Господом. Нет это вовсе не стремление народа избавить преступника от наказания, потому что казнь это тоже искупление и чем тяжелее преступление тем она (казнь) суровее.

Впрочем не будем слишком расхваливать старое время ведь у каждого времени свои недостатки и свои достоинства и лучше их видит тот кто в то время живет. Мы давно уже не ждём чудес и наша вера становится только условностью, вынужденным действием которое потихоньку отмирает, а сатанизм наоборот возрождается и набирается сил.

Господин Дюрталь вы думали что сатанинские мессы остались в прошлом, отнюдь но для неё нужен священник-профессионал, предатель.

Конечно откуда взяться этим ренегатам, в наше милосердное время

"В самом центре города, в церкви Сен Бонифация видел объявление, призывающее верующих из уважения к святому месту не подавать милостыню нищим. И правда, ни к чему жалобам бедняков нарушать молитвы торгашей"

Впрочем здесь вспоминаются слова Блейка и картина Распятие Христа написанная Маттеусом Грюневальдом.

"Это Христос бедняков, который уподобился самым горемычным из тех, чьи грехи Он искупил, обездоленным и нищим, чье уродство и убогость служат мишенью для людской низости; но это и самый человечный Христос, на вид жалкий и слабый, покинутый Отцом, который вступился, лишь когда Сыну уже нельзя было причинить никакой новой боли, но не покинутый Матерью. К Ней, бессильной в ту минуту Ему помочь, Он, как и все подвергаемые пыткам, тщетно взывал, подобно малому ребенку."

"Христос которого я что
Враждебен вашему Христу"