ГЛАВА 3

В зале для фехтования было пусто. Кадеты младших классов праздновали окончание занятий, а выпускники отмечали присвоение офицерских званий. Александр почувствовал облегчение. Он не любил зевак, толпятся и сопят за спиной, когда он исходит потом, работая со шпагой. Изображая равнодушного, на самом деле не был таким, повышенное внимание тяготило. И если бы только повышенное внимание! Но подают советы, поучают, а сами только и умеют, что гордо держать ладонь на эфесе.

Сбросил камзол, засучил рукава и выхватил шпагу. Рра-а-аз!.. Хорошо, но можно лучше. Рра-а-аз!.. Хорошо, но можно еще лучше. Рра-а-аз!.. Хорошо, но предела совершенствованию нет, можно еще и еще лучше… А раз можно, то значит – нужно.

Он не слышал, как в зале хлопнула дверь. Кто-то вошел, постоял минуту, наблюдая, затем подошел ближе. Это был Кениг.

– Все еще занимаетесь? – удивился он. – А когда обедали? Ах, делали перерыв? Все равно, ваше трудолюбие удивления достойно. Давайте присядем, юноша, у меня есть новости.

Кениг сел на подоконник, жестом велел Александру сесть рядом. Лицо подполковника чуть осунулось и пожелтело, словно все это время он провел в накуренной комнате. С тех пор как Петр Великий ввел в употребление табачное зелье, в департаментах и офицерских собраниях стало модным не расставаться с трубками.

– Закончилось заседание комиссии по распределению, – объяснил Кениг. – Гнусность. Меня наверняка пригласили участвовать только из-за иностранного происхождения. Дескать, не будет проталкивать своего протеже. Просто некого.

Засядько с бьющимся сердцем примостился на подоконнике рядом с подполковником. Распределение! Завтра-послезавтра каждый выпускник получит на руки назначение, но уже сейчас Кениг может приподнять краешек завесы над всех интересующей тайной.

– У меня не выходит из головы прошлый наш разговор, – признался Кениг. – Вы говорили, что будете жить в полную силу. Как это понимать?

Александр прямо взглянул в лицо преподавателя:

– Я понимаю, что вы хотите спросить. Нет, я не буду жить для собственного удовольствия. Я слишком хорошо помню, что я лишь один из людского рода. Люди – мое племя, и я обязан сделать все для его процветания. Посему я приложу все усилия, чтобы род человеческий возвышался над всеми тварями, а также и над прочими разумными существами, буде они окажутся в других мирах!

Кениг помолчал, потом сказал глухо:

– Удивления достойно…

– Что?

– Слышать такое дивно. От восемнадцатилетнего юноши. Вы, Александр, просто не от мира сего. Такие долго не живут. Или, скажем мягче, Господь их настолько любит, что забирает к себе рано.

Засядько похлопал по эфесу:

– Тому, кто придет за моей душой, тоже придется вспотеть.

Кениг усмехнулся, но глаза оставались серьезными:

– Трудно вам придется, Засядько. Ведь у вас нет влиятельных родственников? А для успешной карьеры необходимы прочные связи. Все на этом держится. Связи, родственники, вельможные покровители… Почти каждый воспитанник пользуется протекцией. И поступали сюда по протекции, и получили распределение по протекции. Туда, где можно быстро сделать карьеру. В Санкт-Петербург, на худой конец – в Москву. Или за границу. За вас никто не вступился на совете во время распределения. И это сказалось…

– На чем? – тревожно спросил Александр.

– Для вас места в Санкт-Петербурге оказались закрытыми. Их уже заранее распределили между отпрысками титулованных ничтожеств. В ход были пущены взятки, нажим, высочайшие указания…

Он замолчал, и Засядько спросил осторожно:

– А куда я?

– В глушь – в десятый батальон, квартирующийся в Херсонской губернии. Где-то среди степей.

Засядько, опустив голову, задумчиво покусывал верхнюю губу, на которой уже пробивались черные усики.

