Женщинам, меня воспитавшим.

Введение

В душе моей есть неодолимое стремление к познанию предметов божественных и человеческих. Я непрестанно нахожусь под влиянием его, так что оно даёт направление всей моей жизни.

Порфирий Успенский

Арабы – представители двадцати двух государств Ближнего и Среднего Востока, имеющие общие этнические корни и сходную психологию. Это жизнерадостные и весёлые люди, отличающиеся наблюдательностью, изобретательностью, приветливостью. Вместе с тем, им очень часто недостает инициативности и предприимчивости, а недальновидность, беззаботность и беспечность по отношению к будущему порождают немало трудностей в их жизни и деятельности.

Из уяебного пособия по психологической борьбе

Арабские куранты: a countre courant. – «Дни арабов» и сказ об Эгиле. – Работа в жанре/Мой формат. – Голь на выдумки хитра. – Арабистика как фатум.

Арабские куранты: a countre courant. Эта книга посвящена обзору последствий военно-политической бури, начавшейся в арабском мире более пяти лет тому назад и не вполне затихшей до сих пор. Не заметить этот бешеный выплеск энергии было невозможно, но как его понять? Если на Солнце взорвался протуберанец, то хорошо это или плохо? Что бы вы ни заключили на этот счёт, знайте, что вы со своим мнением уже отстали от жизни, потому что взорвался он восемь минут назад, и, так как активность на Солнце бешеная, ситуация уже много раз поменялась. А кто-то всё решает для себя этот кейс-гештальт: закономерно ли свержение Хосни Мубарака? Между тем, для тех, кто в гуще событий, это имя вызывает такие же смутные ассоциации, как имя Рамсеса II.

Ну, ничего. Наша арабистика всё равно ещё делает для себя открытия в области толкования арабского социализма при Насере. По крайней мере, именно с рассказа о его временах начинается почти любой современный академический труд на тему вроде бы «Арабской весны». 80 % – про времена дружбы с Насером, ещё 10 % – про то, каким редиской оказался Садат, и оставшиеся 10 % – хронология «Арабской весны» из википедии. И вроде бы сложно винить таких авторов: они не виноваты, что молодость их пришлась на события, которые тогда были первоклассными, суперзначимыми – плотина, войны с Израилем, потеря Союзом клиентелы; а потом они из этой геополитической игры выпали, как выпала вся страна, и осталось только вспоминать пик своей жизни. Но хотелось бы, чтобы арабское направление у нас выглядело не так грустно: я сейчас о политологии, а не о филологии и истории, где всё ещё более-менее (если сравнивать с западниками), и, главное, где торопиться особенно некуда. Хочешь – сегодня пиши про типовые особенности сирийского города XV века. Хочешь – через год. Всё равно нет уже того города: он захвачен и растоптан современной саранчой вида «хомо салафитус», останки которой в культурном слое лет через 100500 немало озадачат будущих археологов.

В 1703 году Пётр Алексеевич – ещё не император, но уже Великий – приказал в основанном им Санктпитербурхе «печатать куранты, а для курантов тех – ведомости». То есть основал первое русское СМИ – газету «Ведомости». Курантами тогда назывались текущие события (кто знает по-арабски – ), и мне жаль, что в этом значении это слово пропало из языка, а не то я бы всю эту книжку так назвал, потому что она – именно об арабских курантах, т. е. о существовании арабского мира «в моменте» (разумеется, при этом я использую все имеющиеся у меня знания и средства для того, чтобы в меру своего понимания объяснить, как он дошёл до жизни такой и чего от него ждать дальше); а курактельщиками назывались тогдашние журналисты и переводчики – словом, летописцы нового времени. Жизнь такова, что этот текущий момент арабского мира кружит головы не только курантелыцикам, политикам, бизнесменам, но и всем остальным, вплоть до людей, разглядывающих цены на бензин в очереди на заправке, и туристов, прикидывающих, в какой тёплой стране ещё не стреляют. Иногда – да что уж там, часто – арабский мир словно задаётся целью опровергнуть все законы исторического развития, двигаясь ‘a countre courant’ – против течения, против часовой стрелки, поражая, изумляя, отпугивая.

