Проза для Майи Силмале

 
Мы разделили твои альбомы и записи.
      Твоих тетрадей со стихами не взял никто.
Не знаю, куда делись платья.
      Рига изменилась, много нового, ты не поверишь. Война не началась ни в том году, ни в следующем.
      Еще волна, с заката на восход, восходит, катится, к твоим следам привычна, к стопам приучена; в полдень здесь гуляют рассудительные чайки; под туей у цыган из Слоки стрелка с Богом. Есть дрова, есть ракушка, есть ваза; есть большая лодка, вытесанная мечами.
      Юный Клав теперь поэт.
      Твоя дочь в разводе.
      Ты не поверишь, Юрис Куннос теперь поэт.
 

Улдис Берзиньш. Proza Maijai Silmalei (1981)

1993 – 1999

«поколение новых волков в кровавом угаре…»

 
поколение новых волков в кровавом угаре
что ты плачешь и что ты все тянешься к выпитой чаре
лучше вытянись в струнку и с ними беги глядя в оба
снова месяц носат и рогат воем стаи гонимый
ты в русалочьем бархатном свете проносишься мимо
гроба сугроба гроба сугроба гроба
 
 
у волков и клыки есть и зубы что видимо клево
мы застыли как свайный фундамент а дело-то плево
поезд волком кружит нет волчонком на самом-то деле
только ты человече не в масть и не этой породы
что конечно понты по сравнению с вечной природой
да к тому же славно сбиваешь коктейли
 
 
волки сгрудились в кучу хвостами сплелись будто в сказке
ищут брошенный плащ приближаясь к кровавой развязке
когда в утренней мгле от стволов вороненые тени
вот рассеется дым но флажки лишь подымутся выше
ты вернувшись обратно в свой миф спиною услышишь
пенье сопенье пенье сопенье пенье
 

1993.24.IX

«ты слегка раскоса и бровь как шрам…»

 
ты слегка раскоса и бровь как шрам
губы вишневы полуоткрыты и клейки
раскованные штучки выдаешь за монашеский шарм
чужим ощущениям чинно натирая коленки
цепь предчувствий наматывается на ура
лес в отношении нас непредубежденно дивен
день детерминирован но вечер сведет по па́рам
и в этом я предощущаю звено серо-синий ливень
у той что слегка раскоса веко дрожит как больной компьютер
вишневые полуоткрытые сладкие темно-красные
из нее получится нежный и ласковый зверь
и в самом настоящем соку ананасовый кактус
 

1993.15.X

«и мы идем по улице Стрелниеку…»

 
и мы идем по улице Стрелниеку
в полусумраке как фантомы
от асфальта и до асфальта булыга
слизко
таки не брусчатка
даже не шведский лососевидный колотый но все-таки
может все-таки в этом варианте бреду я один
со свертком в левой руке а в нем на обмен пустой фолер
к Зинке бреду за круткой
за 50 сантимов
(пусть их! кому там приходится круто)
знаю в курсах в
парке совещание
сегодня уже одна или же один
сегодня уже причащались
соотв. холодные пятки, откинутые копыта, на веках монетки
(пристреленных лошадей курирует д-р Боткин)
в полусумраке как фантомы
стопарик у меня в кармане пробочка всегда наготове
от асфальта и до асфальта слизкая булыга искрится
как Лета или как Стикс
и мы идем и идем вверх по Стрелниеку
фантомы за нами тащатся вниз
 

1994.16.VII

«последняя водка года…»

 
последняя водка года
сладкая мятная «южная»
жалко закусь горчит по ходу
тротуар декорирован лужами
 
 
тьма на убыль и это зачетно
жалко телефон отрублен
разговора! советчика! к черту
кто из нас данномоментно гоблин
 
 
продавщица – простая душа – мол – кто же
ба, вас тогда не случилось на свете
луч смеха снимет с луковицы девятую кожу
луч смеха сможет исключить «нет»
 
 
ведь славные биндюжники с Молдаванки
кефаль под «южную» прикусывали как-нибудь
выучись жизни сладкой
при случае горькую тешить губу
 
