Фелицата и Саломия, чуть-чуть отстававшие от урядника были расстроены: хмель, так приятно волновавший кровь разом прошел, оставляя после себя сильную головную боль и горькое похмелье. Когда они добежали до места, есаул уже плеткой хлестал молодого казачка, так и не успевшего надеть штаны, приговаривая. ─ Ах, мать вашу! Стервецы, ишь чо удумали? Силой?! Да я вас. Сгною! В карцер! Немедля!

Смарагда лежала полуголая с обнаженным низом живота и раздвинутыми ногами. Возле неё вниз головой с голым задом, схватившись за голову и прижав её к коленям, сидел казачок, а рядом с ним находился другой, тоже на коленях, добровольно склонив голову перед есаулом, который, матерясь, налево и направо охаживал их своей плеткой, вставляя между матом следующие слова. ─ Посажу! На хлеб и воду!

Фелицата, быстро прикрыв тело и ноги Смарагды, переглянулась с Саломией. ─ Вот те и банька!

Они испугались. ─ А вдруг обо всем этом узнает игуменья? Что будет тогда? Ведь обо всем, что творилось здесь, им пока удавалось скрывать. И регулярные пьянки их после бани. И несанкционированные продажи скота на мясо, после которых приходилось подделывать им бумаги: ведь все денежки они делили между собой! Да и на остальные её делишки смотрели со скидкой из-за доходов подсобного хозяйства. А теперь? До сих пор удавалось все сделать так, что оставалось шито-крыто. И вот те на! Да еще с любимицей Аполлинарии, которая считалась вторым лицом по значимости и близости к игуменье. ─ потому и вглядывалась с тревогой Фелицата в побелевшее лицо Саломии. ─ Чо бум делать-то, подруга?

─ Давай в баньку её! Напарим, водой отольем, авось да и отойдеть! ─ предложила находчивая Саломия, глядя с надеждой в глаза подруге. ─ А что если с меня ихуменья спросит? Ведь за Смарахду-то я, Саломия, в ответе!

─ Есаул! Давай, бери своих и уезжай! Нам, видно, теперь не до шуток будет! ─ строго и твердо произнесла Фелицата, понимая всю серьёзность создавшегося положения.

─ Ах, вы, мать вашу! ─ матюгнулся есаул: он был откровенно зол на молодежь: сорвались поставки дешевого и качественного мяса, сорвалось приятное общение с двумя молодыми женщинами. И все из-за необузданной молодежи. ─ В колодки! На каторгу! Шкуру спушшу!

И стегал провинившихся казаков так, что скоро спина у них стала красной от крови. Так их и увез есаул на спинах своих же лошадей, попросив за них прощения у матушек и отсрочку дела.

Обмякшее тело Смарагды Фелицата и Саломия разложили на полке, давая пару согреть его. Сами же разделись полностью, поддали парку и начали её парить.

Смарагда застонала и открыла глаза: ей стало жарко и больно. Черный потолок бани был хорошо знаком ей, но сейчас он почему-то был в паровом облаке, которое то и дело набрасывалось на неё от веников двух фурий, метавшихся около неё с мокрыми волосами и голыми телами. Неожиданно она поняла, что это те самые девушки, которые кружились возле столба, в её сне, огнем и жаром обдавая все тело. И она закричала, начав дергаться во все стороны.

Фелицата первая поняла, что любимица игуменьи очнулась, и, улыбнувшись Саломии, крикнула. ─ Воды!

Саломия, зачерпнув целое ведро воды, вылила его на Смарагду.

Вода приятно освежила девушку: ей вдруг показалось, что волны жара, окружавшие её, привязанную к столбу, стали на миг прохладнее, и она облегченно вздохнула.

─ Давай сунем её в речку! ─ предложила Саломия, встретившись с встревоженными глазами подруги. ─ А мы. Вместе с ней! А то, не дай бох, ишшо испужаетси!

Фелицата и сама подумывала об этом, увидев облегченный вздох Смарагды после ведра воды.

В прохладную воду Елани они прыгнули вместе с обмякшей Смарагдой и тут же вынули её голову из воды. ─ Не дай бог, еще захлебнется! Тогда вообще нам не жить! Никогда еще им не было так страшно за другого человека, как сейчас.

─ Смарахдушка, девонькя, открой, открой хлазоньки! ─ почти умоляла её Саломия, легонько пошлепывая её по лицу. ─ Ты тока не умирай! Тока не умирай!

