Сейчас Сысой был доволен собой. А чтобы показать, что он ничего не боится, разделся, передав все Рюмкину, и нырнул в черную воду.

Прошло немного времени, пока Сысой был под водой. Когда же он вынырнул, Рюмкин от страха даже присел, думая, что сам черт к нему пожаловал и перекрестился.

– Усе, пошли отседа… Весь ход завален! – от усталости, холода и злости Сысой не мог даже заматериться по-человечески, а когда вышел из хода, сил не осталось совсем. Упав на траву, Сысой смотрел на кучевые облака, до которых раньше ему совершенно не было никакого дела. Нащупав в кармане неполную бутылку кумышки, он вылил ее прямо в раскрытую глотку…

Дарья медленно шла у самой кромки воды. Рядом мирно текла река Тура, грустно наблюдая за сломанной жизнью очередного человека, который касался ее вод. Весело поблескивая своими перекатывающимися волнами, она как бы говорила. – Послушай, девушка! Все проходит – пройдет и это… Время как вода: перетерпел – и снова наступает что-то новое… Смотри на меня и делай так же! На пути моем много преград, но я их обхожу, ласково обтекаю и дальше иду – таково мое назначение! А ты свое знаешь?

И на сердце у Дарьи наступало прояснение среди плотных грозовых туч, но ненадолго.

– Эх, Сысой, Сысой… – Дарья остановилась у воды как раз в том самом месте, откуда прыгал Терентий и упал красногвардеец. Стояла тишина. Сысой с Рюмкиным давно ускакали в город, а Дарья все бродила и разговаривала с рекой как с подружкой, которой могла поведать все самые сокровенные мысли и страхи. – Сволочь ты поганая! Я ить и сказать-то тобе хотела: ить робятко жду! Твой… А ты? «Свободна!» Да кто ж мене топерича с дитём – то возьмет? Подумал ба своей башкой… Вот и получатси: одна топерича дорога – в воду! И давно ба кинулася, да отца жалко: один -одинешенек остенетси…

Река ласково коснулась пальцев на ногах и снова отошла, коснулась и снова отошла, как когда-то гладил ее отец, когда маленькой Дашке было больно. И она успокаивалась. И боль уходила. Вот и сейчас, река не соглашалась с ее грешными мыслями. Удивительно, но Дарья это вдруг это поняла, и непрошеная слеза прокатилась по щеке. – Отец, где же ты? Почему не здесь? Мне так плохо, плохо… А тебя, как назло, нет рядом!

И глаза ее начали осматривать берег с надеждой увидеть отца. Так она и шагнула вверх, прямо под обрыв.

– А-а-а! – вскрикнула она, лишь только взгляд ее упал на красногвардейца. Страх стрелой пронзил сердце и, сама не зная почему, Дарья схватилась за живот, невольно защищая его и ребенка от этого страшного зрелища. Отшатнувшись, она схватилась за ветки ели и неожиданно поняла: страшная минута слабости прошла, уступив место новому. Пришло время бороться, не за свою жизнь, а того, кто находился внутри.

И тот, кто находился в ней, немедленно напомнил о себе и о своем праве на жизнь. Позывы рвоты, один сильнее другого, переломили ее пополам и Дарья, согнувшись, начала выбрасывать вместе с остатками пищи все свои невзгоды…

Еще никогда измазанный сарафан так не радовал ее. Посмотрев по сторонам и не увидев никого, она спустилась к реке, на ходу снимая с себя измазанную рвотой одежду. Показав Сысою свою голую задницу, уже не было страха перед тем, что кто-то сможет увидеть ее голой. Поэтому, оставшись в одной нательной рубахе и завязав на поясе подол рубашки, она вошла по колено в воду и начала полоскать в воде свой сарафан.

