Часть I

ГЛАВА 1

Гигантская темная воронка, захватив половину неба, неотвратимо опускалась к земле. Массы воздуха разгоняются по исполинскому кругу, тугие, как силовые поля. Повеяло космическим холодом, мы все ощутили острый запах озона. Я с ужасом понял, что смерч не только коров и конных рыцарей швырнет в стратосферу, но опустится и пойдет по планете, как чудовищный бульдозер, сдирая саму землю, пока не дойдет до базальтового слоя. Будет великий треск, планетный катаклизм, обломками коры взметнется чудовищный вихрь, а дальше смерч начнет, как чудовищный пылесос, высасывать магму.

Кто-то прокричал в бессильном страхе:

– Мы не можем объяснить этот феномен!.. Это какая-то вырожденная материя!

Урган сказал резко:

– Объяснения потом! Как остановить?

– Сэр, это невозможно!

Торкесса вздрагивала, прижималась ко мне, я погладил ее по голове. Урган обернулся, лицо белое, виноватое, в глазах отчаяние.

– Это за мной, – сказал я невесело.

Он вздрогнул:

– Вы уверены, Ваше Величество?

– Сам понимаешь, за мной. Есть на чем взлететь? Одному?

Он смотрел непонимающе.

– Авиатка, антигравитационный пояс с управлением… Но, Ваше Величество, что вы задумали?

Торкесса вскрикнула тонким голосом:

– Не бросай меня!

– Извини, дорогая, – ответил я мужественно, – но мужчины рождаются для битв и красивой гибели. Я же, прежде всего, как и было предсказано в Древних Рукописях, – Защитник, Спасатель… или Спаситель, вечно путаю. Похоже, это неведомый зов… или угроза.

У входа в наш маленький звездолет в великолепной небрежной позе расположился на страже воин, красиво облокотившись о двуручный меч, воткнутый острием в землю. Он отсалютовал нам с Урганом, забрало поднято, красивое мужественное лицо, короткая черная бородка и такие же усы, а когда улыбнулся, блеснули ровные белые зубы. Доспехи сияют, новенькие, хорошо подогнанные, усиленные сервомоторами, где за каждой пластинкой следит отдельный микрочип, равный по мощи ста компам, что обслуживают ядерный центр в Пентагоне. На широком титановом поясе сверхмощные аккумуляторы, бластер в кобуре со шнурком, что значит, сам прыгает в ладонь, два каменных ножа для ритуальных целей.

– Инженеры у вас еще те, – сказал я Ургану.

Урган отмахнулся:

– Мы прежде всего воины… Сюда, Ваше Величество.

В большой комнате за трехмерным монитором работала девушка, на звук наших шагов резко обернулась. Я увидел безукоризненно чистое лицо, очень правильное, как у кукольной Лары Крофт. Голова выбрита, отчего казалось, что уши сильно торчат в стороны. Я присмотрелся, нет, уши идеальны, как идеальны глаза, нос, губы, шея. На ней нечто вроде кожаного передника, что оттопыривается на крупной груди. Сбоку видно, что грудь, несмотря на размеры, тоже идеальной формы и тоже с изумительно чистой кожей. Да и сверху такое декольте, что я только сглотнул слюни.

Работает всеми десятью на клавиатуре, а на коленях покоится стволом в мою сторону тяжелый автомат. Или скорее ручная пушка. Выглядит именно скорострельной пушкой, я еще подумал про легкие сплавы, из которых это чудовище.

– Оставь автомат, – велел Урган. – Его Величество знает, что мы регорны. Быстро найди десантный поясок.

– Есть, – ответила она четко, не задавая лишних вопросов, и метнулась к шкафчику, все еще держа автомат в другой руке.

Корабль чуточку встряхнуло, я представил себе, что творится за его стенами, стиснул челюсти. Хотя бы торкесса укрылась в своем огромном звездном крейсере…

Девушка очень быстро и ловко открыла замки, через мгновение в ее руках блеснул металлом широкий пояс. Урган выхватил и указал мне глазами на дверь. В коридоре попадались встревоженные, но не испуганные люди, регорнов испугать трудно, с каждым шагом рев урагана громче, а когда мы приблизились к открытому люку, пришлось кричать друг другу, широко разевая рты.