─ Ты чо, дефькя? Не сдавайси! Нашла от чево умирать! ─ уговаривала её Фелицата, брызгая ей в лицо водой и обмывая его. А сама сердилась, слушая шепот кого-то внутри себя. ─ Вот, черт! Надо ж было такому случиться! И принесла же их нелегкая! Ну, вот чо теперь игуменья скажеть? Ежели чо, пойду за зашшитой к настоятелю: монахи не откажут! Один черт, запасной ключик-то от поздемнова ходу я себе исделала хороший. Ежели чо, по нему и схожу! А пока, буду делать всё, чтобы ента дура очухалась!

Страх её уже начал уходить, оставляя после себя злость на Смарагду. ─ Дура! Тебя-то чо на них понесло? Захотелось изведать, чо болтаетси у жеребцов? Казаки-то, народ ушлый: живо заломают!

Небольшая перемена в поведении Фелицаты тем не менее не смутила Саломию, решившую испытать на Смарагде второй сеанс банного лечения. Однако не успела она предложить это Фелицате, как Смарагда открыла глаза.

Небо, прохлада и вода, брызгами освежающая лицо. Не понимая ничего, смотрела Смарагда удивленно на своих начальниц, совсем голых в воде и улыбающихся ей. ─ Где это она? Почему вокруг вода? И где те? И на её глазах появились слезки.

─ Ну, вот, дефькя, давно бы так! ─ от избытка эмоций Фелицата даже чмокнула в щеку ничего не понимающую Смарагду: заблестевшие от слез глаза она приняла за брызги воды, которой поливала её лицо. ─ Саломия, давай вытаскивать её из воды! Да в келью её. Дефькя-то наша перепарилась с непривычки! Ты поняла? Перепарилась она. Сдуру! Вот и стало ей плохо!

Саломия, перекрестившись свободной рукой, довольно улыбалась – неожиданная идея Фелицаты ей понравилась. И, подхватив сумасшедшую мысль, перекрашивающей черное в белое, сама запричитала. ─ Ну, чо ж ты, дефькя, так – то? Ить и паритьси-то надоть умеючи! Не окажися мы с матушкой Фелицатой поблизости, ить и ухорела бы совсем! Холова-то болить? Руки – нохи как? Небось и низ живота рветь жаром? Ох, бедная! Да как же тебя ухораздило так перепаритьси? Небось и казаки тебе видютьси? Ох, бедная, разнесчастная! Да как же ты так? Уметь надоть паритьси, а то ить так-то и помереть недолго!

Фелицата слушала поток лжи, извергаемый Саломией, и улыбалась. Однако тревога вновь пришла к ней. ─ А что ежели Смарагда не поддастся на внушение Саломии? Или хуже того, забеременеет? Тогда точно не скрыть произошедшего!

И простая по всей сути мысль успокоила её. ─ Ну и что? Так ведь это произойдет потом, а не сейчас. Вот тогда и видно будет, как следует выкручиваться. Можно сказать, что сама. И не сейчас!

Накинув на неё одежду и одевшись сами, они с помощью вызванных монашек дотащили Смарагду до кельи Саломии и положили на тахту.

Смарагда окончательно очнулась в келье Саломии: сильно болела голова, жгуче – щекотно беспокоило что-то внизу живота. Сухие губы прошептали. ─ Пить!

─ Очнулася, Смарахдушка! ─ Саломия, приставляя к её рту целый стакан самогона, внимательно смотрела в её глаза. ─ Помнит ли то, что произошло?

И, видя ничего не понимающие глаза послушницы, на всякий случай снова начала излагать легенду, сложенную Фелицатой. ─ Ты чо, не знашь? Ить ухорела ты в бане-то, перепарилася! Низом живота ударилася! Ну, как же ты так? Хорошо, мы рядом были. В воду тебя отташшили! Отходили едва – едва.

Всё это Саломия говорила ей, пока та, захлебываясь, пила крепкий самогон, который для неё налила Фелицата. А сейчас сама с надеждой смотрела на лицо и мимику послушницы в поисках ответа. ─ Ну, говори же, веришь ты аль нет? Вот, сволочи, казачьё! Заварили кашу, а я расхлебывай!

И, увидев сомнение на лице Смарагды, выплеснула. ─ А казаков тех, которые тебя схватили, есаул в кровь испорол!

И Смарагда вдруг вспомнила. ─ Казак. Штаны. Столб. Огонь и жара. Ведьмы. Вода. И ей хорошо!