Холодная вода обжигала и отрезвляла, не позволяя грешным мыслям проникать в голову. Быстро выполоскав сарафан, она развесила его на ветки упавшей березы и вернулась на камень, еще теплый от солнышка. Здесь улеглась на спину, и стала смотреть на облака, которым было явно не до нее и ее бед. Потом повернулась на живот и стала наблюдать за рекой. Тура тоже занималась своим извечным делом, невольно унося со своими водами ее горести и печали…

– Ну, и чо: рожу робеночка… Не я первая, и не последняя… Не лабута, чай, буду работать! Так и на ноги поставлю! – неожиданно произнесла вслух, уже не удивляясь этому. Река, радостно журча и обтекая ее камень своей водой, соглашалась с ее словами. Подумав об этом, Дарья улыбнулась в первый раз за весь день. – Вижу, вижу, подружка: и ты с моими словами согласна!

Сколько времени прошло, девушка не считала: успокоившись, она прикрыла глаза и задремала. Проснулась она от хруста ветки и от ощущения, что кто-то за ней наблюдает. Хоть Дарья и не была красавицей, но телом своим было пригожа, и об этом сама знала. Вспомнив, что лежит на камне только в одной нижней рубашке и ее такую кто-то может увидеть, встрепенулась, смутилась, и побежала к своему сарафану, который почти высох на сломанной березке.

– Как я… – невольная аналогия березки с её сломанной жизнью, на которой только что висел сарафан, больно ударила в сердце, заставив навернуться слезам. – Вот и меня… Сысой сломал и бросил! Ой, лихо, мне лихо…

Черная туча беды закрыла недавнее солнышко на душе, заставляя капать слезам на сарафан. Но момент слабости прошел безвозвратно, и душа больше не отозвалась на ее слова.

Взгляд сам собой остановился на погибшем красногвардейце.

– Солнушко ужо на закат, а ен усе как живой! Ишь, глазишшами своими так и смотрит в небушко… А ить не дело енто! – что-то теплое шевельнулось в душе и, сама не зная почему, начала подниматься наверх, чтобы закрыть глаза покойнику.

Каждый шаг давался с большим трудом: было скользко на мокрой глине, да и склон был крутоват. Но было сейчас внутри неё нечто большее. Будто кто-то сверху, бестелесный, но всемогущий решил проверить, сможет она выполнить то, о чем недавно вслух заявила или нет?. И Дарья упрямо ползла вверх, назло всем и себе самой, доказывая свое право на новую жизнь.

И добралась до трупа. Передохнув, перекрестилась сама, прочитала молитву как смогла, и только после этого дрожащими руками закрыла бойцу глаза. Села на пенек и стала осматривать все вокруг. Что же заставило ее повернуться в сторону корней ели, наклонившейся над обрывом, потом так и не смогла вспомнить.

Но только то, что ведомые каким-то непонятным путем, глаза ее среди корешков точно нашли нечто очень важное, Дарья ощутила всем своим существом. Вздрогнув, она похолодела и начала креститься, приняв нечто за Лешего. Ноги ее от страха отнялись, язык примерз к зубам, а сердце готово было выпрыгнуть из груди…

И если бы не эти самые глаза Лешего, скатилась бы она по круче вниз! Но глаза… Жалкие, тоскливые, с такой же болью… Они не были страшными! И тут до нее дошло. – Это же глаза человека!

Внимательно присмотревшись, она увидела рваную, грязную одежду и руки, вцепившиеся в корни. Это был человек! Дарья перекрестилась. – Господи, спаси и сохрани!

А потом перекрестила Лешего. – Сгинь, нечистая сила!

Но нечистая сила не собиралась сгинуть. Это даже как-то обрадовало.

– Де-де-де-фь-кя… – еле слышно донесся до нее хриплый голос.

– Брысь, уйди нечистай! – уже смело произнесла она, по облику разглядев в Лешем монаха. Неожиданно вспомнился разговор Сысоя с Рюмкиным про какого-то монаха, которого искали они у обрыва. И от таких мыслей улыбнулась. – Монах?! Тот самый? Во, дает! Ишь как распласталси на кореньях: и руками и ногами за корни хвататси…

Подошла поближе. – Точно, монах! Лежит себе на кореньях!

