Редактор Олеся Хроненко

Корректор Надежда Соболева

Дизайнер обложки Игорь Гоц

© Юрий Зачек, 2020

© Игорь Гоц, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4490-6442-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
                                   Тае, Мартину и Эмме
 

Нет рабства позорнее добровольного.

Сенека

Get out of your own way

Get out of your own way.

I can sing it to you all night, all night

If I could I’d make it all right, all right

Nothing‘s stopping you except what’s inside

I can help you but it’s your fight, your fight¹.

U2

Предисловие

Are you hungry for a little more

Than what you’ve had before?

Are you hungry for a taste of life

To whet your appetite?

Are you hungry?²

Kosheen

Путь юриста

История создания этой книги не менее интересна, чем ее содержание. Я очень хорошо помню, как несколько лет назад у меня впервые родился замысел написать роман об изменении жизни.

В тот день я возвращался в Санкт-Петербург из Праги, где был в командировке.

Я работал в «Аксенчер», одной из крупнейших международных консалтинговых компаний, и руководил юридическим отделом в Восточной Европе. Большая часть моей жизни проходила в аэропортах и самолетах. За несколько лет я совершил порядка четырехсот перелетов, постоянно мотаясь из родного Санкт-Петербурга в Москву. Время от времени я посещал офисы и в других городах моего региона, который включал в себя тринадцать стран.

Внешне это была весьма успешная жизнь и блестящая карьера юриста. Но на самом деле на тот момент я был типичным представителем топ-менеджеров, которые живут без цели и смысла, подвешенные за жабры на крючке огромной, даже по западным меркам, зарплаты. Которые покупают роскошные вещи, тратят несколько миллионов рублей в год на заграничные поездки и развлечения, и при этом живут в страхе потерять высокий уровень жизни, трясутся за сохранение своего рабочего места и постепенно сохнут, сжимаются и умирают внутри.

Я вырос в обычной советской семье (мама филолог, папа инженер) и был из достаточно распространенной породы «достигаторов» – тех, кто вышел из бедности девяностых и всеми силами старается вырваться в люди. А в понимании представителей такого класса это значит много заработать. Деньги и громкие должности были моими единственными стимулами в движении вперед.

Уже после четвертого курса университета я начал работать помощником юриста в компании «Артур Андерсен» (объединившейся впоследствии в СНГ с компанией «Эрнст энд Янг»). С тех пор на протяжении семнадцати лет я не переставая работал в международных юридических и консалтинговых компаниях.

Я был целеустремлен, аккуратен и трудолюбив – и именно на этих своих качествах я тогда сфокусировался. Не больше и не меньше. То есть я был из достигаторов автоматических, механических, с низким уровнем осознанности. Прущих вперед на автопилоте, вместо того чтобы прислушаться к себе и задуматься: а туда ли я иду? И зачем вообще я туда иду?

Конечно, я понимал, что мне не очень кайфово в процессе работы, но не придавал этому большого значения. Как каждый молодой и амбициозный юрист, для себя я решил, что счастье ждет меня впереди, как только я стану партнером в компании «большой четверки».

Так и вышло: в двадцать восемь лет, после восьми лет упорного, изнурительного труда без выходных, праздников и нормального отпуска, я стал партнером в «Делойт». Мое партнерство пришлось на самое тяжелое время кризиса 2008—2011 годов. Но даже если оставить за скобками весь страх и стресс того времени, уже тогда я понял, что я пришел куда-то не туда.

Я не обрел ни финансовой свободы, ни возможности распоряжаться своим временем. Уровень стресса лишь увеличился, и я понял, что игра не стоила свеч. В моей работе не хватало творчества, не хватало искренности, честности, позитива и какого-то глубинного смысла. Я не чувствовал, что моя работа приносит людям пользу, не чувствовал, что действительно помогаю этому миру.

В какой-то момент я совершенно остановился в своем духовном и интеллектуальном развитии и законсервировался в круге общения, который не обновлялся и не расширялся годами. Чтобы справиться со стрессом, я плотно подсел на алкоголь, здоровье начало ухудшаться.

При этом я не был достаточно смел, чтобы начать заниматься бизнесом. Я хотел играть осторожно, безопасно и наверняка. Возможно, именно поэтому я выбрал корпоративную карьеру и не сворачивал с нее семнадцать лет.

Дальнейшая пятилетняя работа в «Аксенчер», к сожалению, не придала дополнительного смысла моему существованию. Годы шли, я продолжал много и самоотверженно работать, но по-прежнему чувствовал, что не самореализуюсь и запутываюсь все больше и больше. Я не видел выхода из этой ситуации.

Крякл

В тот день я сидел в самолете, возвращаясь домой из командировки, и перечитывал одну из своих любимых книг – «Над пропастью во ржи».

Не знаю, что случилось, но на том самом месте в книге, где шестилетний мальчик поет «Если ты ловил кого-то вечером во ржи», я вдруг расплакался. Возможно, я был истощен физически и эмоционально. Но возможно, просто пришло время открыться чему-то важному в моей жизни.