И прохрипела сухими губами. ─ Да-а-а. В бане. Жарко. Пить!

Веки её вдруг налились свинцом, всё тело, руки, ноги отяжелели. И Смарагда почувствовала, как в диком вихре снова погружается в тяжелый и глубокий сон. Она то кричала, то пыталась вскочить, то замирала, становясь белой, как полотно, и покрывалась холодным потом, то опять кричала, так, что сестры-монашки со страхом жались друг к другу и крестились.

Фелицата и Саломия, услышав «Да!» Смарагды, теперь уже открыто всем рассказали, как они спасали её от угара и перепаривания.

─ Вот, что, подружка! Ты присмотри–ка за ней хорошенько, дай ей отдохнуть несколько деньков. А я на днях к вам заеду. Тогда и решим, что с ней делать дальше. А про то, что было, забудь! ─ прощаясь, Фелицата все же тихо на ухо ей добавила. ─ А все же жаль, подружка, не удалась наша нынешняя банька!

И, лукаво усмехнувшись, подмигнула Саломии.

7.

Середина августа 1896 года, по пути к селу Малиновка Балашовского уезда.

Ночь застала Потифора и Марфу на берегу Хопра. Им осталось – то доехать всего верст пять-шесть до Балашовского моста, но осторожный Потифор своей ценностью решил не рисковать: он хорошо был осведомлен о местном ворье, особенно активно промышлявшем в темное время на этой дороге у моста. А потому, отпустив на привязь лошадку, разжег костер на берегу реки недалеко от телеги.

Марфа спала на телеге, то и дело дергаясь во сне и вскрикивая. Когда же она начала стонать, Потифор и вовсе всполошился. Он уже не раз и не два походил к ней с горящей головешкой, чтобы разбудить, но всё никак не решался и снова садился у костра, сторожить её и лошадь. Но когда она глухо зарычала, как дикий зверь, Потифор сам перекрестился и её перекрестил, махнув над ней горящей головешкой. ─ Изыйди, дьявол нечистай!

Так говаривала его мать, отгоняя от малых детушек своих всякую нечисть, когда им снилось что-то плохое. Потифор, как самый старший, подглядывал за ней и невольно запомнил слова.

Как это ни странно, но Потифор, сколько себя помнил, всегда любил огонь: еще маленьким, однажды обученный отцом разводить огонь, он так полюбил этот запах и игру огня, что потом при первой же возможности разводил костер. Огонь его воодушевлял. Огонь придавал ему силу. Огню Потифор доверял все свои секреты, как самому верному и надежному товарищу и защитнику. В этом он быстро убедился, когда оставался в лесу ночевать на рыбалке или охоте.

─ Как ты думашь, какая она? ─ спросил он у огня, вглядываясь в игру его пламени, будто ожидая от него ответа. Но хитрый огонь горел ровно, лишь изредка пощелкивая искрами. ─ Вот и я так думаю: ничо девка-то. А вот чо с ней случилося?

Костер вдруг вспыхнул, разбушевался, выбросил вверх сноп искр.

─ Вот и я так думаю: попала дефькя в чо-то плохое. Как кур в ошшип! Уж шибко хреново ей видать! -─ парень покосился на телегу. Но в этот раз там всё было тихо. Он подкинул пару сухих и толстых веток в костер и огонь радостным гудением одобрил его поступок. Но Потифор по-своему истолковал его гудение. ─ Вот и я грю. Матерю-то она свою схоронила ишшо прошлым летом, а шшаз? Ишь, как мается, болезная!

Но тут в голову его пришло сомнение. ─ А что мне отец-то да маманя за это скажут? Это кто ещё такая? А я и сам не знаю!

Потифор от этих мыслей даже растерялся на пару секунд, но потом выпятил грудь колесом. ─ А я им скажу «молоду жону везу»!

И так ему от этой мысли стало радостно, что даже огонь, поняв его состояние, разом охватил подкинутые ветки и осветил его лицо. Возможно, поэтому и принял за согласие с ним его потрескивание огня и подфыркивание.

Потифор улыбнулся: он всегда знал, что уж кто-кто, а огонь-то его лучше всех поймет! И, чтобы не испортить полученный от огня ответ, перестал с ним разговаривать.

Через некоторое время мысли его разбрелись кто куда, а самого Потифора начало клонить ко сну. Чтобы размяться, он взял горящую головешку и подошел к телеге. С одного взгляда тут же определил, что девушка мерзнет, хотя и скрючилась под армяком калачиком. Невольно и сам ощутил этот озноб.