И усмехнулась. – Ну, Сысой, черт рыжай, ты хотел ево прикончить, а я вот возьму и назло тобе помогу ентому монаху!

Мысль, проскочившая в ее женском мозгу, была приятна. – Хоть чем-то, да смогу отомстить подлому Сысою!

И страх, и неуверенность исчезли сами собой, оставив место практической сметке.

– Эй, монах, ты чо туды забралси? – начала она разведку. Монах глазами показал наверх. Дарья усмехнулась. – Ишь как сдрейфил Сысоя – до сих пор боитси поднять башку!

И уже дружелюбно кивнула. – Слазь! Оне ушли… Тобе как звать-то?

– Те-те-те-ре-н-тий… – произнес монах, стуча зубами от холода и едва удерживаясь от потери крови: если бы не удачное сплетение корней, на которое он улегся, столько времени на одних руках ему бы не продержаться было. Руки и ноги его затекли от той хватки, с которой цеплялся он за жизнь, особенно после того, как на его глазах красноармеец напоролся на острие сломанной березки. А под ним таких берез было несколько. Уже несколько часов он сжимал руками корни. – Не-не-не моку…

И тут Дарья увидела высохшую кровь на нескольких ветках. – Да он раненай! Ишь бледнай какой… Как ен суды-то попал?

– Как попал, как попал… Чо, сама не знаю? Сысой несколько раз сказывал: через ход подземнай… Бедненькай… Ишь, кровушки-то скока потерял… Как жа ен сам-то смогет? Надоть помочь!

Еще раз осмотрев все вокруг, поняла: он один без ее помощи не выберется. – Ладно, обожди: щаз тобе помогу!

Дарья, оглядывая внимательно то место, куда забрался монах, удивилась. Во-первых, ясно стало видно, что он ранен в ногу и потерял много крови: кровь была на кореньях и земле. Во-вторых, от корней до земли было метра три, а то и больше. И как он умудрился туда забраться – было сплошной загадкой. Кроме того, под ним стоял частокол острых как пики пеньков берез и осин, в точности таких же как и тот, который торчал из груди красногвардейца. Так что причина держаться изо всех сил у этого монаха была: спрыгни он вниз – лежал бы рядом с красногвардейцем!

Терентию в очередной раз повезло: рядом оказалась деревенская женщина. А это означало, что она может находить выход из любого положения. Собственно, все так и произошло: Дарья, увидев подходящую лесину¹¹ среди лежащих на земле деревьев, подтащила ее к монаху и поставила комлем вниз.

– Ну, чо, сойдет за лесоблю?¹² – спасительница покрутила ее так и сяк, пока дерево не встало намертво. – Эй, ты как там? Спуститьси смогешь? Слышь, как там тебя, Терентий… Давай, спускайси! Ты чо, тута так и собралси весь век куковать?¹³

Монах покрутил головой, как бы говоря ей, что не собирается весь век сидеть на кореньях и согласен спускаться. С трудом оторвал по одному пальцу от кореньев и перехватился. Так же медленно начал перемещать ноги, отчаянно цепляясь за корни и ища ветки лесины, которую держала Дарья. Под подбадривающие возгласы спасительницы он перенес сначала одну, а потом и вторую ногу на ветки лесины. Так и спускался. Монашеская одежда была вся изорвана, а потому ему не мешала.

– Ну, ты чо, ишшо долго буш кукелитьси?¹⁴ – Дарье уже начало надоедать изображать из себя спасительницу мужика, который своей медлительностью начал бесить. И плюнула бы на него, да неожиданная шальная мысль хлестнула в самое сердце. – Ну, а чем не мужик? Основательный… К дому такой бы шибко был хорош! Вот ба…

От этой мысли ей стало жарко. – А чо? Сысой-то сам сказывал: Свободна! Хорошева-то мужика топерича мне не видать…

Она вздохнула. – Да и это не мужик! Козлиная бороденка, тошший, монах… Вот возьму и сдам красным! Могет, Сысой ко мне и возвернетси…

Видя, как Терентий медленно и осторожно спускается по лесобле, решила подхлестнуть его. – Вот возьму и сдам тобе красным! Нога-то у тобе раненая, един хрен далеко не уйдешь!

