Была моя солдатская душа.
Я на плацу шагал сквозь мокрый ветер,
Я выполнял команды комполка,
Но правила мной тонкая рука,
Чертившая мой адрес на конверте…
 

Письмо в северный город

 
Я уже много лет
                   собираюсь тебе написать —
Расспросить, как дела,
                          как устроилась жизнь
                                              и так далее…
Рассказать о себе,
                      о работе своей…
                                        Но опять
День проходит за днем —
                          и письмо ты получишь едва ли.
Помнишь красную осень,
                             от листьев сгорающих дым?
И какой-то щенок
                     увязался за нами вдогонку…
Он вертелся в ногах,
                         не давая остаться одним,
Как я злился тогда
                      на себя и на ту собачонку!
Это очень смешно.
                      Как бы мы хохотали с тобой,
Если были бы вместе.
                          Но вместе мы больше не будем.
Все прошло-миновало.
                          Осталась лишь нежная боль.
Это лучшее чувство —
                         из всех,
                                 что отпущены людям.
 

До свиданья, любовь!

 
До свиданья, любовь!
                          Обязательно встретимся снова.
В сердце пусто не будет —
                              напрасно душой не криви!
В расставании, милая,
                          нет ничего рокового.
Это – анахронизм:
                     погибать от несчастной любви.
Переменятся чувства —
                         и мы переменимся сами.
Так со сменой жильцов
                            свет иначе мерцает в окне…
Но высокие женщины
                          с пристальными глазами
До последней черты
                        будут горестно дороги мне…
 

В автобусе

 
– Прости! Ах, как с тобой все сложно!
Взгляни в окно. Да не сердись!
Автобус дребезжит, чем можно,
И мчится, грязь взметая ввысь.
Гляди, чернеет лес за полем.
Он, как огромная толпа,
Которая без общей воли
Нерасторопна и глупа.
Смотри, деревья, что поближе,
Навстречу дальним тем иду,
Те притомились, отстают,
Те догоняют…
                И я вижу,
Как бестолково дерева,
В сугробах потеряв дорогу,
Бредут рассеянно, не в ногу,
Идут кто в лес, кто по дрова…
В межсосенной неразберихе
Автобус наш им не догнать.
За нами вслед несутся крики
Скрип сосен, крики подождать…
А мы – быстрей,
                    а грязь – все выше!
Взлетает прямо до небес…
Что наша ссора! Посмотри же:
В противоречье целый лес!
 

Случайная встреча

 
Мы с ней целовались
                          в холодных и гулких подъездах,
Пугаясь внезапных
                      шагов и гремучих замков.
В тетради моей
                  «икс» всегда пребывал в неизвестных.
И наш математик
                    ругался: «Не спи, Поляков!»
Мой школьный роман!
                          Неужели все это случилось?
Чудесное время.
                   Невинный и нежный пустяк…
А вот у нее —
              жизни правильной не получилось:
Хотела, как лучше,
                       да только случилось не так.
И вот мы опять
                   с ней идем по-старинному, рядом.
Она – о разводе, о сыне…
                               И вдруг невпопад:
– Сама виновата…
                    Да ладно! А помнишь, в десятом?!
– Конечно, все помню…
                            Наверно, и я виноват…
 

Семейное счастье

 
На доброту,
              привычку и уют
Любовь распалась.
                     И пребудет с нами.
Бегут минуты,
                дни мои идут,
Чтобы, собравшись,
                        сделаться годами.
Настырный дождь ручьями в землю врос.
Фонарь в себя вбирает свет как будто…
Подумать только —
                    это же всерьез:
Бессонница, мелькнувшая минута,
Невнятный разговор с самим собой,
Навязчивая горечь сигареты…
И это все
             я назову судьбой,
Когда наступит время для ответа?!
А может быть,
                  совсем чуть-чуть труда,
Как в сказке про расколотое блюдце?
Итак,
      уют, привычка, доброта!
Уют, привычка…
                  Вдруг они сольются?..
 

