Голова ты моя, бестолковая,
Что ж ты бьёшь толоконным челом,
Пред какой-то железной подковою,
Что на входе венчает мой дом,
Доверяешь наивно поверью,
Что вот так сберегу я свой кров,
Что подковой, прибитой над дверью,
Я страхую свой дом от воров.
Что страхую себя от несчастий,
Что подкова – есть мой оберег.
Незадачливый, глупый частник,
Стародавний ты человек.
В наше время – подкова лишь глупость,
Ни надёжный замок, ни засов,
Будь дворец у тебя, иль халупа
Не преграда она для воров.
Рублёвские особняки
От посторонних скрыты взоров,
И гулко бродят сквозняки
Вдоль новых пролежней заборов.
Снуют под клетью золотой,
Их незадачливые детки,
И охраняет постовой,
Их позолоченные клетки.
Вот так живут, особняком,
Отгородив себя от мира.
Я с этим миром не знаком,
Ведь у меня своя квартира.
Ну, метров так под пятьдесят,
Без золоченого сортира,
Без лабиринтов для крысят,
А для общения и мира.
Шумят, играя с ветром, тополя,
Родительские истощают корни,
Заботливая мать, моя земля,
Детей своих усталой грудью кормит.
Они ж цветут, и всё им нипочём,
Волнуют лишь зелёные наряды,
И чтобы тёмной ночью, ясным днём
Их посещали и любовь, и радость.
Но вот беда – осенний листопад
Их оголил, лишив одежды модной.
Где летний блеск, где царственный наряд?
Устала мать и стала неугодной.
Мне хочется перекрекрестить
Всю православную Россию,
Что жаждет обрести мессию,
Пред ним грехи все отмолить
Руси, что по уши в грехах,
С её царями и вождями,
С её попами и ворами,
С её молитвой на устах.
Но отмоливши, вновь по-русски,
Так, как душа её велит,
Вернётся к водке без закуски,
И будет Бога вновь молить.
Мы с тобою давно непоседы,
Наш порыв в этом мире един,
На метро и до Парка Победы,
Коль Рейхстаг далеко и Берлин,
Над которым советские деды
Водрузили с боями наш флаг,
И теперь под величьем Победы
Пал навечно фашистский рейхстаг.
Мы с тобою не мыслим предвзято,
Понимаем, где нынче Содом,
Где всеядные лжедемократы
Превратили в помойку наш дом.
Мы с тобою советские люди,
И не молкнет наш праведный глас.
Мы великое прошлое любим,
Ненавидим, что видим сейчас.
Не хочу объяснять, что мы видим,
Это всё в наших скорбных глазах,
Когда нынче продажный видек
Всем внушает покорность и страх.
Когда власть и церковные рясы
К толерантности нас зовут,
Когда в думе лишь точат балясы
И шикарно при этом живут.
Так не жалуйся ты, обыватель,
Бейся в скудности праведным лбом,
И надейся, что может Создатель
Наконец-то разгонит Содом.
Меня терзает одиночество,
Но я его не сторонюсь,
Хотя общенья с миром хочется,
Но в нём растльным быть боюсь.
Нет, не хочу я быть отшельником,
Быть волчьим призраком в лесу,
Но быть собачкою с ошейником,
Такого тоже не снесу.
Я не ханжа, и не расстрига,
Во мне такого вовсе нет,
И всё ж не СМИ, а только книга,
Мой повышает интеллект.
По книгам жизнь свою верстаю
И в них ответы нахожу,
Где правда, а где ложь пустая,
Какому Богу я служу.
Я пережил всех шестерых генсеков,
От Сталина и вплоть до Горбача,
Двадцатого стремительного века,
Что начался с идеей Ильича
Дать в целом мире истинным трудягам
Достойную и праведную жизнь,
С серпом и молотом миролюбивым флагом,
Поднявшим труд и справедливость в высь.
Но вот неблагодарные потомки,
Добравшись до величия Кремля,
Хоть о себе и заявили громко,
Но от реформ их вздрогнула земля.
И я надеюсь, что переживу
И этих лживых наших демократов,
И, наконец, увижу наяву
Я ленинскую жизнь пролетариата.
Хватит, люди русские, стенать
О царях, давно ушедших в Лету.
Нужно о царях державных знать,
Но не забывать своих поэтов.
Их немного, короток их миг,
Что блеснул, как молния, в юдоли
И остался на страницах книг
Тех, что изучаем нынче в школе.
Лишь они доставили для нас
Вечное светящееся слово –
«РОДИНА»! Его не молкнет глас
И завёт на подвиги нас снова.
Вспоминать мы любим о хорошем
И не любим вовсе о плохом,
Только часто непосильной ношей
Проза нависает над стихом.
Эту драматическую прозу,
Как наследство неуёмных ген,
Словно застарелую занозу,
Носит в сердце наш интеллигент.
Этот господин яйцеголовый,
Завсегдатель всяческих богем,
Выкормыш общественной столовой,
В наше время оборзел совсем.
Призывает каяться народ:
Голову он посыпает пеплом
Мол, не так мы строили и пели
И совсем отстали от господ.
Жили при Советах, мол, паскудно,
Несвободой задыхались, мол,
Брюзжали на кухнях, а прилюдно
Славили вождей и комсомол.