─ Вот, дурень! ─ парень хлопнул себя по лбу. ─ Молодая жена мерзнеть, а я стою тута!

И, подбросив два толстых бревна в костер, осторожно полез на телегу к Марфе. Осторожно, бочком примостился к ней и обнял её поверх армяка. Подождал еще немного и, убедившись, что девушка перестала дрожать, закрыл глаза.

Меж тем Марфе снился сон.

Вот она, молодая и красивая, собирает яблоки и поет песни. ─ Только что это с ней?

На руках, ногах, на всем теле появились противные толстые и черные волосы. Откуда-то в руках взялись ножницы и она начала их стричь везде, где только видела. Однако, не успевала состричь, как они опять отрастали. Мало того, еще и ногти начали расти, всё больше и больше напоминая вид когтей! Она уже и их стрижет, а они все растут и растут. Ну вот, слава Богу, всё состригла!

Смотрится в зеркало и видит. ─ О, ужас! Это вовсе не она, а какое-то черное волосатое чудовище смотрит на неё и нахально ухмыляется!

─ Мар-фа-а-а! ─ голос чудовища уже звучит в ней. Она понимает и принимает его, не в силах больше сопротивляться этой мощи. ─ Мар-фа-а-а! Ты видишь, каковы мужики? Они тебя вовсе не спрашивали. Взяли силой то, что ты берегла! А ты – молодец, так ему и надо! Отомстила за себя! Но учти, их много. Наш враг хитер и коварен! Теперь он к тебе полезет с ласками, но ты не давайся!

И сердце девушки, еще совсем недавно превратившееся в сосульку, от внутреннего жара бешено застучало. Пот прошиб на лбу и пояснице. Она дернулась и застонала. ─ А-а-а!

Потифор открыл глаза. Восток на зеленом фоне горизонта желтел узкой полоской утренней зорьки. Неожиданно глаза Потифора увидели её глаза – злые и жестокие. И тут же он ощутил резкий удар по лицу.

─ Ты чо, дефькя? ─ удивленно произнес Потифор, потирая ушибленную щеку. Он уже давно простил ей эту выходку, считая её продолжением неспокойного сна.

─ Ты кто? А ну, отойди от меня! ─ глаза Марфы медленно превращались в нормальные: узкая полоска желтых глаз, как у хищника стала похожа на глаза девушки.

─ Да ты чо, дефькя? Забыла? Али ишшо не проснулася? ─ невольно Потифор начал сердиться. ─ Пора ба кончать забавлятьси-то!

Но тут новая мысль неожиданно пришла в его голову. ─ А чо ежели ей шибко досталося от мужика какова, а меня она с им спутала?!

Вся сердитость на неё разом прошла. ─ Да ты мене-то не боись. Ляжь, ишшо поспи! Рано. Вишь, зорька-то тока подымацца!

К этому времени Марфа уже отошла от приснившегося ей кошмара, сама вспомнила всё и попыталась улыбнуться. Однако улыбка получилась жалкая. Почувствовав это, девушка опять улеглась на сено, повинуясь руке Потифора. И тут же прикрыла глаза.

─ Подожду. Посмотрю. Полезет- ударю палкой! ─ решила она, нащупав под сеном небольшую палку. Невольно на душе стало легче: это прошел страх. ─ Ну, топерича я с палкой. Пушшай тока сунетси! Ишь, ты, каки оне: сперва сю-сю-сю, а потом? Эх, бедная, я бедная, сиротинушка разнесчастная!

И слезы, навернувшись в уголках её глаз, собрались в малюсенькую лужицу и потекли на сено. Но мысли вернулись в недавнее прошлое. ─ Ванька, курошшуп хренов, так ему и надо! А чо? Не будет лапать!

Храбрости не хватило назвать то, что он с ней сделал, и она нашла другое слово. Но, вспомнив, как она его ударила сначала ногой, а потом палкой, усмехнулась, а потом и вовсе испугалась. ─ А что ежели убила?

И начала упорно вспоминать то, что бы сказало ей. ─ Не убила!

Но не находила. А коварная мысль сверлила мозг снова. ─ Ведь не убила жа! Ведь не убила? Могеть и не убила!?

Но тревога уже змеёй вползла в душу и Марфа открыла глаза. Ей снова стало страшно. Повернув голову, она увидела рядом Потифора, который, прижавшись к армяку, грел её своим телом. Глаза его были открыты, и никакой агрессии в них не было.