Мои соседи с удивлением и сочувствием смотрели на плачущего человека в костюме и галстуке. Видимо, они решили, что у меня в жизни произошло какое-то ужасное горе.

Я же впервые за долгие годы вдруг почувствовал, что хочу идти дальше. Я хочу вернуть глубину переживаний. Я хочу снова чувствовать, но не быть при этом отчаянно и отвратительно несчастным. Я понял, что хочу и могу взглянуть на все со стороны.

И тогда мне пришла в голову идея художественного произведения об изменении жизни. Я очень четко увидел сюжет.

Сергей, топ-менеджер в международной страховой компании в Москве, приезжает на неделю в командировку в Санкт-Петербург. Родители Сергея живут в Северодвинске. Там он родился и вырос, а потом приехал в Петербург учиться в Финансово-экономическом университете. После окончания ФИНЭКа он переехал в Москву, там сделал карьеру, женился, завел детей и купил в ипотеку таунхаус. Короче, типичный представитель среднего класса.

И вот ему 35 лет: потерянный, запутавшийся, застрессованный и отравленный алкоголем, он вновь приезжает в Петербург в период белых ночей.

На него накатывают воспоминания о молодости и студенческих годах. Он навещает старых друзей. (Идет рассказ о том, как живут представители разных классов в современной России.) Встречается случайно со своей первой любовью, которая тоже, как и он, не очень счастлива в браке. (Идут красивые романтические вставки об их отношениях двадцатилетней давности.)

И вот, в лучших традициях подобного жанра, через семь дней герой проходит через внутреннюю трансформацию, вновь находит себя, спасает свою разваливающуюся семью и начинает новую жизнь.

Надо заметить, что для меня идея написать роман не была такой уж странной. Я писал с тринадцати лет, и это одна из тех сфер, в которых я точно наработал десятки тысяч часов практики.

Но я никогда ни с кем не делился написанным, поскольку считал, что это едва ли будет кому-то интересно. Поэтому для меня было большим вопросом, насколько вообще читабельно то, что я создавал.

Чтобы проверить это, я отправил в несколько толстых журналов один из своих рассказов под псевдонимом, и – о чудо! – он был опубликован в легендарном журнале «Нева». Эта публикация была для меня большим событием. Она придала мне уверенности в собственных силах.

Следующие три года я писал и переписывал черновик романа. Рабочее название было «Крякл».

Крякл – презрительное прозвище представителя креативного класса, «креакла». Это название появилось из диалога Сергея со своим одноклассником Русланом, сыном папы-генерала ФСБ и мамы-министра. (Да-да, в моем романе и политика тоже присутствовала, много политики – ведь тогда еще я запоем читал новости!)

Вот фрагмент диалога:

«Креативный класс… Да какой вы, в жопу, креативный класс?! Так, смех один, – сипит Руслан, отправляя в рот гигантскую зеленую оливку и смачно обсасывая косточку. Его расписная льняная рубаха расстегнута до пупа. На бронзовой накачанной безволосой груди покоится золотой крест, снятый с купола храма. – Куакы эноы…

– Что???

– Кряклы хреновы! – обсосал косточку, выплюнул. – В вас креатива не больше, чем… блин… – подбирает слово, машет пятерней, поблескивая «Ролексом», – в утке! Кря-кря!!! Вы же бесплодны во всех отношениях. Как вы можете породить что-то нормальное, если вы отрицаете все здоровое и естественное, все продуктивное? Посмотри на всех этих так называемых креативщиков! В основном это какие-то претенциозные выскочки, выродки, шуты… Либо унылое офисное говно, причисляющее себя к интеллектуалам…

– Типа меня…

– Во-во! Типа тебя! – ржет он.

Мы сидим в полумраке на большом кожаном диване, обложенные атласными подушками, пьем двадцатипятилетний виски и курим кальян. Руслан мощно втягивает дым, угли разгораются и меркнут в половинке грейпфрута, водруженного на верхушку кальяна, и сквозь калейдоскоп разноцветных стеклышек видно, как в сосуде с негодованием бурлит жидкость, как будто поддерживая возмущение Руслана.

– Рабочий вагонзавода, ей-богу, нужнее вас! Потому что он не трындит, а работает, производит, потому что он настоящий, естественный, истинный! А вы? Вы что производите? Бумагомаратели, возомнившие о себе невесть что!

– То есть ты отрицаешь в принципе искусство, науку…

– Да разве это искусство? Посмотри вокруг! – вопит он, подаваясь ко мне всем телом. – Инсталляции, перформансы, монстрации! Все эти ваши хипстеры-уипстеры… Это искусство – просто мода и подражание, застывшая лень и никчемность. Тьфу! Онанисты они, вот они кто! А наука и того хуже. Ни на что не способная, вшивая, бесполезная, бессильная русская интеллигенция – как была всегда такой, так и есть. Это вымирающий вид, она нежизнеспособна. Слизняки…

– Не зря их на пароход в свое время грузили… – подкалываю я его.