Когда, бывало, светлым днём
Я, как и многие, мечтаю,
И в неизвестности летаю,
И свой я вижу облик в нём.
И в этот миг мне хорошо,
Я с ним мечтаю воплотиться
Своей восторженной душой
Свободною на небе птицей.
И быть всегда самим собой,
И пред врагом не преклоняясь,
Идти открыто в смертный бой,
Лишь сердцем чести заслоняясь.
А в жизни всё не так, как я хочу,
Не так, как мне предсказывало детство,
Я строил жизнь свою по Ильичу,
А получил неравенство в наследство.
И что же остаётся мне теперь –
Брести, склонивши голову, по миру,
Иль поплотней закрыть от мира дверь
И не пускать действительность в квартиру?
Нет, никогда такому не бывать!
Я выйду вновь под красные знамёна,
И будет людям небо вознесёно,
Земля людей на подвиг будет звать.
Не допел я в труде своём песню,
Потому, что бессрочно ушёл
По велению свыше на пенсию,
И остался с ней гол, как сокол.
А во мне созревала та сила,
Та вершина труда и ума,
Когда мне перспектива светила
И наука светила сама.
Я не рад, что такое случилось,
Время вслед показало мне,
Не нужны никакие светила
Меркантильной сегодня стране.
Не наука, а только «бабки»,
Ничего, только б больше бобла,
И не матери в ней, а бабки
Умирающего в ней села.
Я отстаю от нынешнего времени
И взглядами, и телом, и душой,
В моей старорежимной темени
Лишь островок остался небольшой
Для познаванья нынешних реалий
Отличных от моих, с какими жил,
Когда я ни за деньги и медали
Своей любимой Родине служил.
Когда я знал – мне нужно стать солдатом,
Чтобы по зову дедов и отцов,
Быть с Родиной по зову сердца рядом
И не скрывать от Родины лицо.
А что сейчас, из офисов планктоны
Услужливых, без имени и лиц,
Не любят так солдатские погоны,
А любят так лишь деньги и девиц.
Гремит оркестр духовой,
Поёт торжественно «славянку»
Мою оправил он осанку
И флаг поднял над головой.
Я через много лет в строю,
Шагаю, глядя в поднебесье,
И упоительно пою
Души пленительную песню.
И вижу русский мой народ,
Таким единым и всесильным,
Так, что за красно, бело, синем
Усыпан красным небосвод.
Будь славен, гордый славянин!
Узри свой путь в веках нелёгкий
Мечом своим горячей ковки
Нещадно ворогов плени.
Тебя пытаются сломить
Неумолимо и веками,
И дядя Сэм и дядя Смит
Всегда с тугими кошельками.
Но никакие кошельки
Тебя, я знаю, не подкупят,
Коль босяки и бедняки
Мечи возмездья не затупят.
Европа – одряхлевшая мадам,
Америка – взбесившаяся леди,
Наследницы они кровавых драм
И спидоноски нынешних трагедий.
Молчат славяне. Все они теперь
Им, спидоноскам, открывают дверь,
Целуют руку дряхлую старухе
И бьют челом заокеанской шлюхе.
В ночной тиши столетних тополей,
Когда на небе гулко молкнут звёзды,
О, где ты, Бог? Меня ты пожалей
И соскреби с моей души коросты.
Они давно довлеют надо мной,
Всё светлое в моей душе сжимают.
Какой то неизвестной мне виной
Они гнетут, я до сих пор не знаю.
И сколько ж нужно пережить ночей,
Которые так долго будут длиться,
Чтоб озарили взгляд моих очей
Далёкие, как молнии, зарницы.
Я не склонен других обвинять,
И себя обвинять – я не склонен,
Не ищу я защиты в резоне,
Никогда не спасёт он меня.
Сколько ж нужно торжественных слов,
Чтобы стать в этой жизни желанным,
И найти свой обыденный кров,
В нашем мире глумливом и жадном?
Может взять, и на всё наплевать,
По инерции дальше катиться.
Не способным повелевать
Как стремленьям твоим воплотиться?
Так живи без претензий, как все,
Ешь и пей, не терзаясь итогом,
Собирай на себя досье,
Чтобы им оправдаться пред Богом.
Осень сиплым баском
Нагнетает простуду.
Что за хилое горло?
Хрипит и хрипит,
Я боюсь инфуленций,
Я мою посуду,
И теперь стороной
Обхожу общепит.
Мою тщательно руки,
И тепло одеваюсь,
Не певец я, но горло
Боюсь застудить,
И к морозной зиме
Я сегодня взываю
К той, что сможет
Микробы простуды убить.
Я о народе сужу по соседу,
Встречаю на улице,
В лифте с ним еду,
Зову на беседу,
А он всё молчит,
Или мычит по коровьи:
Ну, как поживаешь?
Как внук? Как здоровье?
Да, всё хорошо.
Всё прекрасно, Ты знаешь.
К чему многословье?
Слегка улыбнётся,
Как будто бы каясь,
Как будто в нём бьётся
В отчаянье Каин.
Но он же не Каин,
Ни вор, ни проныра
Он наш человек
Из советских окраин
Он наш человек
Из недавнего мира.
О проекте
О подписке