─ Врешь ты усё! ─ мысленно ответила она своему Черному Демону, приснившемуся ей и утверждавшему, что все мужики – её враги. ─ Он не такой! И лучче отстань от меня!

От такого решения ей вдруг стало значительно легче на душе. Даже теплее. Она расслабилась, вздохнула и снова задремала. Но снов уже больше не видела. Лишь почему-то временами ей казалось, что она маленькая девочка, которую мать мирно покачивает в люльке.

Потифор уже давно и осторожно вел свою лошадку под узцы по дороге к мосту. А через некоторое время аккуратно перешел его. И пока Балашов спал, направился по обходной дороге через Козловку. К Большой Грязнухе он вышел, когда солнышко выглянуло из-за горизонта.

Марфа, измученная происшествиями прошлого дня и кошмарами ночи, спала, мерно покачиваясь в такт ходьбы лошади. Когда же она проснулась, солнышко было высоко. Но и этого было мало: поняв, что они куда-то едут и, вспомнив всё, притворилась спящей, непрестанно повторяя про себя. ─ Господи, пушшай будет, чо будет!

Однако Потифор в какой-то момент заметил, что она проснулась и остановил телегу.

─ Марусь, давай завтракать, чем бог послал. ─ такое приглашение ей понравилось: никто насильно не заставлял, да и отношение парня к ней было уважительное. Во всяком случае, её спрашивали, что позволяло либо отказываться, либо соглашаться. Собственно, это и сыграло главную роль: она согласно мотнула головой и начала выбираться из телеги, чтобы умыться.

Потифор отпустил кобылу пощипать травку, а сам стал разжигать костер. На какое-то время Марфа исчезла из виду. И он был очень удивлен, когда она вернулась к костру с двумя крупными карасями, довольно улыбаясь.

─ Вот енто дефькя! ─ восхищенно выскочило у Потифора: он ломал голову, чем бы накормить Марфу, уже достал удочку и хотел было выламывать удилище. А тут! ─ Ну-у, ты и молодец! Иде ж лавитси такая?

─ А вона там, в курье. ─ и Марфа показала на изгиб Большой Грязнухи, заросший тростником.

Когда же они подошли к месту, указанному Марфой, то оказалось, что это была грязная лужа, когда-то действительно бывшая затоном. Однако со временем перемычка пересохла, да и воды поубавилось. Горбатые черные спины карасей то тут, то там виднелись на её поверхности.

Марфа смело подоткнула юбку к поясу, обнажив свои молодые и красивые ноги так, что Потифор даже зажмурился. Это её привело в такой восторг, что она с радостным гиком вбежала в мелкий ил, где виднелась заметная спина крупного карася. Не успел Потифор снять свои лапти, как на берег полетел крупный карась. За ним ещё один. И ещё.

Марфа играючи выкидывала на берег к Потифору одного за другим серебристых крупных и средних карасей, жадно хватающих ртом воздух. В какой-то момент она наклонилась к нему, и парень увидел её круглую крепкую грудь. С большим трудом он перевел свой взгляд в сторону.

Шлепок чем-то грязным, скользким, большим и противным заставил его снова посмотреть на Марфу: она тихо смеялась, закрыв рот ладонью, а у его ног отчаянно прыгая, не сдавался крупный карась.

─ Вот ты как?! ─ взревел Потифор и, уже не разбирая пути, устремился к обидчице по липкому чвакающему илу.

Однако Марфу нисколько не испугал его устрашающий вид, а даже насмешил. Выхватив из ила очередную крупную рыбину, она запустила ею в Потифора, который в это время изображал из себя обиженного медведя, качаясь из стороны в сторону, с чваканьем вытаскивая из ила ноги, приближался к ней.

На этот раз рыбина, пролетев мимо его лица, билась где-то на суше. А Потифор еще громче взревел, как обиженный мохнатый. Хоть третья рыбина и попала в него, но это уже ничего не изменило: игра была ею принята и явно нравилась.

Она заверещала, забегала по луже, брызгая в Потифора своими грязными ногами, пока сама не поскользнулась на рыбине и не плюхнулась прямо в черную жижу, моля о пощаде. К её радости и удивлению страшный Медведь плюхнулся в ту же жижу по доброй воле совсем рядом. И в этот миг глаза их встретились: еще между ними ничего не было сказано, но немой разговор уже начался.

─ Глупая, чего ж ты меня боишься? ─ спрашивали его глаза. ─ Ведь я совсем тебе не враг!