Печальница

 
В темном взгляде – соленое море обид.
На лице – беспросветная тень.
Эта девушка в мерзлом подъезде стоит,
Эта девушка ждет целый день.
Ей – красивой – хватает смиренья и сил.
Сжаты губы в надменную нить —
Не торопится тот,
                     кто ее разлюбил,
Но должна же она объяснить,
Что нечестно,
                с другой не считаясь душой,
Так вот взять и спокойно уйти!
Он поймет и вернется (ведь он не чужой,
У него ведь не камень в груди!).
Я с печальницей гордой совсем не знаком,
Но я все-таки к ней подойду,
Подойду и скажу:
                     ни мольбой, ни стихом
Не поправить такую беду.
Все напрасно теперь,
                     если нежность мертва,
А упреки готовь не готовь…
Подойду…
            Вдруг она отыскала слова,
Возвращающие любовь?..
 

Самоволка

 
Довела любовь до самоволки.
Схоронившись меж густых ракит,
Юный конармеец – комсомолке
О всемирной схватке говорит.
Мол, покуда «контрики» остались,
Не бывать свободному труду!
Вот ведь как подругам объяснялись
Парни в девятнадцатом году!
Мальчик, первой страстью ошарашен,
Жарко шепчет, белякам грозя…
О любви, наверное, можно краше,
Но точней, по-моему, нельзя!
 

Старинный спор

 
…А все же миром
                      правят трудолюбы!
У леденящей бездны на краю,
Превозмогая все,
                     сжимая зубы,
Они работу делают свою,
Они живут,
            в одну работу веря,
Сердца до побеленья раскалив.
…Усидчив был Антонио Сальери,
А Вольфганг Моцарт был трудолюбив!
 

Песни

 
Прошли над землею века,
Как медленные ураганы.
 
 
Дошедшие издалека,
Добытые из кургана,
Под ярким музейным стеклом
Лежат с ярлычками названий:
Пробитый в сраженье шелом,
Обрывки обугленной ткани,
Монеты, кинжалы, мечи,
Божки золотые и перстни,
И кажется, что различим
Народ позабытый…
                     Но песни?..
Что были, как стрелы, остры,
Легки, словно конские гривы,
Горьки, точно стойбищ костры,
И как-то иначе красивы!
Но как?
         В погребальной золе
Находят остатки сокровищ,
А песни живут на земле —
Их из-под земли не отроешь…
Мы знаем и веру, и род
Людей, обернувшихся пеплом.
Но что можно знать про народ
Без песен,
            которые пел он?
 

Легенда о богомазе

 
Жил да был богомаз на Руси.
Он бродил по земле без опаски,
Потому что с собою носил
Только кисти да чистые краски.
Он корысти себе не искал
В монастырских богатых заказах,
Просто шел по Руси и писал
Богородиц своих ясноглазых.
Для него выше княжьих наград,
Глубже евангелических истин
Был тоскующей женщины взгляд,
Отверзающийся под кистью.
 
 
И решил испытать его Бог,
И послал на невинного кару:
На одной из неезжих дорог
Богомаза схватили татары…
Стал он травами русской земли,
Но легенда осталась в народе,
Что горючие слезы текли
В этот день из очей богородиц.
И монахи попадали ниц,
Прихожане в испуге крестились —
Настоящие слезы катились
По щекам нарисованных лиц!
 

Забытая дуэль

– Стреляться! Стреляться! – крикнул Кюхля.

Пушкин усмехнулся и тряхнул головой…

Ю. Тынянов «Кюхля»

 
Да что вы, в самом деле, братцы?
За несколько язвящих строк
С товарищем своим стреляться,
Собрату целиться в висок!
 
 
Да разве можно двум поэтам —
Избранникам российских муз
Вверять коварным пистолетам
Ребячью ссору, блажь, конфуз.
 
 
Клокочет Пушкин, но понятно,
Что не поднимется рука:
– Извольте, ежли вам приятно!
И бах – заряд под облака.
 
 
А Кюхельбеккер, тот в запале,
Насмешкой дружеской взбешен,
Он мимо выстрелил едва ли.
Случайно промахнулся он.
 
 
Потом до смертного порога,
Казня себя за тот картель,
Благодарить он будет бога,
Что пуля не попала в цель.
 
 
И будет видеть пред собою,
Что мог принесть тот глупый миг:
Окровавленной головою
К сырой земле Сверчок приник.
 
 
Читатель, ты представь попробуй,
Что гения во цвете лет
Сразил свинцом не меднолобый
Кавалергард, а друг-поэт!
 