Ветер подхватил, попытался утащить пока что по широкому, диаметром в сто километров, кругу. Торкессу уводят в ее крейсер, я махнул телохранителям, чтобы поторопились, быстро надел пояс.

– Как взлететь?

– Пряжка!..

Мы уже кричали, дико выкатывая глаза и раздувая шеи. Грохот рожденного в межзвездных безднах урагана раздирал уши. Я торопливо ухватился за пряжку. Ноги мои оторвались от поверхности. Урган успел крикнуть с жалостью:

– Ну почему сейчас, когда так близко к полному счастью?

– Полное счастье, – прокричал я в ответ, – это некоторая крайняя форма идиотизма!.. Судьба знает, что делает… Я вернусь… со щитом или под щитом…

Вдогонку мне долетел крик:

– Но как?

Ветер оборвался, я не сразу сообразил, что подняло в воздух и несет в мощной струе шириной с Гольфстрим. Пальцы стиснули пряжку, я уже направлял полет, стремясь в самый эпицентр, снова ветер, внесло в тучу сухих листьев, по лицу больно ударил ком травы. Поверхность планеты быстро скукоживается, я мчусь по сужающейся трубе межзвездного силового вихря, а там, в самом куполе, жутко блещут звезды на абсолютно черном небе.

Я напрягся, задержал дыхание и, заставив пояс нести с максимальной скоростью, устремился в самый центр. Стены вихря быстро сближаются, начало задевать щепками, вырванными с корнем кустами, задушенными вихрем степными зверьками. Черный купол надвинулся, я сжался, не зная, чего ожидать, то ли удара, то ли вот-вот разорвет, как положено в открытом космосе.

Вращение в самом зените понесло с такой силой, что едва не оторвались руки и ноги. Я сжимался в ком, барабанные перепонки рвет грохот урагана, конечности налились свинцом…

Снизу ударило жестким, я завалился в бессилии, чувствуя себя выпотрошенной рыбой на столе повара-садиста. Не сразу сообразил, что вокруг тишина, только шелестят листья, а после паузы снова заверещали птицы. Я осторожно открыл глаза. Прямо перед лицом гигантские травинки, странно суставчатые, будто бамбук, только очень уж карликовый. По одной такой бамбучине побежал черный с металлическим блеском муравей, похожий на киборга из высокопрочной стали, когтистые лапы легко охватывают цилиндрический стебель.

Я не двигался, вокруг все ожило, испуганные было моим падением, заверещали кузнечики, разбегались жужелицы, на соседнюю с муравьем травинку взобралась божья коровка. Потопталась неуклюже, надкрылья поднялись, обнажая нежнейшие, как у молодой женщины, бока, развернулись тоненькие прозрачные крылышки, и коровка взлетела с неожиданной стремительностью.

Вокруг лиственный лес, могучие раскоряченные дубы со страшными дуплами, небо еще голубое, но уже наливается предвечерней синью. Могучие громады облаков. В них смутно поблескивает, небесные горы озаряются изнутри золотистым светом небесной кузницы.

Я настороженно прислушивался, воздух наполнен теплым запахом дуба, муравьиной кислотой, сладким ароматом живицы. Подо мной захрустели сочные стебли, это я оперся на локоть.

За спиной фыркнуло, я оглянулся, сердце подпрыгнуло. Конь, огромный белый конь на том краю поляны, уже под седлом, справа огромный двуручный… нет, у меня же был трехручный!.. меч, слева – лук с колчаном стрел, а за седлом небольшой дорожный мешок, в котором явно всякие мелочи, вроде трута и огнива.

– Мой конь! – сказал я и прислушался к своему голосу. Прибавилось грубоватой хрипотцы, такой красивой и мужественной, вообще голос звучит как мощный боевой рог, как воинская труба, зовущая на подвиги. – Мой Рогач!

Имя, конечно, грубое, простое, но с середины лба могучего жеребца торчит такой же белый, как он весь сам, свирепо загнутый рог. Это, значит, не просто конь, а единорог, а я, на взгляд нынешнего народа, буду выглядеть девственником. Не знаю, как здесь, но в моем мире я бы лучше пошел пешком, чем чтоб на меня смотрели как на девственника. Это еще хуже, чем на непьющего или не прогуливающего уроки.

