Глава III

В Большерецке – Кораблекрушение охотского галиота – Деревенька Чекавка – Устье реки Большая – Страшный ураган – Описание Большерецка – Население – Мошенническая торговля казаков. – Коммерция в целом – Образ жизни жителей и камчадалов – Платье – Еда – Питьё – Коренные жители – О нравах жителей – Балы для дам – Камчадальские праздники и танцы – Охота на медведя – Охота и рыбная ловля – Нехватка лошадей – Собаки – Сани – Болезни – Колдуны-лекари – Крепкий организм женщин – Лекарство, подсказанное медведем – Религия и церкви – Налоги – Монеты – Жалованье солдатам – Правительство – Суды – Преемственность власти – Разводы – Наказания – Диалекты речи – Климат – Причина моего долгого пребывания в Большерецке.

Как только мы высадились, г-н Козлов проводил меня к себе, где любезно предоставил мне кров, который я занимал все время моего пребывания в Большерецке. Он не только снабдил меня всеми удобствами и развлечениями, которые были в его власти, но и снабдил всеми сведениями, которые могли меня интересовать и которые позволяла ему его служба. Его обходительность часто предвосхищала мои желания и вопросы, к тому же ему удавалось возбуждать моё любопытство, рассказывая обо всём, что, по его мнению, могло быть мне интересно. Именно с этой целью он предложил мне, почти сразу же по прибытии, осмотреть вместе с ним галиот из Охотска, который, к несчастью, только что потерпел крушение недалеко от Большерецка.

Ещё во время нашего плавания по реке мы кое-что узнали об этом печальном событии. Говорили, что непогода, с которой галиот встретился при прибытии, заставила его бросить якорь на расстоянии лиги от берега, но, обнаружив, что якорь не держит, капитан не видел иного способа спасти груз, кроме как выброситься на мель у берега, поэтому он обрубил канаты, и судно было разбито.

При первом известии об этом жители Большерецка собрались, чтобы поспешить на помощь судну и спасти хотя бы провизию, которой оно было нагружено. Сразу же после нашего прибытия господин Козлов отдал все распоряжения, которые были необходимы, но, не удовлетворившись этим, сам отправился посмотреть, как они будут исполнены. Он пригласил меня сопровождать его, и я с радостью согласился, обещая себе большое удовольствие от возможности осмотреть устье реки Большая и её гавань.

Мы отправились в путь в одиннадцать часов утра на двух плотах, из которых один, тот, на котором плыли мы, состоял из трех лодок. Наши проводники пользовались вёслами, а иногда и шестами, которые позволяли им сопротивляться стремительному течению на перекатах, удерживая плот, который в противном случае нёсся бы слишком быстро и мог разбиться или перевернуться.

Река Быстрая, другая, ещё более крупная, чем река Большая, сливается с ней примерно в половине версты ниже Большерецка. Она теряет при этом свое имя и принимает название Большая. Благодаря этому слиянию река становится действительно очень большой и через тридцать вёрст впадает в море.

В семь часов вечера мы пристали к берегу у маленькой деревушки под названием Чекавка^[32]. Две избы, два балагана и полуразрушенная юрта – вот и всё, что мне удалось разглядеть. Был там и убогий деревянный «магазин», как здесь называют казённые склады, который и получает припасы, доставляемые судами из Охотска^[33]. Деревушка была построена для охраны этого склада. Мы провели ночь в одной из изб, решив рано утром добраться до места крушения.

На рассвете мы сели на наши плоты. Был отлив; мы шли вдоль сухой и очень длинной песчаной банки, налево от реки, на севере в ней был проход шириной всего в восемь или десять морских саженей^[34] и глубиной в две с половиной. Ветер, дувший с северо-запада, внезапно поднял на реке волну, и мы не рискнули войти в пролив. Наши лодки были так малы, что каждой волной их захлёстывало едва ли не наполовину, так что два человека с трудом успевали вычерпывать воду. Поэтому мы продвинулись вдоль банки настолько, насколько только смогли.