 
Ну, нет, немыслимо такое!
Превозмогая злой угар,
Сама поэзия
       рукою
Железной
       отвела удар…
 

Рассказ экскурсовода

 
– Вот на этой походной кровати
Под шинелькой солдатскою,
                                  встарь,
От монарших и прочих занятий
Утомясь,
          почивал государь.
Император считал:
                      на порфире
Не бывает от крови следа.
Принцип: кто не со мной —
                               тот в Сибири,
Средь законов был главным тогда!
Впрочем, царь не бежал наслаждений —
Был он первый в стране сердцеед,
Ведь от царственного вожделенья
Польза есть, а спасения нет!
Умер деспот.
                Сменилась эпоха.
Но у нас до сих пор говорят:
– Да, конечно, при нем жили плохо!
– Был тираном.
                    Но спал, как солдат!
 

Листопады

 
В глубине переулка
Особняк из старинных.
Здесь музей листопадов —
Только листья в витринах.
А на каждой витрине
Обозначена дата:
Мол, такие-то листья,
Облетели тогда-то.
Эти желты,
              те черны
(Их палило пожаром).
И свои листопады
Ищут люди по залам,
А найдут – замирают,
Как-то сразу грустнея…
Хорошо, что покуда
Нет такого музея!
 

Красота

 
Как хороши: пылающий восход
Над бархатистой дальней синей кромкой,
Туманный аромат рассветных вод.
И птичий гомон, безмятежно громкий!
Идешь сквозь поле незаметной тропкой
И словно ощущаешь: рожь растет!
 
 
Как хороша, возлюбленная, ты,
В прозрачной темноте смеясь глазами…
Мне кажется, что чувство красоты
Мы принесли, того, быть может, сами
Не замечая, из-за той черты,
Где были рожью, влагой, небесами…
 

Моя космогония

 
Наташа,
          погляди на вспышки звездные,
Затеявшие на небе
                       возню!
Вселенная!
Порядки там серьезные,
Но я тебе сейчас их объясню.
Вселенная.
             Наука разделяется,
Когда берется толковать о ней:
Сжимается?
              А может, разбегается?
Пульсирует,
              как сердце…
                             Так верней!
Но если это сердце,
                         то, конечно же,
По временам обязано оно
Тревожно биться
                     и томиться нежностью,
А это значит —
                 сердце влюблено!
В кого?
          В другое сердце,
                              но нездешнее,
Чужое,
         недоступное еще…
Но то, другое,
                 может биться сдержанно?
А я уверен:
            бьется горячо!
Все это может лишь одним закончиться,
Нельзя же вечность колотиться врозь,
Сердцам влюбленным
                          встретиться захочется,
Хотя бы мирозданье взорвалось!
Они,
        теряя звезды,
                         на свидание
Помчатся…
             Их – поди – останови!..
– Ну хватит, дорогой,
                          о мироздании,
Пожалуйста,
               немного о любви…
 

Бессонница

 
От бессонницы есть спасенье…
Под багрово-желтым дождем
По гремучей траве осенней
Мы, как прежде, с тобой идем.
Под ногами – пинцеты хвои.
И багровый лист в небесах.
Мы почти заплутали с тобою
В непроглядных этих лесах,
Но потом отыскали проселок.
Он был палой листвой занесен
И терялся меж синих елок,
Душных, словно полдневный сон…
Но опять на краю сновиденья
Пробегает печаль по лицу.
Значит, нас разлучило уменье
Ориентироваться в лесу…
 

В поезде

 
Я в поезде,
              на верхней полке:
Постукивают мимо города,
Деревни,
           рощи,
                   дачные поселки —
Тот мир, где я не буду никогда.
Но почему?
            А если налегке,
Вот так, как есть, —
                     с карманами пустыми —
Взять и остаться в тихом городке,
Давным-давно свое забывшем имя,
Затеять дом,
                вещами обрасти,
Узнать соседей, слухи, кривотолки
И… оказаться как-то раз в пути:
Деревни,
           рощи,
                дачные поселки…
Как взнузданные, дернулись столбы.
Вокзала зданье набежало круто.
Состав у неслучившейся судьбы
Стоит четыре, кажется, минуты.
 