Конь снова фыркнул, обнюхал мои плечи, широкие, вздутые мышцами, похожие на огромные головки сыра, коричневые от солнца. Руки мои снова длинные, толстые, перевитые жилами и хорошо проступающими под кожей группами продолговатых мышц, боевые браслеты на запястьях и предплечьях, а грудь настолько широка, что я сам вынужден поворачивать голову, чтобы рассмотреть правую и левую половинку, где вздуваются твердые, как щиты из гранита, грудные мускулы.

– Ну что же, – сказал я, любуясь своим звучным мускулистым голосом, – отправимся спасать мир!.. Кто, как не я? Что, вообще-то, понятно.

Медленно испарялась тоска, только что стал императором Вселенной, но не успел поимператить, а очень хочется, одно утешает, что вернусь в ту же минуту, что и отбыл. Разве что с двух– или трехдневной щетиной на мужественном, потемневшем от солнца лице. Или с четырехдневной, если не уложусь в три дня.

Единорог напрягся, я запрыгнул, как и прежде, пренебрегая стременем, а это значит, обрушился всем немалым весом, а уже там, в седле, разобрался с оружием, перевесив меч в ножнах за спину, широкая перевязь со странным орнаментом красиво легла через плечо. В том месте, что над плечом, перевязь в три слоя, к тому же с металлическими шипами, понятно, дополнительная защита от рубящих ударов сверху.

Через поляну по головкам цветов и верхушкам трав промелькнула широкая угловатая тень. Тяжелая туша дракона плывет по небу ровно, без рывков, не проваливаясь. Взмахи мощных крыльев не подбрасывают тело вверх, словно те помавают просто для эстетического эффекта, сами по себе, а дракон на них посматривает даже с некоторым удивлением.

Как же летает – мелькнула мысль из прошлой жизни, но я взял ее за горло, потряс, придушил, бросил под ноги и слегка потоптал подошвами варварских сапог. Жук, как говорят знатоки, по всем законам аэродинамики, тоже летать не может, но он этих законов не знает и потому летает. Хотя это вряд ли самый весомый аргумент, ведь я тоже не знаю этих законов, но не летаю же? А я еще тот жук, да и драконом меня уже называли.

В стороне над деревьями раздалось торопливое хлопанье крыльев. Верхушки кустов затрепетали, как зеленая ряска в старом озере под порывом сильного ветра, пронеслось крупное черное тело, подобно гибкому дельфину в погоне за рыбой, через мгновение огромный ворон красиво и грозно пролетел по кругу, выбирая, где бы сесть, но деревья в стороне, да чтоб еще на удобной ветке, каркнул недовольно, на голову не сядешь, да и на плечо вряд ли пущу, хоть и варвар, не фиг когтями дырявить мою варварскую кожу.

Я охнул, когда он все же спикировал на плечо, защищенное перевязью, а один из когтей, промахнувшись, вогнал в не такую уж и дубленую кожу.

– Привет, – сказал я, – старый друзьяка!

Ворон счастливо каркнул:

– Ур-р-ря!.. Снова спасать мир?

Я ответил с некоторым стыдом:

– Хуже…

– Что случилось?

– Увы, на этот раз… совестно сказать, но всего лишь собственную шкуру.

Ворон посмотрел сочувствующе, но не смолчал, не утерпел, злорадно каркнул:

– Ага, мой лорд, и вы изволили о сверхценности всякой жизни вспомнить?

– Да на фиг мне всякая, – возразил я с истинным чувством демократа. – Пусть хоть все друг друга поубивают, лишь бы не было войны… Или я это уже говорил? Да ладно, зато красиво. Кто-то ж мог не услышать мои мужественные речи в прошлых квестах?

– Ну-ну, – сказал ворон саркастически. – Еще скажите, мой лорд, насчет Екклесиаста.

– А что с Екклесиастом?

– А у него все возвращается на круги своя. Это я вежливо насчет повторов.

– Во-во, – сказал я, приободрившись. – Если даже у Екклеси… как, говоришь, этого яйцеголового звали?

– Склероз? – спросил ворон сочувствующе.

– Да пусть хоть и склероз, но лучше два раза умную мысль сказать, чем один раз – дурость.

Ворон кивнул.

