© Остапенко Ю.А., 2013

© ООО «Издательство «Яуза», 2013

© ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Предисловие

После того, как вершина достигнута, путь один – вниз? Нет, есть новые вершины…

Вот и все.

Случилось.

Рано или поздно это должно было произойти, но Яковлев не думал, что это случится так рано.

Впрочем, рано ли? Шесть лет назад Сталин объявил ему, что он, Александр Яковлев, назначается заместителем наркома авиационной промышленности, и сердце его тогда пело от радости, что к 33 годам он добился такого взлета. Он, молодой, можно сказать, начинающий авиаконструктор, оказался вовлеченным в круг людей, близких к товарищу Сталину!

…Машину потряхивало на выбоинах еще не приведенных в порядок после войны московских мостовых, но Александр Сергеевич не чувствовал этих толчков. Удар судьбы был столь силен, его последствия могли быть непредсказуемыми, и тревога все сильнее теснила грудь.

Наконец машина остановилась возле наркомовского дома, Яковлев молчаливым кивком отпустил шофера и стал медленно подниматься к себе на третий этаж.

Неужели только шесть лет назад Сталин пожимал ему руку, напутствуя на долгую и плодотворную работу? Впрочем, это ему так казалось, что на долгую. Возле Сталина, Яковлев это знал хорошо, люди долго не задерживались, но он верил в себя, в свою звезду и верил (истово верил!), что вождь оценит его безграничную любовь и талант его как конструктора и руководителя.

Жена открыла дверь и ахнула:

– Саша, что с тобой? На тебе лица нет!

Александр Сергеевич молча отстранил жену и прошел к себе в кабинет.

На письменном столе стояла, оправленная в строгую рамку карточка, которую он, Яковлев, так любил. Снимок этот был сделан перед войной на Тушинском аэродроме. Тогда Сталин смешался с толпой спортсменов и, прежде чем фотограф нажал спуск, увидел Яковлева и помахал ему призывно рукой. Яковлев тотчас оказался рядом с вождем, и тот положил ему на плечо руку, выделив его тем самым из сотен других участников воздушного парада. Эту руку на плече Александр Сергеевич ощущал все эти годы. И вот сегодня ее тяжести на плече он не ощутил.

Жена, нарушая годами заведенный порядок, вошла в кабинет мужа и, кутаясь в теплый халат (четыре часа утра!), спросила:

– Так что же случилось, Саша? Не таись, расскажи.

И Яковлев, тоже нарушая порядок – никогда не рассказывать о том, что происходило в Кремле, – сказал:

– Сталин принял мою отставку.

Екатерина Матвеевна тихо ойкнула:

– Что же теперь будет? Как это произошло?

Яковлев досадливо махнул рукой, давая понять, что он и так много сказал и ему надо остаться одному.

Он сидел в полутемном кабинете и смотрел на «козырный» телефон – тот, по которому звонили только из Кремля. Будет ли он звонить теперь? А был случай, когда Иосиф Виссарионович позвонил ему даже по городскому телефону. Тогда в ходе разговора вождь задал ему какие-то вопросы, на которые он, Яковлев, отвечать отказался. Сталин удивился тогда и спросил, почему это автор самолета мнется с ответами. Пришлось сказать, что данные, о которых спрашивает товарищ Сталин, секретные, и по открытой телефонной линии он не имеет права говорить о них. Тогда-то, точнее, на следующий день, ему и поставили кремлевскую «вертушку».

Где же он допустил промашку?

Может быть, все это началось с ареста министра Алексея Ивановича Шахурина? Нелепого, неожиданного, буквально оглушившего всех. Тем более что его арест произошел практически сразу после победы (1946 год!), в которую авиапромышленность внесла весьма достойный вклад. И Шахурин, по общему мнению, протеже Хозяина (так почтительно именовали вождя в кремлевских коридорах), руководил наркоматом всю войну – с сорокового года.