«Дни арабов» и сказ об Эгиле. Пожалуй, здесь стоит перейти к названию этой книги. Оно, как могут заметить мои постоянные читатели, перекликается с названием первой моей книги. Это, разумеется, не случайно, поскольку вторая книга и хронологически продолжает первую, и находится в одной с ней стилистике. Название «Арабские хроники» было мною задумано как серийное, после которого (через двоеточие) должно идти ёмкое метафорическое описание современного состояния арабского мира. Однако, продолжению работы под этой «шапкой» помешали два момента: во-первых, я обнаружил, что некий коллега уже пишет под ней же, и сочинил уже пять книжек, до которых я обязательно доберусь и их прочитаю, а, во-вторых, моё фундаментальное образование по истории арабов) подсказало мне более актуальный вариант, за который я и ухватился. Всё дело в том, что в Институте стран Азии и Африки у нас был двухлетний курс арабской литературы, и читал его не кто-нибудь, а покойный ныне И. М. Филынтинский, который был крупнейшим знатоком этого предмета в России. Здесь мне потребуется сделать небольшой экскурс в историю арабской литературы для читателей, далёких от этой темы; востоковедам – не говоря уж об арабистах – всё, что будет сказано ниже, полагаю, известно.

Итак, арабская литература в доисламский период (т. е. до прихода Мухаммада в начале VII в.) основывалась, прежде всего, на устной словесности. Это было обусловлено во многом тем, что арабское письмо было ещё недостаточно развитым, и отсутствие в тексте точек позволяло читать записанный текст лишь тому, кто знал его наизусть. Единственное, с чем это можно сравнить в русском языке – это точки над «ё»: периодически они теряются, и вот даже станция метро в Москве считается теперь «Планерной», хотя строилась она как «Планёрная». Разница в данном случае вроде бы несущественная (хотя уже смысл теряется: мы-то думали, что речь о планерах, а строители думали, как выполнить план), но представьте, что у вас почти все буквы в тексте для адекватного прочтения должны иметь точки над или под ними. Представьте, что буква «е» – всего лишь основа для этих точек, а для её правильного прочтения нужно поставить над или под ней одну, две или даже три точки. И со всеми соседними буквами так же. Но есть нюанс: точки ещё не изобрели, есть только вот эти основы для них. Что остаётся в таких условиях? Да только тренировать память. Вот поэтому вплоть до проповедей Мухаммада из Мекки арабское литературное творчество передавалось не на вещественных (бумага, кожа, пергамент, глина и т. п.), а на живых носителях, т. е. из уст в уста. И даже первые проповеди Мухаммада проникали в массы тем же способом. Письменная же традиция возобладала у арабов над устной лишь спустя сто с лишним лет после его смерти, уже в VIII в., когда огромные массы жителей Аравии в результате мусульманских завоеваний выплеснулись за пределы своего ареала обитания в области с объективно более высокой политической и бытовой культурой (Сирию и Иран) и уже существовавшими многовековыми литературными канонами. Здесь племена, вчера коптившие небо на обочине мира и истории, идя суровой дорогой на Дамаск, стали превращаться в арабский суперэтнос, который, хоть и растерял своё единство, но до нынешнего дня всё ещё способен порождать достаточно оригинального контента, чтобы занимать умы не только этнологов и политологов, но и самых широких масс населения в весьма далёких от него странах.

Но речь здесь об эпохе, которая предшествовала этому рождению сверхновой нации. В арабской историографии она зовётся «аср эль-джахилийя» – эпохой невежества/язычества/варварства. К сожалению, как видно из предыстории абзацем выше, в первозданном виде до нас дошло от неё крайне мало, т. к. литературные памятники той эпохи легли на бумагу (ну или на пальмовые листья) спустя пару веков после неё; не случись арабского пробуждения, в этом не было бы беды, ну а так они были записаны уже в совсем другом государстве, чья идеология, кстати, допускала правку задним числом не совсем удобных исторических свидетельств: это когда сильно набожный переписчик мог пост-мортем вложить в уста почившему поэту какое-нибудь благочестивое изречение на тему неизбежности прихода в мир посланника Аллаха, например. Поэтому, как и в случае с нашими собственными предками – славянами, насельниками Новгорода в то время, когда он был ещё, так сказать Старгородом – мы мало знаем о космогонических представлениях тогдашних аравитян или их пантеоне богов.

Тем не менее, один из аспектов их жизни нам всё же известен по их источникам. Это военная история аравитян до VII в., изложенная в преданиях, которые получили общее название «Айям эль-араб», или «Дни арабов». Собственно говоря, они, вероятно, и на бумагу-то были положены с целью консервации и мифологизации бедуинского этапа существования основной массы аравитян, поскольку с выплеском их за пределы Аравии стало ясно, что прежний родоплеменной уклад обречён: выходцы из разных племён в походах в Сирию и Иран перемешались друг с другом и с местным населением, и, заняв византийские дворцы, уже не стремились возвращаться на постылые становища в адской пустыне.

Так вот, эти предания представляют собой отдельные истории о малых и крупных боестолкновениях между бедуинскими племенами Аравии – с набегами, вооружённым разбоем, киднэппингом и конокрадством, совершаемыми группами лиц по предварительному сговору.

