Отзывы на книгу «Слова»

Сартр был действительно уникальным человеком, противопоставлявшим себя всему и всем, даже самому себе. Его книги - это всегда борьба с комфортом, с общепринятым течением событий; борьба со своим рождением, со своей славой, со своей смертью.

По сути дела все неизменно, суета сует на поверхности не должна заслонять от нас мертвящую незыблемость нашей судьбы.

На каждой странице присутствует мысль, которая поражает, которая обвиняет и оправдывает.
И если я когда-то с трудом могла представить какие причины побудили Сартра отказаться от Нобелевской премии, то сейчас вопрос снят окончательно. Этот человек не искал прижизненной славы, она давила на него, она ему противила. Лишь посмертная слава была приемлема, оправдана.

В "Словах" Сартр предстаёт перед нами только мальчиком и мертвецом. Все остальное обезличено и обесценено, вычеркнуто из повествования. Вот он мальчик, послушный ангел, сидит в магазинчике в ожидании своей бабушки, и вот он Сартр, написавший свой шедевр, исполнивший свой долг, оправдавший свое существование, мертвец под траурным солнцем славы. Потомки склоняются над его книгой в восхищении, но он уже давно прибыл на конечную станцию, удалился в безмолвие.

Сартр действительно уникален. Он стал словом, он уподобился слову. Безличностный, один среди множества, подобный всем и в то же время обособленный, подобный Слову. И Слово это значимо, незаменимо в повествовании становления мировой литературы. Сартр стал незаменим, необходим, он больше не безбилетный пассажир. Теперь он необходим всему миру.

Есть в такой беспрецедентной гениальности что-то жуткое. Превращающее человека со всеми его страстями и особенностями в прижизненный памятник самому себе. Гениальность накладывает на него клеймо с рождения. Сартр великий и ужасный. Он словно уже родился старым и больным, отрицающим и гениальным. Но все же это было не так. Он родился белокурым ангелоподобным мальчиком. И благодаря его автобиографии мы можем увидеть, как это было. Увидеть как в этот мир приходят гении и каково им нести эту ношу.

Слова, слова, слова... Этот наркотик будет покруче, чем всякие там химические вещества, но и слезть с них не представляется никакой возможности, нет же клиник для отъявленных, отпетых словолюбов, которые сначала бездумно ширяются чужими словами, хорошими, очень хорошими, плохими, если нет средств на что-то получше, потом бегут продавать вещи, чтобы купить слова, когда отнимают слова, то запираются со слезами в туалете, кричат, бьются головой об стену, читают освежитель воздуха, всю жизнь проводят в поиске тех самых слов, а потом робко начинают сами писать слова, поначалу ещё не слова, а так, переложения чужих, рерайт, как сказали бы сейчас, следуют образцам, потом нарочито их ломают, потом снова возвращаются к эталонам более высокого уровня и так и качаются на этих словесных качелях, чтобы потом, может быть, но не факт, слова проросли сквозь их пальцы невиданными раньше цветами, вцепились корнями в чужие сердца и тоже подсадили их на эту отравленную иглу, и всё время, пока ты ищешь слова и воспроизводишь слова, тебе надо их потреблять, смотреть с жалостью, как другие пытаются их укротить, загнать в клетку, заставить служить их коммерческим интересам, три слова по цене одного, только сегодня уникальное предложение, а слова от этого теряют силу и блекнут, превращаясь в замыленные бессмысленные звуки, спам, как песок сквозь пальцы, невидимки, а что делать, когда передоз, от них не скрыться и не спрятаться, хотя, говорят, есть такие, которые со словами обращаться и вовсе не умеют, странные инопланетяне, как можно не поддаться пленительной словесной отравленной зыби, не позволить увлечь себя за собой, не захотеть овладеть всеми их тайнами и, конечно, рано или поздно потерпеть поражение, но нисколько этим не разочароваться.

А что Жан-Поль? Вышел на Монмартр, пожонглировал словами, рассказал про то, как он до жизни такой дошёл. Рассказал сочно, узнаваемо, переносимо на себя, отчего полюбить "Слова" куда проще, чем "Тошноту", которую на себя надевать совсем не хочется, хоть иногда и приходится. Большая часть книга автобиографична в классическом смысле (родился, зачитался, как до жизни такой докатился), но без пыльной тоски статистики и никому ненужных подробностей (влюбился, женился, нашёл работу, кому это вообще интересно?), зато об интимных отношениях со словами и собственным нелепым гением — в режиме исповеди, стараясь максимально отставить кокетство и потому регулярно к нему возвращаясь. К концу и вовсе превращается в исповедь-признание, нежное любовное письмо к той особенной природной дури, которую нам поставляет мироздание, — возможности позвездеть.