 
не диво, что обнаружилась пастельная оба-на
женка последняя с берега Понта Эвксинского малость
мы медвяный вереск под звездами Севера
сиреневая мятная под звездами Юга через
//                    край бокала переливалась
 
 
а ведь это последняя года
так давай этот день до дна пей
может открестится тьма от окон
сладкая мятная под звездами Юга пере
                    лилась через край
может в этом году еще не пора
но мы медвяный вереск под звездами Севера
 
 
NATURA LONGA
VITA BREVIS
 

1994.31.XII

«как я могу рассказать чудеса о…»

 
как я могу рассказать чудеса о
скверной поре когда ветер бичом
сбривает желтые листья с дерев
причем хоть и высок неба свод
но сер как песок что может быть
чудеснее скверной поры разве
что наша пора и куст барбариса с
его красными ягодами повезло
сегодня пора перемен и небосвод
непременно заголубеет светло Аква-
мариночка
 

1995.26.IX

«будь это так беззаботно легко…»

 
       будь это так беззаботно легко / но Там сквозь
свинец стынь едино теплым смешком / но ветра́
ветра́ спутают кудель плавно сойдут на нет
и наконец / солнце сегодня не наше но со вчера
инка-ацтекское / но сегодня я доверяю только и
только лишь и только лишь и только единст-
венно дринкам / хей! Коноплянка ай! Андрита
сосульки эй сосульки поет капель/ будто так
беззаботно легко / сотвори солнце! в ту серую
быстроблеснувшую щель / (велю себе: снять
вторую, третью и седьмую печати) / знаю мигает
мигает моргает и мерцает / и нет ничего проще
простого но и тяжелее тоже нет / а в Валлонии
обломок скалы подминает «форды» / привет
мы в Шестой палате лордов / и все совершается
здесь и сейчас / 7-е путешествие Синдбада
и курши Ньюфаундленда 1200 лет тому
назад / и вроде тех партийных ячеек все
вместе пылкие голоса «да да да да да»
       я рад и не против
 

1995.19.X

«Попробую как наивист…»

 
Попробую как наивист.
Люксембургский сад в Ленинграде.
Югенд. Торсы. Скамейка. Апельсиновый бриз.
Прогулки по облакам. Да, к ограде.
 
 
В кустах полосатый тигр настоящий.
Жан-Жак Руссо? Да нет, он Андре был.
На Неве пароходик, с дымком курящимся
алый шарик взлетает в небо.
 
 
На прогулке матрос. На шпильках гуляет дама.
Ножка, скользко. Каблук, беда.
Кто на скамейке, знаю. Туда бы.
У кустов и в кронах листва зелена как тина.
       Тигр прячется, ерунда.
 
 
Стоп. Лыжи у печки. Конец приволью.
Сахар-рафинад тоже наивист.
Нравится ли вам лимон с солью?
Югенд. Торсы. Скамейка. Апельсиновый бриз.
 
 
P. S. Матрос за новой туфелькой двинул.
 

1996.13.II

Целый год

 
так в тучах искрят стожары
и липовый дух нагл и крепок
и в копоти шинопожаров
щека и над правым веком
 
 
за легкий шаг за шаг приглушенный
за скованный приглушенный за не спеша
но все-таки
                 Кубышечка
                                 шаг шаг шаг
на небе в зареве или в хмари
 
 
щека и над левым веком нет гари
и птиц перелетных ртутное марево
 
 
на небе в зареве
 

1996.5.III

«две с половиной радуги в небе осеннем высоком…»

 
две с половиной радуги в небе осеннем высоком
словно бы семицветик там наливался соком
 
 
позже январь завалит радостный скрипы стоны
всякая тварь под снегом волки и овцы тонут
 
 
фуга в каминном зале да черенков морзянка
чугунная сковородка медный таз жизнь жестянка
 
 
скорость горит как море всеми красками спектра
к сладкой молочной луже подкрадывается вектор
 
 
журавль открывает танцы фату надевает цапля
на пол стакан соскальзывает не проливая ни капли
 

1996.28.III

Темносладко

 
Между прочим, год девяносто шестой на Земле.
Между прочим, пилоты из Филадельфии второй (?)
                                           десяток лет на крыле.
Мне, между прочим, нравится. Когда лососину и ананас
                                           несут в прозрачном желе.
Россия, Лета, Лорелея.
 