– Жаль, конечно… Собственно, в столицу я и не рвался. Что мне там? Балы, светское общество, придворный мир… Всего этого я и так лишен из-за невысокого происхождения. А вот то, что не получил назначения куда-нибудь за границу, жаль…

– Жаль, – подтвердил Кениг. – Правда, Петербург вы тоже недооцениваете. Там не только балы и светское общество. Высший генералитет тоже там. В этом проклятом мире зачастую достаточно красиво поднять слетевшую с генерала шляпу, чтобы получить повышение в чине!

Засядько расхохотался. Смеялся он весело и заразительно, так что и хмурый Кениг тоже не удержался от улыбки. Но он тут же согнал ее с лица и продолжил так же строго:

– А вам нужно годами подвергать себя смертельной опасности, питаться из солдатского котла, жить едва ли не в одном помещении со свиньями! А бывшие прапорщики, попав в Петербург, тем временем станут получать чины.

Засядько молчал. Кениг быстро спросил:

– Вам нравится такое положение вещей?

Юноша сдвинул брови, некоторое время раздумывал, потом ответил уклончиво:

– Наши государи установили разумный порядок, и я не вижу в нем изъянов.

Кениг досадливо крякнул. Затем сказал с кривой усмешкой:

– Правильно, Засядько. Молодец! Как говорят в России: не говори, что думаешь, а думай, что говоришь. Иначе не сносить головы. Мне в этом отношении легче: я – иностранец. Впрочем, вольнодумство иностранцев тоже должно иметь границы. Вольтерьянство в России постепенно выходит из моды… А все-таки как ты относишься к франкмасонам?

Вопрос был настолько неожиданный, что Засядько только удивленно посмотрел в лицо подполковника. Наконец, видя, что тот ждет ответа, пожал плечами:

– Фармазоны? Говорят в училище оних разное… Я просто не знаю, кто они и чего хотят на самом деле. Так же, как иезуиты или другие… И почему замыкаются в тайные общества.

– Ну, это объяснить просто, – ответил Кениг с усмешкой. – Человек силен другим человеком! А когда он не один, то сила каждого утраивается. Господь создал человека стадным животным! Да и есть в таких обществах нечто от мальчишества, ибо всякому сладостен покров тайны. Взрослые люди тоже любят играть. Но, собравшись в эти общества, связанные единой клятвой, они все же, не щадя сил, стараются улучшить мир… А то, что делают тайно, служит двум целям. Во-первых, они тем самым не получают никакой выгоды, их даже не похвалят, а это важно для чистоты помыслов, а во-вторых, вся темная чернь, а это как простолюдины, так и вельможи, хочет сидеть в своем болоте и не желает идти ни к какому светлому будущему!

Засядько после паузы сказал осторожно:

– Но я слышал… масоны тайно помогают друг другу…

– Только в интересах дела, – заметил Кениг.

– Но помогать лишь членам братства, а с их помощью обходить в карьере более достойных – не является ли сие безнравственным?

Кениг поморщился:

– Что значит «более достойных»? Ежели человек честен, это еще не значит, что он хорош и его надо тащить наверх. У меня кухарка честна и добродетельна, но дай ей управлять государством – Россия кровью захлебнется! А масоны помогают только умным и деятельным, чьи помысли направлены на построение мира добра и справедливости! И таких людей они привлекают отовсюду.

Засядько прямо встретил испытующий взгляд Кенига:

– Спасибо за предложение. Но я не боюсь глуши. Если на то пошло, то я сам родом из глуши.

Кениг соскочил с подоконника:

– Ладно, оставим это… Давай попрощаемся, рыцарь! Или лыцарь?

– Лыцарь, – подтвердил Засядько с усмешкой.

Кениг по-отечески обнял Александра, сказал с чувством:

– Если не сгорят твои крылья, сделаешь много славных дел. Счастливого тебе полета, молодой орел!

Вечером Александр в полном одиночестве собирал вещи в небольшой узелок. Оmnia mеа mecum роrto, то есть все свое ношу с собой, как учит латинская пословица. Пусть другие обзаводятся сундуками и баулами. Философу и воину лишние вещи ни к чему. И так мир идет по неверному пути: человек обзаводится все новыми и новыми вещами, хотя конечной целью цивилизации является развитие самого человека, накопление духовных, а не вещественных благ…

Не успел собрать вещи, как в дверь постучали. Это был дежурный по этажу.