– Да, мой лорд, да. Вы совершенно правы. Лучше два раза умное, чем один раз дурость. Даже три раза умное… Но десять, гм…

Затрещали кусты. В сторонке раздался топот, это сорвалось с места стадо свиней, с другой стороны над зелеными зарослями мелькнули ветвистые рога: олени зачуяли что-то страшное, спешат из опасного места. Я потянулся к мечу, краем глаза увидел, как игривые белки торопливо взбежали по стволу чуть ли не на верхушку.

Ветки распахнулись, на поляну выбежал огромный волк. Крупноголовый, лобастый, с широко расставленными узкими желтыми глазами. Пасть смеется, мой запах услышан и распознан, еще когда я рассматривал муравья, сел у ног Рогача, глядя на меня снизу вверх с радостным ожиданием:

– С возвращением, мой лорд!

– Рад тебя видеть, – сказал я с облегчением, хорошо, когда в друзьях волк, который может разведать, что ждет впереди, и ворон, который сверху видит еще больше. Если не в лесу, конечно.

Ворон вздохнул:

– Сколько волка ни корми, все равно придет к обеду.

Волк даже не посмотрел в его сторону, буркнул:

– Разве я к обеду? Я на зов новых приключений!.. Это ты ищешь, где бы пожрать, пасть ненасытная!

– Не ссорьтесь, – сказал я. – Раз уж судьба снова свела нас, попробуем решить загадку, что нам подсунули.

Ворон спросил важно:

– А в чем суть загадки?

– Не знаю, – ответил я. – Но меня перенесли сюда в момент, когда в том мире я готовился жениться и вступить на вселенский престол. И чувствую, что не выберусь, пока не пойму нечто. А потом надо как-то обратно.

Волк поинтересовался:

– А вселенский престол, это как? Больше или меньше, чем в нашем королевстве?

Ворон переступил с лапы на лапу, вздохнул горестно:

– Сколько волка ни корми, а все равно дураком смотрит. Мой лорд, когда отправляемся?

– Сейчас, – ответил я.

– В какую сторону? – спросил ворон. – На восток? На запад?

– Ты еще про юго-восток скажи, – огрызнулся я. – Умные люди не умничают, а пальцем показывают. Прем пока что из леса, а там увидим. Где-нить населенные пункты поблизости есть?

Волк поинтересовался громко:

– А что, где-то и умные есть?

– Не будем показывать пальцем, – сказал я милостиво.

– Правильно, – согласился волк. – Сразу врежем по наглой морде! В смысле, по клюву.

Конь мой сам отыскал тропку, справа и слева навстречу поплыли, покачиваясь величаво, огромные деревья. На протоптанной дорожке следы копыт, но не конские, не конские. Я бы сказал, что лоси, но какие здесь могут быть лоси, а вот единороги – наверняка, это еще те лоси, если дикие, не укрощенные девственницами.

Над головой верещат птицы, по деревьям двигаются отряды крупных жуков, муравьи тащат добычу, крупные бабочки порхают как пьяные, зато элегантные стрекозы шмыгают из стороны в сторону красиво, целеустремленно, зависают неподвижно, как вертолеты, хватают добычу на лету.

Лес расступался, дорога все шире, появилась колея от тяжело груженных телег, а затем и следы вырубки: пни, свежесрубленные деревья, груды зеленых веток. Мощно пахнет древесным соком. Постепенно распахивался простор, с небес донеслись серебристые курлыкающие звуки, я вскинул голову, ожидая увидеть, как по синему безбрежному небу медленно плывут, мерно взмахивая крыльями, косяки… нет, клинья журавлей… или гусей, не помню, но точно какие-то из этих крупных пернатых, если верить классикам, курлыкают во время полета по синему и безбрежному.

По синему безбрежному медленно плывут, мерно взмахивая крыльями, косяки… нет, точно клинья! – драконов. Отсюда похожи на журавлей: такие же вытянутые вперед, как у бегунов перед ленточкой, шеи, поджатые к брюху лапы, работающие как у птеролетов крылья. Впереди крупный самец, на его голове не то сверкающая корона, не то гребень в виде короны. Рассекает плотный воздух красиво и мощно, за ним пристроились два самца чуть помоложе, но тоже могучие бойцы, а дальше, на крыльях расширяющегося клина, летят вперемешку самцы и самки, подросшие дракончики.