 
Flyers. Так и только так.
Лиепая, форты и флаг.
Так идома местами дичайшими горчайшая наша дорога,
и духи дома питаемы нами немного,
 
 
за что они нам напевают
 
 
нежно и темносладко.
 

1996.2.IV

Взгляд со стороны

 
Во даем! По курочкам и по колбаскам.
(В колбасках я не участвовал.)
Дым курящийся и жиринки шипящие.
В кустах полосатый тигр настоящий.
 
 
Поблизости есть подобье кургана.
Особой силой фонит это место.
Во даем! По курочкам и по колбаскам.
Глазами помаргивая, но без опаски
мы потушили костер и сердце.
 
 
Усадебка. XVIII век. Словно пряничная раскраска.
Апельсиновый бриз. Соната. Крикет. Прелюдия.
Вижу море и белый мазочек на нем. Фактура.
Красивое название усадебки. Бонавентура.
Ты звучишь счастливой мелодией.
 

1996.16.VIII

Достойно кисти

 
В уютном дворе на скамье.
Кусты сирени, коты, рубашки отжаты, блузки и лифчики.
Музыка Иманта за забором сулит мне
август, в котором всё, что хочешь, может случиться.
 
 
Югенд. Соседний двор, дети. Скамья согрета,
слежу за игрой. Гризинькалнс рядом. Латышский элемент.
Скупая слеза. Я ее газетой.
Жду звонка, что обойдется без «нет».
 
 
Ремонт на пятом этаже. Пахнет столярным клеем.
Небо высоко, но ощущается каждой жилой.
Гризинькалнс рядом. Что еще сказать? Ни о чем не жалею.
«Отчего не зашел за мной?» – Гунта. Ну не сложилось.
 
 
В уютном дворе на скамье.
Карандашная графика. Изысканно строго.
Кошка умывается. Ребенок глазеет.
В небе улыбка Бога.
 

1996.22.VIII

Сильный ветер с утра

 
Вроде все позабыто. Лишь след до сих пор прохладен.
Дождь смоет все следы. С остальным сами сладим.
Трясогузки клюют по зернышку. 6 баллов волны.
Стропила вдруг стали вантами. Полночь.
 
 
Тьма. И я рисую фантазию.
Через SOTHEBY’S она отправится в Азию.
В салатовых комбинациях музы кругом порхают.
Дождь и ветер. Не сахарные, не растают.
 
 
Ветер наглеет навстречу.
All You Need Is. На встречу
с судьбой поспешает кочевник.
Ритм рван, нос испачкан. В харчевне
 
 
дух бараньей похлебки, вина, чеснока.
Сюда заходят в поисках закутка.
Алюминиевая плошка с дольками апельсина.
Чаша полна. И ветер. С утра слишком сильный.
 

1996.18.IX

Стихи о сладости азарта

 
Причаститься можно повсюду.
В церкви, в избе, в Мазирбе, в Мазсалаце.
Главное:
совибрация.
Чудо.
 
 
Юрмала. Дюны, перелески и Саулкрасты,
фуникулер лунных бликов, т.е., переправа.
Луч локатора ловит отчаянных.
Причастие нон-стоп. Слава!
Сентябрьским сумеркам! Угарным ветрам, балласту
и китайскому чаю!
 
 
Христово тело воскресным утром. Глоток кагора.
В понедельник с изюминками грильяж.
Или с орешками, но время пойдет еще в гору.
Надеюсь, примется. Сладость азарта.
Мираж.
 
 
Тем не менее, музыка сфер в извивах корней.
Если можно назвать поэзией то, что мне снится,
это – алиби, невиновность. И мы с тобой не
более чем нарушители границы.
 

1996.18.IX