О значениях слов

 
Мы калечим природу, мы портим слова.
Скажем, раньше «орать» означало —
Засучить у рубах до рамен рукава
И пахать, налегать на орало.
А вот слово «пахать» означало «мести».
«Очагом» звали печку простую,
А теперь «очаги» в медицине в чести
И в политике!
                Я протестую!
А виновна – поэтов огромная рать,
Но «очаг» поддается леченью:
Надо меньше лишь в новом значенье —
                                              «орать»,
А «пахать» больше в старом значенье!
 

О своевременности браков

 
Мужчины! Дети Дон Жуана!
То в глубь греха,
         то к небу ввысь.
И все им кажется, что рано
Супругою обзавестись.
И рассуждая: «Я ль не парень…»
Мечтают (можно их понять!),
Как сэр Джорж Ноэл Гордон Байрон,
Всех женщин враз поцеловать.
Жизнь холостому неплохая,
Пока лета невелики.
Живут, по женщинам порхая,
Как, извините, мотыльки.
Но час придет – кондратий хватит.
Посмотрят: кудри в седине,
Решат: теперь жены мне хватит…
А хватит ли теперь жене?
 

Перечитывая Уэллса

 
Вот в голубой, дрожащей глубине
Бредут два человека по Луне.
 
 
Гляжу на потрясающие кадры:
По лунной пыли топают скафандры!
 
 
Мне кажется, что я во власти сна,
Но там не бутафория – Луна!
 
 
Наутро все об этом зашумели,
Но дни прошли, потом прошли недели,
 
 
А где-то среди лета выпал снег —
Заинтересовался человек.
 
 
А через год – однажды я уселся
И с полки снял любимого Уэллса,
 
 
Раскрыл на случай – и попался мне
Рассказ о первых людях на Луне.
 
 
И вновь, как в детстве, были пережиты:
Полет чудесный, странствия, луниты.
 
 
Я позабыл о массе взрослых дел
И целый день над книгой просидел.
 
 
Фантастика! Когда же это будет,
Чтоб на Луне прогуливались люди?!
 
 
Конечно, мир подрос и раздался,
Но все, как мальчик, верит в чудеса.
 
 
А сказку автор здорово исполнил!
Большой талант…
                     И лишь тогда я вспомнил,
Как в телевизионной глубине
Брели два человека по Луне!
 

Тихая непогода

 
Мельчайший дождь.
                         Усталая трава.
И кажется,
            что может длиться годы
Такая,
        различимая едва
И тихая, как шепот, непогода.
Ее не замечаешь,
                      а потом
Уже у сердца вздрагивают воды.
Быть может, и мифический потоп
Был вроде долгой
                       тихой непогоды…
 

Октябрь. Орехово-Борисово

 
Лес городской желтизной
                               чуть заметно окрашен.
Словно не осень,
                    а некий осенний мираж,
Словно на белом холсте
                             новостроевских башен
Нестеров пишет пейзаж.
 

«Красная стрела»

 
Снег белый. Лес черный.
                              Все просто и строго.
Но вот уже лес позади!
И в песнях поется,
                      что жизнь – как дорога,
А значит – конец есть пути.
И значит – мы все
                       доберемся до дома,
Но каждый —
               в свой собственный час.
Мы выйдем из поезда —
                            все – незнакомо…
Дай бог,
          чтобы встретили нас!
 

* * *

 
Неясная погода на душе.
Тепло и знобко.
                    Верно, будет ливень.
Невнятный гром – на верхнем этаже
Готовятся к дождю неторопливо:
Таскают воду, молнии куют,
Чеканят град.
                Небесная работа
Кипит,
        чтоб последождевой уют
Унял усталость, отдалил заботы.
Деревья наклоняются в окне,
И тучи наплывают, небо застя, —
То принимает
                 (чувствую!)
                                во мне
Природа осторожное участье…
 

Память

 
Особенно счастливые года.
Оплошности, которых не исправить,
Знакомые улыбки, города —
Все это – гераклитова вода,
Из бытия втекающая в память.
Мои враги,
             любимые,
                           друзья,
Которых ни ославить, ни прославить,
У них одна-единая стезя…
И дрогнул поезд, счастье увозя.
Куда?
       В далекий город или в память?
И не о том приходится тужить,
Что мировых законов не отставить.
Пускай однажды я не стану жить.
Ну что ж – заботы можно отложить,
Хоть навсегда…
                  Но память! Как же память?
 