Наконец мы увидели мачту галиота, он оказался примерно в двух верстах от нас, к югу от устья реки. Мы разглядели там маяк и хижину людей, оставленных охранять обломки, но, к сожалению, могли видеть всё это только на расстоянии. Маяк находился на левом берегу, а справа – продолжение низменной песчаной банки в юго-восточном направлении, пролив между ними был шириной в полверсты. Расстояние от деревушки Чекавки до выхода в море составляет от шести до восьми вёрст. Чем ближе мы подходили к выходу, тем быстрее становилось течение.

Продолжать наше путешествие не представлялось возможным; ветер становился все сильнее, а волны увеличивались с каждой минутой. Было бы верхом неосторожности покинуть песчаный берег и пересечь в такую непогоду и на таких ненадёжных лодках две версты глубокой воды, которая составляет ширину залива, образованного в устье реки. Комендант, который уже удостоверился в моих познаниях в мореплавании, весьма, впрочем, скромных, посоветовался со мной по этому поводу. Мой совет состоял в том, чтобы немедленно повернуть назад и вернуться в деревню, где мы ночевали, что и было тут же исполнено. И не зря: едва мы прибыли в Чекавку, как погода сделалась совершенно ужасной.

Я утешал себя мыслью, что, по крайней мере, добился своей цели – увидеть устье реки Большой. Я могу с уверенностью утверждать, что доступ к нему очень опасен и неосуществим для кораблей грузоподъёмностью в сто пятьдесят тонн и выше. Русские суда слишком часто терпят здесь крушения, чтобы закрывать на это глаза как мореплавателям, которые могут испытывать искушение посетить этот берег, так и их правительствам, которые могут их сюда послать.

Гавань, кроме того, не имеет никакого укрытия. Низменности, которыми она окружена, не защищают от ветров ни с какого направления. Берега реки очень изменчивы, и почти невозможно точно знать русло, которое постоянно меняет свое направление и глубину.

Остаток дня мы провели в Чекавке, не имея возможности ни проехать к потерпевшему кораблекрушение судну, ни вернуться в Большерецк. Всё небо ещё больше заволокло чёрными тучами. Сразу после нашего возвращения поднялась страшная буря, на реке началось такое сильное волнение, что волны докатывались до самой деревни. Это было удивительно, потому что река в этом месте не настолько широкая и глубокая. К северо-востоку от её устья низкий остров был единственной преградой для ветра, по нему с ужасным шумом перекатывались волны. Шторм не собирался утихать, но на берегу, думал я, он мне не опасен. Поэтому я решил поохотиться в окрестностях деревни. Но не успел я сделать и несколько шагов, как почувствовал, что ветер чуть не валит меня с ног; собрав всё своё мужество, я продолжал упорствовать, но дойдя до ручья, который надо было пересечь на лодке, понял, какому риску подвергаюсь и немедленно повернул назад, ругая себя за мелочную самонадеянность. Такие ужасные ураганы нередки в это время года, поэтому неудивительно, что кораблекрушения так часты у этих берегов: суда обычно малы, имеют только одну мачту; и, что ещё хуже, моряки, которые ими управляют, как мне говорили, весьма неопытны.

На следующий день мы отправились в обратный путь и в вечерних сумерках прибыли в Большерецк.

Моё пребывание здесь, я чувствую, будет долгим из-за необходимости ждать, пока можно будет использовать сани, и я продолжу свои описания того, что я видел сам или узнал из бесед с русскими и камчадалами. Начну с города, или Большерецкого острога, ибо так он называется в России.