Яковлев считал, что хорошо знал Алексея Ивановича. Ведь и его вместе с Шахуриным назначали одним приказом на руководство наркоматом – Шахурина наркомом, а его, Яковлева, заместителем наркома. 11 января 1940 года. Шесть лет бок о бок – под неусыпным приглядом Сталина. Всю войну. И тут, как гром…

Впрочем, Яковлев не мог про себя сказать, что гром, прогремевший над головой его шефа, был совсем уж неожиданным. За шесть лет работы в самых высших этажах власти он стал опытным аппаратчиком, «царедворцем», как он сам говорил, и по каким-то мельчайшим признакам, по тому, как здоровался со своими приближенными Хозяин, как часто он приглашал (или, наоборот, не приглашал) кого-то к ужину на свою дачу, как часто мелькала чья-то фамилия в наградных указах, он научился угадывать перемену в отношении вождя к своим подчиненным.

Но почему из авиапромышленности «взяли» только одного наркома, точнее, министра, по-новому? Почему не сработал «принцип домино», когда вслед за начальником шли замы, исполнители, директора заводов? Это было удивительно: ведь в наркомате больше никто не попал под карающий меч Органов? А поскольку Шахурину в вину было поставлено то, что он поставлял для фронта якобы некачественные самолеты, то логично было предположить, что за ним последует и его первый заместитель Петр Васильевич Дементьев, который как раз и отвечал за серийное производство. Но тот, к удивлению многих, усидел. Впал, правда, в немилость, но уцелел. Пока. И уж, по крайней мере, на то, чтобы стать министром, он рассчитывать не мог. Уцелеть бы, не загреметь в лубянские подвалы, а не о министерском кресле думать. Затаился Маленький (так Сталин звал Дементьева).

А Яковлев? Думал ли он о карьерном росте? Кто теперь может это сказать? В своей книге «Цель жизни» Александр Сергеевич утверждает, что нет. Более того, Яковлев пишет, что при обсуждении со Сталиным кандидатуры нового министра он сам предложил товарищу Сталину кандидатуру «стороннего» человека – Михаила Васильевича Хруничева, работавшего когда-то заместителем наркома авиапромышленности и отвечавшего за снабжение отрасли.

У нас нет оснований не верить Яковлеву, хотя, зная его целеустремленность, честолюбие и управленческие таланты, предположить то, что он мог в душе лелеять мечту достичь самых ярких вершин в карьере, мы можем вполне. Хотя, как считать: что выше в советской табели о рангах – быть успешным творцом самолетов или высокопоставленным чиновником, каковым, в сущности, является министр? Ответ вроде лежит на поверхности – конструктор самолетов работает на вечность, а министры приходят и уходят. Но, подчеркиваем, нельзя сбрасывать со счетов честолюбие нашего героя и фанатичную преданность товарищу Сталину. Нам сегодня трудно представить, сколь мощным воздействием на подчиненных обладал этот незаурядный политик, человек неукротимой воли, обладающий к тому же неограниченной властью. Работать в одной команде с этим человеком, бывать на его заполночных застольях на даче в Волынском, выполнять его поручения его соратники почитали за высшую честь, и Яковлев не был здесь исключением.

Все эти годы, работая рядом со Сталиным, он чувствовал его поддержку, и она окрыляла. То, что он и сейчас находится в поле зрения вождя, говорило то, что совсем недавно – 15 января 1945 года он был назначен первым заместителем народного комиссара авиапромышленности. Это ко многому обязывало и о многом говорило: перспективы были захватывающими.

Арест министра Шахурина убыстрил события, и вот тогда Яковлев и сделал тот самый ход, о последствиях которого он так задумался, глядя на «козырный» телефон. Он написал письмо Сталину.

Александр Сергеевич долго думал над его содержанием. В нем он писал, что совмещать творческую работу авиационного конструктора с административной должностью заместителя министра необычайно тяжело и он хотел бы сосредоточиться на чем-то одном, имея в виду руководство созданным им конструкторским бюро, оставляя таким образом за вождем решение, на чем же ему сосредоточиться.