Грипп

 
На градуснике – тридцать восемь
И девять. Скверные дела!
Зима, похожая на осень,
До бюллетеня довела.
Звонят приятели, жалеют.
Смеюсь, переходя на хрип.
Такое время – все болеют.
Да как! А тут всего лишь грипп,
Какой-то вирус вкрался в тело…
Но вот пока лежу без сил,
Чужой мою работу сделал.
Другой любимой позвонил.
Читаю, жду выздоровления,
И тает в сердце, словно дым,
Прекраснейшее заблуждение,
Что в мире я незаменим.
А дни бегут, как будто мимо,
И лихорадкой мучит страх,
Выходит, все мы заменимы
Как в центре, так и на местах.
И это осознав однажды,
Как на земле нам жить с тобой?
Неповторим, единствен каждый,
Но все же заменим любой!
Обидный вывод неизбежен,
И некого на помощь звать.
Об этом лучше думать реже.
Но это надо крепко знать!
 

Перед зеркалом

 
Донельзя знакомый,
      по-утреннему сердитый
В предчувствии сотен
      готовых обрушиться дел,
Застыв с поднесенной
      к щеке электрической бритвой,
Он как-то всезнающе
      вдруг мне в глаза поглядел.
Ему ли не знать,
      что не все у меня,
                           как хотелось.
Из многих мечтаний
      случилась одна чепуха.
Да что говорить:
      подводила и совесть,
                               и смелость,
В сложении жизни,
      а значит,
                 в сложенье стиха.
Да что говорить,
      если сделано плохо и мало.
Полжизни прошел,
      потому что нельзя не идти…
Мечтал о любви,
      как и все, —
                   об одной, небывалой.
Была и она, —
      но по-прежнему пусто в груди.
Такие дела…
      Так что нужно скорее добриться,
Ведь нам на работу,
      а ехать почти два часа.
Не будем грустить.
      Мы всего еще сможем добиться,
Покуда глядим
      без утайки
                    друг другу в глаза.
 

Стихи об откровенности

 
Не повезло в делах или любви:
На сердце – жгучий лед,
                               А разум – кругом…
Ты в одиночку душу не трави,
Пойди, поговори об этом с другом.
Скажи ему: «Мне плохо!»
                               Мы уже
Почти не говорим друзьям об этом,
Как будто, что творится на душе
У ближнего,
                 известно по газетам.
И мы живем, по-тихому скорбя,
А время дни уносит, нас уносит…
И если здесь не высказать себя,
Там, думаю,
                никто уже не спросит…
 

Дорожная элегия

По дороге в Загорск понимаешь…

Евгений Блажеевский

 
По дороге на службу
        погрустить успеваешь о смысле
Этой суетной жизни
        и даже припомнить, скорбя:
Да, тебе – двадцать пять,
        и сомненья почти уж догрызли
Часть души, что зовут
        ненавязчиво – «верой в себя».
По дороге на службу
        просмотреть успеваешь газеты,
Успеваешь узнать,
        как идут у Отчизны дела,
Что предпринял наш недруг,
        и что мы ответим на это,
И какая опять
        катастрофа в Европе была.
По дороге на службу
        понимаешь: любовь на излете.
И какая любовь!
        Уж такую не сыщешь нигде…
Впрочем, вот я приехал,
        вот я приступаю к работе.
По дороге со службы
        я думаю о ерунде…
 

Гипотеза

Сергею Мнацаканяну

 
Мимо нас просверкивают годы —
Время никогда не устает!
Он придет однажды —
                       час ухода,
Хоть кричи,
              а все-таки придет.
И не будет ничего за краем,
Даже пресловутой смертной тьмы, —
Просто мы,
              как лед весной,
                                 растаем,
Но водой не сделаемся мы.
Вот и все…
              В одно я верю только:
Силою,
          не снившеюся нам,
Воскресят нас,
                  может быть,
                                 потомки,
Души восстановят по стихам.
Мы увидим мир
                  непостижимый,
Странный мир, —
                  где все мечте под стать!
Но ведь как…
               Ведь как писать должны мы,
Чтобы из стихов своих восстать?!