Он расположен на берегу реки Большой, на небольших островах, образованных несколькими протоками этой реки, которые делят город на три части, более или менее населённые. Самая отдалённая часть, находится на востоке – это своего рода предместье, называемое Паранчина^[35]; оно имеет десять или двенадцать изб. К юго-востоку от Паранчина находится средняя часть, где также есть несколько изб и деревянных хижин, которые служат для казённых магазинов. Возле них – караульное помещение, которое служит также канцелярией^[36]; этот дом больше остальных, и всегда охраняется часовым. За ещё одной узкой протокой на северо-западе, ближе к реке находится группа жилищ, построенных без всякого порядка и разбросанных тут и там. Река здесь протекает в пятидесяти ярдах от комендантского дома. Его легко отличить от остальных; он выше, больше и построен, как деревянные дома в Санкт-Петербурге. В двухстах ярдах к северо-востоку от этого дома находится церковь простой архитектуры, как и все деревенские церкви в России. Сбоку от неё колокольня – сооружение из брёвен высотой в двадцать футов, под крышей которого подвешены три колокола. К северо-западу от комендантского дома, отделённая от него болотистой луговиной шириной около трехсот ярдов, находится ещё одна группа жилищ, состоящая из двадцати пяти или тридцати изб и нескольких балаганов. Этих последних в Большерецке вообще очень мало, не более десяти; а избы и деревянные дома, не считая восьми лавок, канцелярии и комендантского дома, составляют числом пятьдесят или шестьдесят.

Из этого краткого описания Большерецкого острога покажется странным, что он имеет столь неподходящее название, ибо никаких следов укреплений я здесь не обнаружил и, по-видимому, ни у кого никогда не было намерения их возводить. Нынешнее состояние города и его порта наводят меня на мысль, что правительство поняло, что слишком много трудностей и опасностей существует для того, чтобы развивать и улучшать его в качестве главного торгового центра полуострова. Их взгляды, как я уже заметил, обращены теперь к Петропавловской гавани, которая по своей близости, безопасности и доступности заслуживает всякого предпочтения.

В Большерецке, тем не менее, есть такая степень цивилизации, которую я не ощущал в Петропавловске. Главное отличие первого от второго – это разумный подход к европейским манерам. Я постараюсь указать и объяснить это, когда продолжу свои наблюдения над жителями этих поселений, ибо моя главная цель состоит в том, чтобы подробно описать их занятия, обычаи, вкусы и развлечения, их пищу, ум, особенности характера и телосложение и, наконец, принципы правления, которым они подчиняются.

Население Большерецка, включая мужчин, женщин и детей, составляет от двухсот до трехсот человек. Среди этих жителей, считая унтер-офицеров, шестьдесят или семьдесят казаков, которые заняты во всех работах, относящихся к службе правительству^[37]. Каждый по очереди стоит в карауле, они расчищают дороги, чинят мосты, разгружают провизию, присланную из Охотска, и перевозят её от устья реки до Большерецка. Остальные жители состоят из купцов и моряков.

Эти люди, русские и казаки, среди которых есть и их метисы^[38], ведут негласную торговлю, то одним, то другим; она меняется от конъюнктуры, но всегда имеет целью обогатиться нечестными средствами. Их бизнес – сплошное мошенничество, оно употребляется исключительно на то, чтобы обманывать бедных камчадалов, чья доверчивость и непреодолимая склонность к пьянству отдают их всецело в руки этих изворотливых мошенников. Подобно нашим шарлатанам и другим плутам такого рода, они ходят из деревни в деревню, соблазняя самых глупых туземцев: они предлагают им купить водку, перед этим коварно позволяя её попробовать. Камчадалу, будь то мужчина или женщина, почти невозможно отказаться от такого предложения. За первой пробой следуют другие, они быстро пьянеют, и ремесло искусителей достигает своей цели. Теперь эти воришки знают, как получить от них в обмен самое ценное, что у них есть, то есть весь запас мехов, часто плоды труда целого сезона, который должен дать им возможность заплатить налог казне и обеспечить, возможно, пропитание для всей семьи. Но ничего не может остановить камчадальского пьяницу, всё забывается, всё приносится в жертву удовлетворению его страсти, и мимолётное удовольствие проглотить несколько рюмок спиртного^[39] доводит его до крайней нищеты. Даже самый болезненный опыт не может заставить их остерегаться собственной слабости и коварного вероломства этих торговцев, которые, в свою очередь, точно так же пропивают всю прибыль от своего плутовства.