Есть сведения, что в несохранившихся сборниках авторов первых веков ислама этих историй бывало записано больше тысячи. Однако, судя по тем из них, что пережили века, жанр их был довольно однообразен, и основные элементы повествования выглядели так: предпосылки к конфликту – завязка – конфликт – посредничество – перемирие. Поводов же для конфликтов в перенаселённой пустыне было сколько угодно. Воевать могли за воду, женщин и скот. Одно из самых известных преданий «Дней арабов» построено как раз вокруг войны из-за верблюдицы, которую застрелил из лука один горячий джигит, после чего его племя получило распрю с соседями, длившуюся как будто целых сорок лет! Разве не перекликается это с современным состоянием арабского мира, в отдельных частях которого кровопролитие длится столько, что скоро просто сменится воюющее поколение, которое вообще не будет помнить другой жизни и другой реальности?

Но такие случаи были редки. Аравийские бедуины, случалось, воевали – не в последнюю очередь, потому, что их к этому вынуждала жестокая окружающая среда, но та же среда обусловливала их сравнительно низкую кровожадность. Массовые убийства у них были не приняты, потому что за убийством следовала многолетняя кровная месть убийце и всему его роду. Даже набеги по возможности проводились так, чтобы случайно кого не убить. Жилища пограбить, скот увести, фиников с пальмы стрясти, женщину заарканить – это да, это с нашим удовольствием; а вот убивать направо и налево – это не о бедуинах. Условия были не те. Закон – бархан, прокурор – тушкан.

При этом раннеисламские писцы и историки, как уже говорилось, назвали эти похождения «аср эль-джахилийя», «эпохой варварства». С позиций лиц, владеющих уже более продвинутой методологией (монотеистической) и живущих уже при ином общественном строе (в государстве, а не в таборе), они осуждали войны между племенами, считая действия вчерашних народных героев аравитян аморальными, нецивилизованными. Интересно, что сказали бы они сегодня, глядя на действия группировки «Исламское государство», которая не разбирая режет правых и виноватых налево и направо, при этом именуя противостоящие ей светские правительства «джихилийскими» (т. е., варварскими) и позиционируя себя как собрание сознательных последователей своего пророка?

Ещё один аспект актуальности «Дней арабов» в контексте современной обстановки заключается в направленности агрессии арабов вовнутрь. 15 веков назад вся энергия и пассионарность арабских племён уходила на обкрадывание или истребление непосредственных соседей того же языка и той же культуры. Именно поэтому оригинальные «Дни арабов» не тянут на героический эпос. В «Днях арабов» есть буквально считаные истории о столкновениях с иноземцами – персами, но подавляющее большинство преданий повествует о том, как арабы пытались уничтожить друг друга. А ведь героический эпос – это, как правило, история о славных победах над чужестранцами. А теперь посмотрите, что происходит в арабском мире сегодня! Арабы говорят о ненависти к «крестоносцам» (разумея под ними европейцев и американцев), но каждый день убивают других арабов, своих сограждан и собратьев.

В дописьменную эпоху в аравийских племенах существовал настоящий общественный институт поэтов. В каждом уважающем себя племени был штатный поэт, да и бродячих хватало. Именно они сохраняли и преумножали арабскую литературную традицию задолго до появления в Европе трубадуров с песней о Роланде, песней о Нибелунгах и легендами о короле Артуре.

Но был в Европе один уголок, где поэты были в почёте издавна. Исландия. Её поэты звались скальдами, её стихи – сагами. Больше того, в её литературной истории был даже «век саг» (930 – 1030), когда был сочинён или зафиксирован огромный объём сказаний о родовых распрях и военных походах исландцев друг против друга. Это такие же «Дни арабов», только здешний эпос сформировался тремя-четырьмя столетиями позже, чем аравийский. Одно из самых известных произведений этой эпопеи называется «Сагой об Эгиле». Эгил был воином и поэтом, а его дедушка имел полезный навык превращения в волка. За свою жизнь Эгил убивал много государевых людей, захватывал земли, скот и прочее добро – но в итоге угас в полном забвении. И да будет так с каждым ИГИЛом.

Работа в жанре/Мой формат. Думаю, уместно будет сказать несколько слов на тему жанра моих книжек. Я не старался приладиться к какому бы то ни было жанру. Кто-то скажет: «Сборная солянка» – пусть. Я скажу: «Художник так видит». Мне в принципе нравится ходить своим путём, особенно когда на этом пути я не получаю от жизни доказательств того, что он завёл (или заведёт) меня в тупик.