Монах от этих слов замер прямо на месте, где оказался. Дарья засмеялась своим мыслям. – Да ты, оказыватси, ишшо к тому жа и трусишка? Ну-ну. вот чево ты боишси!

И снова нагрянула та же шальная мысль, которую совсем недавно отогнала. – А почему бы и нет? Ишь, как боитси… А ежели ево заставлю? Скажу: сдам и баста!

Она усмехнулась, представив себя в роли шантажистки, и снова отбросила эту мысль.

– Ну, чо встал? Спускайси, уж… Так и быть – не скажу! Но, пока… – неожиданно Дарья почувствовала, что ей нравится играть им, как кошка с мышкой. Невольно в памяти всплыл Сысой и то, как он играл с ней: то доводил до белого каления от злости и ненависти, то ублажал так, что теряла сознание, превращаясь в дикого зверя. Теперь же появилась возможность поменяться с Сысоем местами, только вместо него будет она, а вместо нее – Терентий. Монашек. А мысли снова вернулись к бывшему возлюбленному. – Все жа подлай же ты, Сысой… Сволочуга! Ссильничал, а женитьси кто бут? Ентот монашек?

Внезапно появившаяся шальная мысль приятно кольнула, обдав жарким потом. – А чо, ежели? Вот возьму, да и женю на себе ентова монаха! Жаль одно: монахи не женютси… А чо, ежели ен перестанет быть монахом? Ну, к примеру, умрет?

Подумала и добавила. – Для всех? Тоды чо? Одна лишь я и буду знать, чо по чем… Да ен! А все другия подумают – помер! А ежели ба ишшо бумаги каки выправить… Вот енто было б дело!

И взгляд ее упал на красногвардейца. – Ну, да вот хотя ба с ентова… Ен ить мертвай… Ему ж не к чему! А ентот ба жил… Ить един хрен красныя пымают!

Эта мысль была чудовищна и притягательна. И чем дальше Дарья задумывалась над ней, тем больше она ей нравилась. – Ну и чо, тока надоть усе изладить хорошо, тихо… Тоды и комар носа не подточит!

Пока у Дарьи рождалось это удивительное решение, монах медленно спускался по лесобле. В самом конце, когда его глаза встретились с лукавыми глазами спасительницы, Терентий оступился и полетел прямо на стоящую внизу женщину. Дарья, не успев отскочить, оказалась опрокинутой на землю и покатилась вниз вместе с ним. Кончилось все тем, что она оказалась лежащей на нем. Так их глаза встретились теперь уже совсем близко-близко.

– Эх, и лабута жа ентот Сысой! – думал Терентий, ощущая всем телом выпуклости Дарьи. Несмотря на свое вынужденное положение, он слышал все разговоры, видел Дарью в одной рубашке и млел от одного вида ее. – От такой дефьки отказалси! Эх, да мене ба с ей… Ну, хоть ба разок! Эх…

– Ты куды пялишь свои бесстыжи глазишши? – увидев, как он смотрит на ее слегка оголившуюся из сарафана грудь, она сначала возмутилась, а потом усмехнулась. – Монах, а туды жа… Усе вы, мужики, одинаковы! Легчить¹⁵ вас надоть! Да и тоды заритьси будитя…

Вставала с него, не спеша, осторожно, чтобы не навредить. Аккуратно поправила грудь и начала заплетать волосы в косу: после стирки сарафана так и не успела привести себя в порядок.

Терентий с восхищением смотрел на длинные золотисто – коричневые волосы. Острая боль в плече заставила позабыть про волосы и Дарью. Он шевельнулся и тут же вскрикнул.