Я закончу о торговле, прибавив, что лица, занимающиеся в основном оптовой торговлей, являются лишь агентами купцов из Тотьмы, Вологды, Великого Устюга и городов Сибири или же агентами других богатых торговцев, распространяющих свою деятельность на эту далёкую окраину. Экспортная торговля ограничена мехами и осуществляется главным образом теми же купцами.

Все товары и провизия, которые продаются в казённых магазинах, стоят чрезвычайно дорого, примерно в десять раз дороже, чем в Москве. Ведро французского бренди стоит восемьдесят рублей. Купцам разрешается торговать этим товаром; но водка, перегнанная из зерна, привезённого из Охотска, и произведённая в деревне из «сладкой травы», продаются по казённой цене в сорок один рубль девяносто шесть копеек ведро. Её могут продавать только в кабаках, открытых для этой цели. В Охотске цена водки, перегнанной из зерна, составляет не более восемнадцати рублей ведро; так что расходы на фрахт взимаются в двадцать три рубля девяносто шесть копеек, что кажется непомерным и позволяет нам составить некоторое представление о получаемой прибыли.

Остальная часть товара состоит из нанки и других китайских товаров, а также всяких товаров российского и иностранного производства, таких как ленты, носовые платки, чулки, шапки, башмаки, сапоги и другие предметы европейской одежды, которые можно считать предметами роскоши по сравнению с крайней простотой камчадальской одежды. Среди привозных продуктов сахар, чай, немного кофе, совсем немного вина, печенье, конфеты и сухофрукты, такие как чернослив, изюм и т.д. И, наконец, свечи, как восковые, так и сальные, порох, дробь и тому подобное.

Нехватка всех этих предметов в столь отдалённой провинции и потребность, естественная или искусственная, которая существует в них, позволяют купцам продавать их по любой непомерной цене, которую может придумать их жадность. Обычно, их выставляют на продажу почти сразу же по прибытии. Купцы держат лавки в домиках напротив караульного помещения. Эти лавки открыты каждый день, кроме праздничных.

Жители Большерецка не отличаются от камчадалов своим образом жизни; правда, у них мало балаганов, и дома их несколько чище.

Их одежда такая же. Верхняя, называемая парка, подобна рубахам наших возчиков и сшита из шкур оленей^[40] или других животных, окрашенных с одной стороны. Под этим они носят длинные штаны из такой же кожи, а на теле – очень короткую обтягивающую рубашку, нанковую, или из другого хлопчатобумажного материала; женщины – из шёлка, что среди них считается роскошью. Оба пола носят сапоги; летом – из козьих или собачьих шкур, а зимой – из тюленьих или из шкур с ног оленя^[41]. Мужчины постоянно носят меховые шапки; в тёплое время года они надевают длинные рубашки из нанки или выделанной кожи без меха; они сшиты так же, как и парки, и отвечают той же цели, то есть надеваются поверх других одежд. Их праздничная одежда – это платье, отделанное мехом выдр, бархатом или другими столь же дорогими вещами и мехами. Женщины одеты так же, как русские женщины, чья манера одеваться слишком хорошо известна, чтобы нуждаться в описании. Я только замечу, что чрезмерная скудость всякого рода вещей на Камчатке делает женский туалет предметом весьма значительных расходов, и они иногда перенимают одежду у мужчин.

Основная пища этих людей состоит, как я уже писал, из сушёной рыбы. Рыбу добывают мужчины, в то время как женщины заняты домашними делами или сбором ягод и других растений, которые, наряду с сушёной рыбой, являются излюбленной пищей камчадалов и русских этого края. Когда женщины выходят, чтобы собрать урожай на зиму, у это них большой праздник, и отмечается он с бурной и невоздержанной радостью, которая часто приводит к самым экстравагантным и нескромным происшествиям. Они толпами расходятся по местности, распевая песни и предаваясь всяким нелепостям, которые только подсказывает их воображение, и никакие соображения боязни или приличия не могут их удержать. Я не могу описать их распутное безумие лучше, чем сравнив его с вакханалиями язычников. Плохо будет мужчине, который случайно попадётся им в руки, даже если он будет силён и ловок! Тут уж не избежать ему насилия!