Произведение очередной раз заставляет задуматься о наличии целого ряда знаменитых и признанных, но переоцененных фигур. Сартр представитель тупиковой ветви и самого отталкивающего вида экзистенциализма – атеистического, марксистского. Его мировоззрение пессимистично, антижизненно. Сартра можно воспринимать как философа и писателя, а можно как недо-философа и, что еще хуже, недо-писателя. Для философа у него слишком расплывчатые, неоформленные взгляды. Его критика идеи Бога и идеи Сврехчеловека не более чем деструкция без позитива. Думаю, более всего он был политиком, притом представителем крайне левых взглядов и защитником кровавых методов.
«Слова» производят впечатление произведения искусственного, не вполне литературного. Для того, что бы быть художественным ему явно не хватает глубины и мягкости, общей гармонии, неуловимых, но таких важных нюансов. Грубая, топорная работа, не пошло впрок Сартру чтение классиков.) Но главное – оно насквозь лживое. Критическое отношение к себе лишь тонкий налет, за которым несокрушимая глыба самовосхваляющего «Я». Якобы самокритичное, на деле явная апологизация – себя и своего необыкновенного, исключительного дедушки. Да, в воспитании были использованы не верные методы. Но удалось ли Сартру, зафиксировав и озвучив взлелеянные дедушкой пороки, исправить, превзойти их? Амбициозность, склонность к театральным эффектом, стремление совершать поступки, продиктованные стремлением обратить на себя внимание не были изжиты Сартром. Его отказ от Нобелевской премии, скорее всего, относится к тому же разряду. Аналогичный поступок Перельмана имеет совершенно другие корни, у Перельмана это образ жизни, у Сартра – позерство и игра на публику.
И в заключении позволю себе процитировать выдержку из приведенного здесь же отзыва Риши
"И всё же, если вы проникнуты мифом гениальности Сартра, то книга вам непременно понравится."

Я сначала поставил этой книге "тройку", но потом (сейчас) переправил на "четыре", ибо некоторые зерновые цитаты (ниже приведу часть) вытягивают, т.е. компенсируют за счет своей мощи большую часть "воды" произведения.
Что не нравится, -это его манера повествования, когда он пишет как бы для читателей, которых он любит и уважает больше, чем своих родственников.. Это, как бы понятный, но не совсем честный ход.
И этот ход дает свои, диаметрально противоположные (его желанию) плоды -да, временами интересно (но чаще -скучно), но главное -я, как читатель, не сопереживаю автору (ребёнку), главному герою.
Одна из его ключевых сцен -описание, как он, 9-и летний прочитал какой-то рассказ, где "на сибирском полустанке некий писатель расхаживает в ожидании поезда.. и вдруг на тракте, идущем вдоль железнодорожного пути появляется карета; юная графиня выскакивает из экипажа.. склоняется перед ним, ловит его правую руку, целует её (кстати, интересно, о каком произведении идет речь, может кто помнит? -В.А.).. меня, девятилетнего мальчишку восхищало, что у писателя-брюзги в степи нашлась читательница.. живой простолюдин не мог принять таких знаков поклонения от аристократки" -здесь всё прекрасно и даже до дрожи.. романтизировано..
-"Моя лучшая книга -та, над которой я работаю; затем следует только что опубликованная; но отвращение к ней уже исподволь зреет во мне и скоро найдет выход" -(очень) понятно и представимо.
Соответственно, Император ВАВА оценивает книгу:
Степень парлептипности 0,51. Степень густоты (крови) 0,11.

Первое мое знакомство с этой повестью состоялось страсть как давно — в далеком 2009, когда я, восстановившись в университете после академического отпуска, в феврале пришел в новый коллектив, так сказать. Как раз под 23 февраля. Мои новые однокурсницы толком обо мне ничего не знали, кроме того, что я что-то там пишу, где-то периодически выступаю и вообще личность темная и маргинально окрашенная. Посему решили, что уж Сартр-то мне должен понравиться, тем более автобиографическая вещица про то, как и почему он стал писателем. Ничего из первых своих впечатлений не помню. Но наверняка показалось миленькой. Пришлось перечитывать.

Что ж, 13 лет спустя уже не кажется миленькой. Да, любопытно. Но с первых абзацев — избыточно. Лишние подробности о какой-то родне, которая больше не появится, чересчур подробные описания, этакое барокко в худшем смысле этого слова. Чересчур по-французски (в моем словаре это, можно сказать, одно из худших оскорблений).

И хотя первые опыты знакомства Сартра с Книгой и Литературой немного напоминают мне мое собственное детство, не оставляет ощущение, что все, что есть у автора, — это слова. И в этой книге (в отличие, кстати, от некоторых других его произведений) слишком много лишних.