– Засядько, – сказал он бесстрастно, – спуститесь вниз. К вам пришли гости.

– Ко мне? – удивился Александр.

– К вам.

– Но у меня здесь нет знакомых…

– Поторапливайтесь!

Засядько поправил пояс и заспешил вниз. В зале, в креслах для почетных гостей, сидели две женщины. Прежде чем он узнал их, одна из них поднялась, протянула руки:

– Вот он! Вот этот мужественный юноша!

Александр от неожиданности растерялся. Вторая дама уже расцвела улыбкой и тоже поднялась ему навстречу.

– Вы герой! – сказала первая дама. – Я попрошу директора корпуса, чтобы вас отметили за мужественный поступок. Мой муж, узнав о случившемся, велел пригласить вас сегодня вечером на чай.

– Покорнейше благодарю, – ответил Засядько глухо. – Однако я вряд ли смогу. Нам не дозволяется без соизволения.

– Какое соизволение? – удивилась первая дама. – Да ваш директор всегда в таких делах идет навстречу!

– Не знаю, – ответил он угрюмо и растерянно.

Он злился и презирал себя за малодушие, не позволявшее ответить пожестче, чтобы дамы обиделись и ушли.

– Дежурный офицер обещал нам, что освободит вас от дел, – сказала первая дама.

Вторая, судя по всему, менее разговорчивая, молча взяла Александра за локоть и легонько подтолкнула к выходу.

– Кстати, меня зовут Мария Степановна, – тараторила первая, – а это моя кузина Елизавета Павловна…

– Александр Засядько, – представился юноша, увлекаемый к двери.

– О, какое красивое имя! Оно очень подходит вам. Александр – значит мужественный защитник людей. Помню из учебника истории, что в войске Александра Македонского был воин по имени Александр, который боялся сражений. Македонский подозвал его и сказал: «Или перестань бояться, или смени имя». А вам не придется менять героическое имя. Да вы, судя по фамилии, украинец?

– Да. Из села Лютенка Гадячского уезда.

– Так мы же почти земляки! Елизавета из Полтавы, это вблизи вашего уезда, а я живу под Харьковом…

У подъезда их ждала закрытая карета. Засядько взглянул на позолоченные ручки дверок и стенки, покрытые филигранью, и сделал последнюю попытку избежать визита, но Мария Степановна решительно подтолкнула его внутрь и взобралась следом.

Сиденья были покрыты персидскими коврами, тускло блестела слоновая кость поручней. Засядько сел, покорившись судьбе. За годы учебы в корпусе еще ни разу не бывал дома у богатых товарищей-горожан. Не то что не приглашали, пытались затащить чуть ли не силой, но избегал. Не хотелось выказывать свою бедность, явно же будут похваляться роскошью, показывать портреты знатных предков. Не объяснишь же, что он сам – знатный предок?

Карета качнулась: на запятки вскочили лакеи. Одетый кричаще пышно, ну просто заморская птаха попугай, кучер прикрикнул на лошадей. Сиденье под ним мягко качнулось. Засядько покосился в раскрытое окно. Карета мчалась с большой скоростью, происшествие вроде бы не отбило охоту ездить быстро. Елизавета Павловна смотрела на юного героя с любопытством и материнским участием, а Мария Степановна продолжала без умолку тараторить:

– …И сейчас бы мы жили под Харьковом, если бы не замужество. А вот Ксанка раньше ни разу не бывала в Малороссии. Это первый раз ее взяли с собой. А где вам больше нравится: в Малороссии или в Петербурге?

К счастью, карета пошла медленнее, остановилась. Лакеи распахнули дверцы, и это позволило Александру увильнуть от ответа.