Свою пищу они приготовляют следующим образом, из которого видно, что их нельзя заподозрить в изысканных манерах. При разделке рыбы у них ничего не пропадает. У свежепойманной рыбы они вырывают жабры и тут же сосут их с огромным удовольствием. С таким же изощренным плотоядным чревоугодием они отрезают от рыбы куски и жадно поедают их, пачкаясь в крови. Затем рыбу потрошат, а внутренности бросают собакам. Остальное сушится или готовится: варится, жарится или печётся, но чаще всего поедается сырым.

Еда, которая больше всего ценится местными гурманами, и которая показалась мне особенно мерзкой, является одним из видов лосося, называемый «чавыча». Как только он пойман, его закапывают в яму и оставляют так до тех пор, пока он не прокиснет или, собственно говоря, совершенно не испортится. Только в состоянии такого разложения он приобретает вкус, наиболее приятный для утончённого вкуса этих людей! По-моему, отвратительный запах, который источает эта рыба, может обратить в бегство самое голодное существо на свете, но камчадал питается этой гнилой плотью с каким-то сладострастием! Особенно счастливым он чувствует себя, когда ему попадается голова! Это считается самым вкусным, и обычно распределяется на несколько сотрапезников. Мне часто хотелось побороть отвращение и отведать эту столь ценимую пищу, но я так и не смог решиться на это; я не только не мог её попробовать, но даже поднести ко рту, всякий раз, когда я пытался, зловоние, который она испускала, вызывало у меня тошноту и непреодолимое отвращение.

Самая распространённая рыба на Камчатке – форель и лосось разных видов; едят также зубатку, жир этой рыбы очень полезен, а также служит в качестве лампового масла.

Среди растений, которые камчадалы используют в пищу, главными являются корень саранки, дикий чеснок, «сладкая трава», и другие растения и плоды, почти такие же, что встречаются в России.

Саранка известна ботаникам под латинским названием «Lilium flore atrorubente». Его форма, размеры и цвет были подробно описаны в третьем путешествии капитана Кука^[42]. Её мучнистый корень служит вместо хлеба^[43]. Обычно её сушат перед употреблением, но она полезна и питательна при любом другом способе приготовления.

Дикий чеснок^[44] заквашивают и получают острый напиток, который имеет очень неприятный вкус, его также используют в различных соусах, камчадалы очень любят его.

«Сладкая трава» достаточно приятна, когда она свежая. Это растение также было подробно описано англичанами^[45]. Оно высоко ценится туземцами, особенно алкоголь, дистиллированный из него. После сбора его разрезают его вдоль и выскребают сердцевину половинкой речной раковины; затем сушат его на зиму, а когда используют в блюдах, его предварительно варят. Из этой «сладкой травы» также гонят спиртное, которое, как я заметил ранее, продаётся в казённых магазинах: для этой цели растение покупается у камчадалов^[46].

Жителей Камчатки три вида: туземцы-камчадалы, русские и казаки, а также их потомки от смешанных браков.

Туземцев, то есть тех, чья кровь не смешана, мало, три четверти их умерли от оспы, а те немногие, что остались, рассеяны по разным острогам полуострова. В Большерецке их не более одного или двух.

Коренные камчадалы, как правило, ниже среднего роста; они округлы и приземисты, глаза маленькие и впалые, щеки выпуклые, нос плоский, волосы чёрные, у них почти нет бород, а цвет лица немного смуглый. Женщин похожи на мужчин чертами и цветом лица; из чего можно заключить, что они не очень соблазнительны.