Исповедь

Руссо отлично понимает, что читателю не интересно читать во всех подробностях про каждый чих автора, но остается непреклонен, ему ведь интересно рассказывать. Для него важно выложить в открытый доступ свою версию собственной жизни. Чтобы хотя бы малая доля его современников, а может и потомков, получила возможность ориентироваться на что-то, помимо слухов и наветов, щедро распускаемых его недоброжелателями. Книга состоит из двух частей и начало, посвященное детству и юности, поражает точным анализом. Руссо скрупулезно исследует то, как возникли и развивались его склонности и предпочтения. И в этом он настолько хорош, что, если бы не стиль, книгу можно было бы принять за современную биографию.

Жизнь Руссо воспринимается как сюжет романа. Наверное, секрет в том, как он пишет. Писательский талант помогает привлечь внимание к обыденным вещам. К судьбоносным решениям, к каждодневному выбору, который приходится делать каждому человеку. Разбор полета настигает всех, кого Руссо приходилось встречать. Не ведая колебаний, он с ходу определяет, кто чего хотел, как действовал, каких результатов добился, чего мог получить, если бы действовал тоньше. Все-таки удаленность событий от времени создания мемуаров и расплывчатость воспоминаний благотворно влияют на ход дедукции. Вот второй части, посвященной относительно недавним ко времени написания книги событиям, повезло не так сильно. Та же пронумерованная переписка, сильно сковывает руки. Наверное, поэтому в тексте начинает часто попадаться фраза: «Я так и не понял, почему он это сделал».

Конечно, Руссо увлекается. А кто бы не увлекся. Ведь каждая мелочь важна - от цвета волос прекрасных дам до воздействия, которое оказывает молоко на организм. Он давно принял себя таким, какой он есть, поэтому свои недостатки описывает, так что ими впору ими восхищаться. Сейчас Руссо мог бы вести передачу «Без комплексов». Хотя нет, в передаче требуется мало-мальское умение поддерживать беседу. Он вел бы блог. Попытка разобраться в себе, сделать из этого учебное пособие и выставить себя в выгодном свете засчитывается. Не все удалось, зато сколько старания!

Все так по-человечески понятно - к себе Руссо добрее, к другим строже. Он же знает все, что может его извинить. А в душу к другим заглянуть не может даже он. Вторая часть книги – о зрелых годах - другая. В разы больше жалоб на несправедливость, обиды, чужую зависть. Но, опять же, никакого запредельного злодейства или коварства не проглядывает. Все очень знакомо - обида на друзей за то, что язык за зубами не держат; за то, что к девушке его подкатывают; за то, что не нашли в себе сил радоваться его успехам, на поприще, ими не освоенном. Выглядят такие обвинения достаточно мелочно. Но это если смотреть со стороны. Руссо так точно не казалось. Это же его жизнь.

В сухом остатке - был Руссо наблюдательный конфузливый затворник. Владеющий искусством излагать мысли на бумаге, но не обладающий остроумием и талантом импровизации. Не умеющий льстить. Тяжело ему было среди вельмож. Ему бы жить в деревне. Не городской Руссо человек. Не светский. Он - домосед. И мыслитель. Он - совсем не образец для подражания. Ну, так

Совершенных существ нет в природе, и уроки их недоступны нам.

Чел заводит бложик. (Бложики появились задолго до письменности, на самом деле, когда Адам сказал "это всё она" - была произнесена самая частотная фраза бложиков.) Чел твердо убежден, что каждому интересна его повседневная жизнь, глубокая мотивация, статусы, сентенции, частота слово- и мочеиспускания.

Чел рано научился читать и писать, и с тех пор не мог определиться, что у него получается лучше. Он мог стать музыкантом. Но для этого требовалось развивать пальцы. И память. И голос. И разбираться в сложных партитурах... Чел мог бы стать певцом. Но для этого нужно уметь читать мелодию с листа... Чел брал уроки танцев и фехтования, но для этого нужно было в принципе двигаться.

Чел гоняет автостопом по Европе. Он мог бы стать религиозным гуру... Но за переход в другую конфессию начисляют стипендию, если вы непростой юноша. А какой юноша считает себя простым?.. А где напасешься стипендий для всех непростых юношей?.. Вошел. Камон. Вышел. Каминг аут. Пожаловался. Для чего еще создан бложик?

Чел ищет себя. (Самореализация появилась одновременно с той нахальной селф мейд обезьяной, которая подняла палку.) Чел зарабатывает в основном рерайтингом и копипастом. (Копипаст изобрели сразу с речью, еще до письменности, помните дымовую почту?) Копировальщик нот. Помощник посла. Секретарь. Репетитор. Но для этого нужно быть внимательным, аккуратным, терпеливым... Любить, блин, этих жалких никчемных людишек. Ничего, широкие интересы - больше причин менять статусы.