– Чо, больно? – нотки сострадания Терентий мгновенно уловил и на какое-то время даже забыл о боли. Это его приятно удивило, хотя настороженность после того, как Спасительница заявила о его сдаче красным, еще не прошла. Еще больше он обрадовался, когда она присела рядом и стала трогать пальцем рану на ноге.

– Рана-то большая…– озабоченно произнесла она, видя, как он дергает ногой при каждом прикосновении ее пальца к ране. – Кровишши-то много убежало!

Теперь и сам Терентий мог посмотреть на рану: все нога была в крови, а каждое прикосновение к ней вызывало большую боль. Первая попытка подняться самостоятельно не увенчалась успехом: он застонал и упал на землю снова. Увидев это, Дарья покачала головой.

– Дак, ты как домой-то пойдешь? – поняв, что сказала что-то не так, она удивленно выпучила глаза. Наконец до нее дошло: какой же у монаха может быть дом? И, чтобы скрыть свою оплошность, добавила. – А вдруг красные вернутси? И чо тоды?

– Слышь, красавица, спрячь мене от их, а? – как вылетели однажды им слышанные слова, Терентий и сам не понял, но теперь не жалел об этом: в том, что он посчитал Дарью красавицей, ничего необычного не было. Она и на самом деле была сейчас прекрасна: желание спасти несчастного монаха полностью овладело ею, поэтому совсем забыла о своем коварном замысле.

Но в словах монаха было столько страдания, что Дарья невольно вернулась к своей крамольной мысли, но с другой стороны. – Ну, какой из яво муж? Так, мокрая куриса… Не то што Сысой!

Спасительница потихоньку начала более заинтересованно разглядывать монаха, который неподвижно лежал на земле. И тут же вспомнилось все, что с ней сделал Сысой. – Ну, и чо хорошева дал тебе твой Сысой? Робеночка? Да позор на все Верхотурье?

Горький вздох окончательно расставил все по своим местам. Терентий удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Дарья же опять начала сама хлестать себя нещадно. – Ну, рожу… А как быть дальше? Кто отцом будет у робеночка? Сысой? Дак ен сбег, паразит проклятай! Думай своей башкой, дура нещасная! Щаз не до жиру… Могет, выручишь ентова придурка, а потом и ен тобе выручит!

Она проглотила слюну и снова отогнала эту мысль, показавшуюся ей уж слишком бессовестной. – А, будь чо будет… Не хочу, штоб все у мене было по-сысоевски!

– Да чо ж ты такой-то беспомощнай! Ладно, не горюй: помогу тобе! – сама себе удивляясь, говорила, смотря на монаха, от жалости к которому сжималось девичье сердце. – Господи, да давно ли мене-то самой нужна была помошш? Ить ужо и топитьси собиралася… А тут… Ну и дела: чудно все в нашей жисти устроено!

И, покачав сокрушенно головой, пошла к красногвардейцу и начала осторожно снимать с него все, что было можно.

– Хошь помошши – переодевайси в евоную одёжу! – Дарья кинула ему портки, обувку, шапку с околышем, тужурку. Только рубаху она не стала снимать: уж очень она была окровавлена. – Сымай свой балахон…

– Дак как жо я енто сыму? Ить я ж монах: мене енто не положено!

Дарья замерла. – А вдруг ен откажетси? Чо тоды?

Возможность изменить жизнь становилась призрачной.

– Ну, не хошь, как хошь! Мене-то чо, я и без тобе обойдуся… – с трудом сохраняя спокойствие, девушка всем своим видом показывала, что судьба бедного монаха ей совершенно безразлична. – Тоды – прошшевайте!

И собралась спускаться. Но руки, совершенно непослушные, между тем обыскали все карманы, и нашли бумажку.

– Не-е-ет, не уходи! Я согласнай… – монах опустил голову. – Чо уж там: один раз нарушил закон Божий… Дак чо тоды боле боятьси, ежели конец один?

Однако Дарья истолковала его поведение по-своему.