Перед ними возвышалось огромное, богато отделанное лепными украшениями здание, почти дворец. От него ощутимо веяло богатством, знатностью, которые владельцы стремились продемонстрировать всякому и каждому. В нишах стояли статуи, помесь греческого со славянским, карнизы поддерживали кариатиды с торсами геркулесов, даже исполинские вазы с цветами были изукрашены сценами из Троянской войны.

Засядько стал подниматься по широкой мраморной лестнице вслед за Марией Степановной. Вторая дама немного задержалась, мягким голосом, словно стесняясь, отдавала распоряжения кучеру и лакеям.

В гостиной пахло восточными благовониями, недавно вошедшими в моду, но Засядько уловил в них привычные запахи местных степных трав. Обитая зеленым штофом мебель блистала как золото, изящно выполненные ручки были из серебра, а паркет был натерт воском до такой степени, что Засядько остановился на пороге в нерешительности.

Натирать паркеты воском вошло в моду недавно. В кадетском корпусе, смеясь, рассказывали, как фельдмаршал Суворов, войдя к императрице, поскользнулся как на льду и, размахивая руками, хватался за придворных, дабы не упасть, срывал с вельмож парики, у женщин хватался за декольте и с треском расширял эти модные вырезы до трусиков, кого доводя до обморока, а кого из женщин и втайне радуя, давая возможность явить свои прелести всем мужчинам сразу…

– Прошу вас, – сказал почтительно дворецкий.

Засядько, стряхнув оцепенение, двинулся по скользкому как лед паркету.

Они миновали один зал, затем второй. Засядько уже думал, что его поведут по всему великолепию, даже спустятся в подвалы и взберутся на чердак, дабы похвастаться, но в третьем навстречу им выбежала та самая миловидная девушка, которая была в коляске. Увидев Александра, она немного смутилась, но быстро справилась с собой и храбро шагнула вперед.

– Ксанка, – заговорила Мария Степановна патетически, – вот он, наш спаситель!

Засядько с досадой почувствовал, что краснеет. Девушка смотрела на него восторженными глазами. От нее шел аромат чистоты и свежести, глаза были ясные, блестящие, как у дорогой куклы.

– Папа велел накрыть стол в красной столовой, – сказала она тихо. – Пойдемте, я провожу вас…

Голос ее удивительно гармонировал со всем ее обликом. Он был такой же чистый, ласковый и теплый. В нем слышались нежность, участие и понимание.

Александр, ступая словно деревянный, пошел в указанном направлении. Рядом что-то увлеченно рассказывала Мария Степановна, поддакивала подоспевшая Елизавета Павловна. Похоже, обе рассказывали о том, о чем всегда говорят никчемные люди, у которых своего ничего нет: о великих предках, о старинном дворянском роде, даже княжеском, голубой крови.

В огромной красной столовой Александра усадили в кресло. Появился лакей, похожий на генерала, быстро и ловко застелил скатертью стол. Еще два лакея, младших по рангу, принесли целую гору пирожных, расставили чашки, положили серебряные ложечки.

«Быховского бы сюда, – подумал Засядько. – Того хлебом не корми, дай только повращаться в светском обществе. Правда, этот сынок кошевого поиздевался бы над ними всласть. И все с улыбочками, комплиментами».

Мария Степановна сказала значительно:

– Сейчас придет Юрий Николаевич. Он в кабинете. У этих военных всегда дела…

Через несколько минут бесшумно распахнулась дверь, мелькнула ливрея лакея. В столовую вошел грузный мужчина с красным лицом. Засядько быстро взглянул на трехцветный шарф с золотыми кистями, нагрудный знак и шпагу с вызолоченным эфесом. «Ого, полковник!»

Александр вскочил, вытянулся. Полковник благосклонно кивнул, позволяя сесть, и сам опустился в приготовленное кресло напротив. Женщины смотрели на него выжидательно.

– Слышал о вас, юноша, – сказал полковник густым хрипловатым голосом. – Вы сильный и храбрый человек. К тому же, насколько я понял из данной вам характеристики, и в науках преуспеваете?

«Откуда он знает, – подумал Засядько с некоторой тревогой. – Ну, пригласили в гости, напоили чаем, угостили пряником, ну и хватит… А в мои характеристики