Чел интересуется девушками. Но молодым человеком интересуются в основном немолодые мужики со странными склонностями. А барышни челу нравятся благородные, утонченные, благоуханные... Но для этого нужно самому быть утонченным и благоуханным (и деньги, на благоухание нужны деньги - так было еще когда первые водоросли соперничали друг за друга). Нельзя не написать о барышнях в блоге. И ничего, что прочитают сразу все барышни. Так еще веселее.

И ничего, что стоит статус "в отношениях". Тереза же ​​не ведет собственный бложик, не регится в местных соцсетях, не тусуется с благоуханными барышнями. Как повезло - она ​​вообще плохо читает и пишет. Ее блог хейтили бы феминистки (как повезло, что феминисток не будет еще пару столетий!). Но он попал бы в тренд истинной женственности: вести дом, выслушивать партнера, восхищаться, отпускать на пати.

Чел принципиально чайлд-фри. Пять раз чайлд. И пять раз фри. Что это как не принципы? ("Дети? - переспросила кошка. - Тоже мне проблема, раздашь"... Коты, изображения котов, посты про котов, лайки котов появились сразу после того, как коты приручили человеков - самая удачная завоевательная и маркетинговая компания во Вселенной.)

Чел рассылает мэйлы как спамер. Старательно подсчитывает лайки под постами. У него много подписчиков! Хейтит кого-то (всех?..). Долго и подробно извиняется за неудачные мэйлы, чтобы каждый мог перечитать, в каких точно выражениях и с какой мотивацией он облажал друга. Чел ловит хайп. (Мы все иногда ловим хайп. Хайп парил над водами, когда земля была еще безвидна и пуста.) Эмпатия?.. Не слышали. (Такого слова еще не существовало, о'кей - она вообще когда-нибудь существовала? Зато хейтеры существуют с незапамятных времен, спросите Каина, где его брат.)

Мир несправедлив к автору бложика. А ведь он умеет создавать качественный контент! Никто, никто не справедлив. Светские женщины отворачиваются. Предают. Бросают. Не любят. Друзья не любят. Злословят. Требуют чего-то. Пишут злые комменты на злые мэйлы. Отфрендживаются.

И банят. И банят...
(Надо ли говорить, что бан существовал, если применимо к нему это слово, еще до создания мира. Ничто - это и был межгалактический про-бан. Из которого, слава, между прочим, Богу, все мы и выползли и куда неодержимо катимся силой сатанинского интернета.)

А он мог бы сиять! Но не сияет.

Он театрал и пишет для Ютуба. (О нет, это было до Ютуба.)

Он любит природу и постит в Инсте пейзажи и макрофото. (Но это было до Инстаграма.)

Он звезда Тик-Тока с неловкими сливами. (Но до Тик-Тока часикам еще тикать и токать.)

В Тиндере он не успевает отвечать на лайки. (Но Тиндер еще не родился.)

И кто разберет его возраст в этом обманчивом Фейсбуке. (Особенно, если Фейсбук еще не существует.)

О времена, о нравы. Что изменилось?.. Ей-богу, ничего.
______________________________________________________
Па-беларуску хайп...

Тутака...

Чэл заводзіць бложык. (Бложыкі з'явіліся яшчэ да пісьменнасці, уласна калі Адам сказаў "гэта ўсё яна" - была заснаваная самая частотная фраза бложыкаў.) Ён цвёрда ўпэўнены, што ўсім цікавыя яго абыдзённы побыт, глыбокія матывацыі, статусы, сентэнцыі і аргументы.

Чэл рана навучыўся чытаць і пісаць, і з таго часу не могу вызначыцца, што ў яго атрымліваецца лепш. Ён мог бы стаць музыкам. Але для гэтага трэба было развіваць пальцы. І памяць. І голас. І разбірацца ў складаных партытурах... Ён мог бы стаць спеваком. Але для гэтага трэба чытаць з ліста мелодыю... Ён браў урокі танцаў і фехтавання, але для гэтага трэба было ў прынцыпе рухацца.

Чэл ганяе аўтаспынам па Еўропе. Ён мог бы стаць рэлігійным гуру... Але за пераход у іншую канфесію могуць прызначыць стыпендыю, калі ты няпростая асоба. А які юнак усведамляе сябе простым?.. А дзе напасешся стыпендый на ўсіх няпростых юнакоў?.. Зайшоў. Камінг. Выйшаў. Камінгаўт. Пажаліўся. Для чаго ж яшчэ створаны бложык?