Пока я размышлял над свойствами зрения в этом мире, когда из такой позиции могу рассмотреть корону на макушке пролетающего прямо над моей головой дракона, справа в лесу затрещали кусты. Волк насторожился, а ворон, тяжелый, как кабан, как только крылья держат, беспокойно завозился на плече. Когти соскальзывали с широкой кожаной перевязи, больно царапали кожу.

– Кыш, пернатое, – сказал я.

Моя рука привычно потащила из-за спины знаменитый трехручный. Кусты раздвинулись, оборванные бородатые люди бросились нестройной толпой.

– Кошель или живот! – закричал один.

– А меч не нужон? – спросил я.

Он остановился, распахнув варежку, больно умный. Мой меч с радостным ревом распорол воздух. Голова полетела в сторону, тело еще постояло, подумало, эти всегда думают не головой, а я рубил и крушил все остальное. Меч счастливо звенел, заглушая крики и вопли. Теплая кровь брызгала, как дождик в июльский тихий вечер. Пятеро тут же рухнули под копыта моего коня, а шестой завопил и бросился прочь, не разбирая дороги.

Сгоряча я погнал за ним Рогача, сверкающая полоса развалила бегущее тело надвое, лишь тогда я вспомнил о милосердии, о неадекватности наказания, подумал еще, это называется остроумие на лестнице, и повернул коня.

На месте схватки исчезли тела, высохли кровавые лужи, растворились вывалившиеся внутренности, испарилось расплесканное по кустам и траве серое вещество из черепов. Блестят пуговицы, змеей свернулся добротный кожаный ремень с металлическими бляшками, в траве вяло трепыхается клочок бумажки.

Судя по всему, мой меч сработал как нейтронная бомба: живые объекты уничтожил начисто, зато материальные ценности в том виде, в каком были к концу схватки. Однако волк перехватил мой ликующий взгляд, покачал лобастой головой:

– Нехорошо это…

– Хорошо, – возразил я.

– Нехорошо, – повторил он. – Это были не совсем люди.

– Тупые, – согласился я. – Ну и что? Если все тупые, то кто будет работать?

– Они исчезли, – растолковал он мне, чуть не объясняя на пальцах. – Вы еще не заметили, мой лорд, что они исчезли? Ни одного трупа. Это значит, созданы Тьмой. Это нехорошо.

Я подобрал и осмотрел щит главаря разбойников, достаточно побитый. Если все это от моего меча, то я, вообще-то, сама круть во плоти.

Волк нехотя брал в пасть палицы и самодельные луки, что остались от шайки разбойников, совал в мешок. Я спросил брезгливо:

– Зачем?

Он удивился:

– Как зачем? Кузнецу можем продать. Он все скупает. А на вырученные деньги что-то прикупим.

Ворон каркнул над ухом:

– Или погуляем в корчме.

Я с сомнением посмотрел на собранные пузырьки с неприятного вида жидкостями:

– Он и это покупает?

– Там есть ведьма, покупает.

– Все-то вы знаете, – сказал я.

Ворон каркнул самодовольно:

– Это потому, что я мудер!

– Это потому, – буркнул волк, – что везде одно и то же. Уже поднадоедать начинает. В другие края бы податься…

Я сказал невесело:

– Вселенная прет к унификации. Это называется глобализацией. Скоро везде будет еще одноитожее.

Волк пригорюнился, ворон сердито молчал. Лес отступал, мы выехали на простор, синее небо с лиловыми облаками, красный шар солнца опускается к горизонту, кровавые отблески по всей земле. Я шарил жадным взглядом по сторонам, ну где же замки, должны попадаться один за другим, вообще, должны быть, как грибы, как гуси в стае: много и разные, однако за простором снова далекий лес, совсем темный, зловещий.

Не люблю открытые пространства, весь как на ладони, Рогач понял и двинулся вдоль кромки леса. Все равно, как сказала одна путешественница, если долго идти, то куда-то да придешь. Земля тянется зеленая, плодородная, черноземистая. Я нутром чую чернозем, подзол, он в лесу, а там впереди – только чернозем, потому никак не могу врубиться: как функционирует здешнее государство, ведь не видать самой многочисленной прослойки, даже основы любой державы, – крестьянства, которое кормит, поит, одевает и снаряжает все это скачущее и дерущееся воинство, то самое крестьянство, которое возводит, кстати, красивые величественные замки.