– Во-во! – он всерьез соглашается со мной. – Они бесят своей позорной, непроходимой беспомощностью. Исключительно неприятные люди. Исключительно!

Он отхлебывает виски из стакана, причмокивает.

– Фокусируются всегда только на негативе… Ну, тебе это хорошо знакомо, ты и сам такой! Все вы такие – правозащитники, либерасты, мля. Все вам не то, и то вам не это. Вам лишь бы постонать, пожаловаться. А как же задолбало это ваше либеральное нытье! Послушаешь это ваше «Эхо», так сразу хоть в петлю лезь. Всегда вас надо жалеть, во всем опекать. «Ай, не тронь!» Тронул, – он тычет мне в плечо пальцем, – так вы сразу в слезы, сопли, визги: «Ах, нас обидели!». Тронул посильнее, – он больно ударяет меня кулаком, – начинается такая вонь! Бежите сразу жаловаться мамочке, несетесь вприпрыжку в Страсбургский суд. Вы не способны держать удар, не способны дать сдачи! Стыд и срам, позор! Вы ведете себя, как девчонки, а не как нормальные мужики. Тонко организованные натуры… Где тонко, там, блин, и рвется!

Румяное лицо Руслана то появляется, то исчезает в облаке кальянного дыма, и он вещает из него, как оракул. Глядя на него, я всегда думаю о былинных русских богатырях. Руслан – воплощенное здоровье и сила. Несмотря на все наши расхождения во взглядах, я всегда рад его видеть. Потому, что в нем есть жизнь, много жизни. После общения с ним мне всегда начинает хотеться жить.

– Но послушай, – не выдерживаю я, – ведь наше государство всегда делало все, чтобы превращать нас в беспомощных и зависимых, не самостоятельных!

– А ты перестань во всем винить государство! – его глаза, как слизняки, выкатываются и ползают по мне. – Это ваша основная либеральная отговорка. Пресловутой борьбой за свободу и права человека вы прикрываете и оправдываете свою бесплодность и никчемность. И как только вы получаете эту свободу, все сразу встает на свои места: вы не знаете, что с ней делать!

Он встает, подходит к холодильнику и подставляет к льдогенератору серебряное ведерко. Оно с грохотом заполняется сияющими кубиками льда.

– А зачем вам эта свобода? Что вот ты конкретно будешь делать, если над тобой не будет надсмотрщиков? Если вокруг не будет полиции, не будет правительства и президента, которого ты можешь винить во всех своих неудачах и комплексах, сваливать не него все свои обиды? Что ты будешь делать со своей свободой, если тебе, в конце концов, не надо будет ходить на работу в офис?! Да ты сопьешься и убьешь кого-нибудь! Потому что ты ни на что не годен, ни на что не способен.

Руслан звонко швыряет в стакан лед и щедро плещет виски.

– Себя, скорее всего! Потому что убить кого-то другого у тебя кишка тонка! – бутылка заканчивается, и он берет из мерцающего неоновой подсветкой бара следующую. – Впрочем, вы, ребята, и себя-то убить не способны… Очкуете.

Мы уже изрядно насосались. А ведь еще несколько часов назад, когда я позвонил в дверь его новой квартиры на Миллионной улице, все очень прилично начиналось – с бутылочки «Пюлиньи-Монраше».

«А может, он прав? – думаю я пьяно. – Либералы развратны, ленивы и слабы. Как ни крути, во всей этой аморфной мути, творящейся вокруг нас, внутренний стержень есть только у спецслужб, долбанутых на голову патриотов да религиозных фанатиков, они и берут власть. Получается, они и есть цельные, сильные, добродетельные личности? Да, их ругают за жестокость и цинизм, но они в большей степени люди, поскольку в них есть хотя бы какое-то наполнение и содержание, хоть какая-то идея, хоть какой-то смысл их существования…»

В общей сложности я написал более трехсот страниц текста. Но роман получался очень мрачным и неоднозначным. Мой герой постоянно жаловался и сомневался. Этакий вечно страдающий «герой нашего времени», который умом все понимает, но при этом совершенно никуда не двигается и не развивается. И чем дальше я писал, тем меньше был доволен тем, что получалось, тем меньше во мне оставалось уверенности в правильности задумки. Мне казалось, что в романе не хватает чего-то важного, что я не могу ухватить ключевой кусочек этого пазла.

На самом деле, мне не хватало очень важного элемента – развязки. Я не знал, что мне делать со всем этим ворохом вскрытых и не разрешенных вопросов. Я мог досконально описать проблемы человека в кризисе среднего возраста – именно об этом и был роман, – но у меня не было решения этих проблем. Просто потому, что на тот момент у меня не было ответов и для самого себя.

Я не понимал, что может подвигнуть человека поменяться внутренне и как конкретно будет происходить этот процесс изменений. Все варианты, которые приходили мне на ум, были связаны с некими катастрофами, несчастьями, неизлечимыми болезнями, – короче, чем-то ужасным, что должно было произойти в жизни героя. Иначе у него не было шансов поменяться.