Чэл уладкоўваецца ў жыцці. (Самарэалізацыя з'явілася адначасова з той нахабнай сэлфмэйд малпай, якая падняла палку.) Ён зарабляе пераважна рэрайтынгам і капіпастам. (Капіпаст вынайшлі адразу з пісьменнасцю, памятаеце дымавую пошту?) Перапісчыкам нотаў. Памочнікам амбасадара. Сакратаром. Репетытарам. Але для гэтага трэба быць уважлівым, акуратным, цярплівым... Любіць, блін, людзішак. Затое ёсць нагоды, каб мяняць статусы.

Чэл цікавіцца паненкамі. Але маладым чэлам цікавяцца пераважна немаладыя мужыкі з дзіўнымі прыхільнасцямі. А паненкі пажадана, каб былі шляхетныя, вытанчаныя, духмяныя... Але ж для гэтага трэба самому быць вытанчанаму і духмянаму (і грошы, для духмянасці патрэбныя грошы - так было спрадвеку). Пра паненак ніяк нельга не напісаць у бложыку. Нічога, што яго чытаюць адразу ўсе паненкі. Так нават весялей.

І нічога, што стаіць статус "у стасунках". Тэрэза ж не вядзе ўласны бложык, не рэгіцца ў мясцовых сацсетках, не тусуецца з духмянымі паненкамі. Які шанцунак - яна ў прынцыпе дрэнна чытае і піша. Яе бложык выклікаў бы хэйт феміністак (феміністак не будзе яшчэ пару стагоддзяў!). Затое мог бы трапіць у трэнд ісціннай жаноцкасці: трымаць дом, выслухоўваць партнёра, захапляцца, адпускаць на паці.

Чэл прынцыпова чайлд-фры. Пяць разоў чайлд. І пяць разоў фры. Што гэта як не прынцыпы? ("Дзеці? - перапытаў кот. - Ат, раздасі". ...Каты, карцінкі катоў, пасты пра катоў, лайкі катоў былі ад стварэння катоў.)

Чэл рассылае мэйлы. Пільна лічыць лайкі. У яго багата падпісчыткаў! Хэйціць кагосьці. Шматслоўна і падрабязна апраўдваецца за няўдалыя мэйлы, каб усе дакладна расчыталі, у якіх менавіта выразах і з якой матывацыяй ён адхэйціў сябра. Чэл ловіць хайп. (Мы ўсе часам ловім хайп. Хайп лётаў над водамі, калі зямля была яшчэ пустая і неўладкаваная.) Эмпатыя?.. (Такога слова яшчэ не існавала, ды ладна - ці існуе яна ўвогуле? Затое хэйтары існавалі спрадвеку, спытай Каіна, дзе ягоны брат.)

Свет несправядлівы да аўтара бложыка. Ніхто, ніхто не справядлівы. Свецкія жанчыны адварочваюцца. Здраджваюць. Пакідаюць. Не любяць. Сябры не любяць. Зласловяць. Патрабуюць нешта. Пішуць злыя каменты на злыя мэйлы. Адфрэнджваюць.

І баняць.

А ён мог бы блістаць! Але не блістае.

Ён тэатрал і піша для ютуба. (А, не, гэта было да ютуба.)

Ён любіць прыроду і посціў бы ў Інсту пейзажы і макрафота. (Але гэта было да Інстаграма.)

Ён стаў бы зоркай Цік-Току з няёмкімі злівамі. (Але да Цік-Току гадзіннікам яшчэ цік-такаць і цік-такаць.)

У Ціндары ён не паспяваў бы адказваць на падабайкі. (Але Ціндару яшчэ няма.)

І хто разбярэ яго ўзрост у гэтым зманлівым Фэйсбуку. (Асабліва калі Фэйсбук яшчэ не існуе.)

О часы, о норавы. Што памянялася?.. Далібог жа нічога.

Когда он обратился ко мне как к духовнику, я был покоен — он был добрым прихожанином, хотя я знал, что он не раз менял конфессии, но не мог осудить его за это. Я знал его давно, и слышал от паствы, что он хороший друг, трепетный муж, честный семьянин и глубокомысленный философ с проницательным взглядом на благодетели и пороки нашей современности. Однако вместо исповеди перед причастием он принялся показывать себя во всей правде своей природы, каясь во всех возможных смертных грехах, и тогда я внутренне дрогнул, покраснел за его низость и сокрушился о его злополучиях. Признание давалось ему нелегко — всевышний немало наказывал его тело и душу за совершенные прегрешения, но он оставался глух к его знакам.

