Цитаты из книги «Патологии»

Девушкам ведь нужны всего три вещи: чтоб их смешили, чтоб их баловали и чтоб их жалели.

Очумевшие за ночь, потерявшие рассудок от холода, едва рассвело, мы побрели куда-то. Не способные ни к чему, тупые.

Приснились слова. Кажется, такие: “Бог держит землю, как измученный жаждой ребёнок чашку с молоком – с нежностью, с трепетом… Но может и уронить…” Проснулся.

Девочки обычно в этот день задумчивые приходят на работу, раздражённые даже… Главное, с менструацией этот день не перепутать. Вот её парень обидел, а тут ты наготове. Ти-ли, ти-ли, заливаешь ей… изображаешь из себя такого внимательного, понимающего, всепрощающего… И весёлого. Девушкам ведь нужны всего три вещи: чтоб их смешили, чтоб их баловали и чтоб их жалели. Я имею в виду, для того чтобы… они могли поделиться своим даром… Всего ничего им надо. И не дают они некоторым вовсе не из чувства собственного достоинства, а потому что тот, кто добивается, все условности необходимые не соблюдает. Сделай как надо, и всё будет как хочешь. Я это десятки раз видел. И сам пробовал. Иногда прямо на работе, в кабинете… Можно домой её к себе позвать. Можно к ней в гости зайти. Или в гостинице. Погостил в ней и – до свиданья… Я почему-то сразу никогда не понимаю всего бесстыдства происходящего. Зато сейчас очень хорошо понимаю… Ты подумай, Егор, мужики – они лопухи.

Вопросы простые, ответы простые, чувства простые до тошноты. Люди так давно ходят по земле, вряд ли они способны испытать что-то новое. Даже конец света ничего нового не даст… Амалиев подрядился отрядным писарем, я смотрю ему через плечо, как он заполняет какую-то ведомость, аккуратно вписывая наши фамилии, и, сам от себя неприязненно содрогаясь, прикидываю: “Допустим, убьют каждого третьего, – и прыгаю глазами по списку бойцов: Амалиев, Астахов, Жариков… – Блин, Гришу убьют! – на секунду огорчаюсь и спешу дальше. –

Пообщавшись с соседкой, она взяла меня за руку и отвела к отцу. В палате пахло лекарствами. Отцом в палате не пахло. Я это сразу почувствовал. Не было его запаха – сильного тела, табака, красок, омлета. Он лежал на кровати. Глаза его словно упали на дно жутких коричневых кругов, образовавшихся вокруг глаз. Это был неестественный цвет, это был взгляд умирающего человека. Я сразу это понял, хотя такого знания у меня быть не могло. Отец, – я хотел сказать “улыбнулся”, но это слово не подходит, – он расклеил слипшиеся губы и запустил в свои открытые глаза, отражавшие мутный, в потёках, потолок и бесконечную боль, – он запустил в них жизнь, узнавание, еле ощутимую толику тепла, давшуюся ему неимоверным усилием воли.

Нет… Я люблю тебя патологически. Я истерически тебя люблю… – Там, где кончается равнодушие, начинается патология, – улыбалась она.Ей нравилось, что кровоточит. В те дни у меня начались припадки. Я заболел.

Неприятно, когда тебя сырого, несолёного пытаются сожрать

Мне казалось, что я плачу и собаку обнимаю. Что шепчу: “Сученька моя, прости меня, сученька… пусть меня все простят… и ты, сученька моя…” Мне так казалось. Но я не плакал, глядя сухими глазами в потолок. Ни у кого и ни за что не просил прощенья.

“А я ведь тону…” Лениво, лениво, лениво…