Надо сказать, что Александр Сергеевич прекрасно знал все бюрократические ходы высшего управленческого слоя того времени, и не стал направлять письмо Сталину через своего прямого начальника – министра Хруничева. Ему не хотелось, чтобы Хруничев, вручая послание вождю, как-то комментировал решение своего заместителя. Однако, следуя все тем же законам, он проинформировал министра об отправке письма, лишая того возможности принимать решение в этом скользком вопросе.

Потянулись дни ожидания, в течение которых Александр Сергеевич не отходил далеко от «вертушки», ожидая звонка от Хозяина.

Что думал в те дни и часы Александр Сергеевич, нам знать не дано, но то, что он рассматривал оба варианта ответа на свой демарш (а чем иным был отказ от должности, на которую его когда-то благословил сам Сталин), это не подлежит сомнению. Первый вариант предусматривал удовлетворение просьбы авиаконструктора, жаждущего отдаться любимой работе. При этом стороны вежливо жмут друг другу руки (хо-хо! Это он-то Сталину будет руки жать!) и – Яковлев выпадает из столь дорогого ему окружения великого вождя. Выпадает если не навсегда, то наверняка отдаляется от него на значительное расстояние.

Второй вариант выглядел бы так. Сталин читает вслух просьбу и, обращаясь к присутствующим, говорит примерно так: вы посмотрите на него, товарищи, он активно работал в войну на двух должностях, делал прекрасные истребители, одновременно руководил научно-техническим прогрессом в отрасли, а теперь легкой жизни захотел. Разве можно отпускать его, товарищи? Товарищи возмущенно заропщут, с укоризной глядя на человека, желающего «легкой жизни», в то время как…

У второго варианта имелись и захватывающие дух продолжения. Например, такое. Сталин говорит ему, что он пристально следил за ростом Яковлева все это время и видит, что потенциал его значительно выше, чем простого заместителя министра и поэтому… Впрочем, продолжения у второго варианта могли быть разными. Нельзя забывать и такие, как у Михаила Моисеевича Кагановича или у Алексея Ивановича Шахурина. Или как у Николая Ивановича Ежова. Но об этом страшно было и думать. Наркомы. Из близкого круга к вождю. Д-да, у Сталина не забалуешь…

Через несколько дней вождь вызвал его в Кремль, но, к некоторому огорчению Яковлева, не его одного, а вместе с наркомом – с докладами о текущих проблемах. Как обычно, вождь потребовал подробнейшего отчета по интересующим его вопросам, докапываясь до самой сути проблемы. Особенно его волновал ход строительства бомбардировщика, делавшегося на базе Б-29, и, разумеется, освоение реактивной техники.

– Отстали, и по стратегическим бомбардировщикам отстали, и по реактивным истребителям, – с досадой подвел черту под докладом Сталин. Потом поднял желтые глаза на Хруничева:

– Что у вас еще?

– Вот товарищ Яковлев просит поддержать его просьбу об освобождении его от должности заместителя министра авиационной промышленности.

– Почему? – тон вопроса, поза (трубка застыла в воздухе) выражали крайнюю степень удивления.

Здесь предоставим слово самому Яковлеву, поскольку эта сцена подробно описана в книге его мемуаров «Цель жизни».

«Я сказал, что работаю в наркомате уже длительное время, что пока шла война и сразу после ее окончания, ставить вопрос об уходе не считал возможным. Но теперь, когда определены основы послевоенной перестройки нашей авиации на базе реактивных самолетов, прошу удовлетворить мою просьбу. Очень трудно совмещать конструкторскую и министерскую работу, и, если я и дальше останусь в министерстве, то неизбежно отстану как конструктор. Очень прошу не понять мою просьбу как дезертирство и освободить от работы в министерстве. Это будет только полезно для дела. Ведь я конструктор.

– Насчет того, что вы конструктор, у меня сомнений нет, – заметил Сталин и, немного подумав, сказал:

– Пожалуй, вы правы. Прежде всего вы конструктор и лишиться вас как конструктора было бы неразумно. Сколько лет вы проработали в министерстве?

– Да уже больше шести лет.

– Ну, как? Хватит с него? – обратился он к Хруничеву. – А кем заменить?