Душа его была изъедена и изъязвлена грехом похоти, о которой он рассказывал, упиваясь каждым совершенным актом, смакуя подробности, припоминая каждый раз, когда он целовал трепетные руки и рыдал на вздымающихся персях. Он не чурался публичного обнажения и прочих извращений, и будто сам сатана вселялся в него, заставляя соблазнять на блуд честных замужних француженок. Он так необузданно желал жен своих ближних, что мог бы за одно это быть отлучен от церкви, однако я видел, как он искренне раскаивается и в своем раскаянии не может не упомянуть о каждом совершенном прелюбодеянии, как плотском, так и даже мысленном.

Он был столь же ненасытен в еде, сколь в пагубной любви, имея вредоносную привычку к роскошным обедам и умение упиваться даже скромной трапезой, неустанно совершая грех чревоугодия. И вновь, как коварный искуситель, он вкладывал свои чревоугодные измышления в уста других. По его милости навеки была оклеветана принцесса, призвавшая французский народ поедать бриоши. Помимо страсти к пьемонтскому хлебу, он был ненасытен и в других сферах. Потворствуя своему неуемному любопытству, он был чрезмерно увлечен книгами, сластолюбиво глотая их попеременно с презренными кусками еды.

Он был жадным — жадным до книг и денег, жадным до любви и внимания. Жадность заставила его требовать себе пальто любовника своей покровительницы, когда тело несчастного еще не остыло. Жадность толкала его на воровство и ложь. Жадность привела его к азартным играм, и он не внял знакам свыше о том, насколько смертелен этот грех, приводящий к воцарению зла в нашем бренном мире. Он желал обладать большим знанием и авторитетом, чем доступно и потребно человеку, вот для чего он писал свои греховные книги и оперы! Господь при жизни показывал ему, чем чреват этот путь, неоднократно насылая на него телесные болезни и страдания, но он не внемлил, лишь сильнее отворачиваясь от христианских благодетелей и обращаясь к распутству.

В то же время леность не позволила ему писать ту музыку, о которой его просил кардинал, те книги, которые были бы угодны церкви и народу. Он был ленивым по натуре, из-за лености своей не выучился и не получил настоящей профессии. Из-за лености он не смог посвятить себя одному делу или даже одной стране. Биографы будут отмечать его трудолюбие, но все его мирские благодетели можно объяснить леностью духовной. Скука, подпитывавшая его неуемное любопытство, тоже была изощренной формой лени. И только теперь я узнал, что он не был добрым семьянином и хорошим отцом — совершая прегрешение лени, он не выполнял отцовских обязанностей, а отправлял всех своих многочисленных детей в приют.

Он был гневлив — по большей части на себя из-за бремени своих прегрешений, еще сильнее повергая себя в пучину греха. Он гневался на себя с самого детства, за то, что мать умерла из-за него родами, а в дальнейшем отравлял свою душу гневом из-за похоти, из-за ревности, из-за жадности и краж. С годами он начал выплескивать гнев и вовне, когда к нему проявляли неуважение — женщины читавшие его переписку, и Дидро, отпускавший колкости в адрес его спесивой натуры и горделивых творческих порывов. Его душу могло спасти лишь полнейшее отсутствие мстительности, несмотря на горестный список прочих прегрешений.

Конечно, он был завистлив и ревнив, причем к самым близким своим людям — своей зрелой покровительнице и возлюбленной госпоже де Варане, к своим друзьям и соратникам Дидро и Вольтеру. Однако самым тяжким его грехом была и остается гордыня. В погоне к мирской славе он попытался возвысить себя до самого блаженного Августина, предприняв попытку изложить свою низменную историю как святое житие. Ослепнув от гордыни, он ослушался воли самого божьего помазанника французского короля и не раскаялся в этом поступке, даже чувствуя на своей спине недреманный взгляд невидимых выдуманных преследователей. Чтобы стать любимцем света, он сочинял бездуховные оперы, всячески потакая своему больному воображению, и самолично пытался возглавить сошествие в ад всего французского общества, призывая его к идеям равенства. Он возомнил, что никто другой не захочет последовать его примеру и изложить невольным слушателям все свое мирское жизнеописание, породив тем самым тысячи богохульных последователей и самолюбцев, не сдержанных в своем письме.

Я не знаю, какое искупление может спасти душу подобного преступника от вечных мук, однако я принял его покаяние и в качестве епитимии потребовал записать его исповедь в двенадцати книгах и издать в назидание другим. Они назовут это L’autobiographie.