© Юрий Курик, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Глава первая

Кусок металла носил гордое имя «ТИТАН». Он мог бы стать частью космического корабля или авиалайнера. В крайнем случае, слиться в жарких объятиях с другими себе подобными и превратиться в чудесную сковороду или лопату. В любом случае этот кусок металла мог сослужить пользу – поработать на благо людей его породивших, но волей случая он был выбран для создания воровской заточки.

Под опытными руками заточка получилась великолепной формы и остроты. Легкая, упругая, особо прочная она (пока вы читаете эти строки) мгновенно пробила одежду жертвы и с быстротой пули пронеслась под сильной, накаченной лопаткой между ребрами прямо к сердцу. Побив легкое, она между систолой и диастолой нанизала на свое хищное тело сердечный миокард как на шампур. Сердце 42-х летнего Тимофея Сивоконя перестало биться. Еще секунду назад молодящийся папаша Тимофей ликовал от счастья, толкая перед собой детскую коляску с двухмесячной дочуркой Анастасией.

Ребенок, поздняя и единственная отрада семьи, спокойно продолжал спать, вдыхая чистый воздух далекой заброшенной аллеи городского парка. Здесь, вдали от городского шума и автомобильного чада, Анастасия Сивоконь стала безотцовщиной. Она мирно спала в своей уютной коляске, смешно причмокивая пухлыми губками. Спала и не знала своей судьбы, чашу которой ей придется испить по злой воле убийцы ее отца. Мать Анастасии будет с маниакальным упорством ближайшие пятнадцать лет искать для себя мужа и отчима для дочери. Тщетно. Сердечные друзья маминого тела не прочь были прописаться в 3-х комнатной квартире сталинской постройки, но воспитывать чужого ребенка – эту маленькую глазастую крикунью – желающих не найдется. Все жизненные коллизии у Анастасии будут впереди, а сейчас она мирно, не ведая грядущих бед, спала. Отцовская душа уже воспарилась над ней и своим бренным телом и с удивлением наблюдала, как его убийца – крупный высокий мужчина бережно усаживает его бездыханное тело на скамейку. Внимательно вглядевшись в лицо своего убийцы, Тимофей Сивоконь понял – прежде в своей земной жизни он не был с ним знаком. Никогда его раньше не встречал и не видел. Меж тем, усадив труп Сивоконя на скамейку, убийца подкатил к ногам покойника детскую коляску и внимательно оглядел получившуюся композицию: уснувший на свежем воздухе немолодой отец с ребенком. Убийца хотел достать ребенка из коляски и уже протянул руки в тонких телесного цвета перчатках, но на миг задумался и коротко, внимательно оглядевшись, ушел вглубь старинного парка, едва заметно прихрамывая на правую ногу…

Наступила тишина прекрасного осеннего дня. Сквозь многоцветье недавно зеленой листвы не жаркие лучи солнца освещали место случившейся трагедии. Стайка любопытных синиц – вечных предвестников первых заморозков – деловито, по-хозяйски устроилась на ветках куста жимолости, росшего впритык к парковой скамейке. На ней правдоподобно «спал» праведным вечным сном убиенный Тимофей Сивоконь. Изображал задремавшего отца, утомленного длительной прогулкой с детской коляской.

Ободренные беззвучной неподвижностью сидящего мужчины, две самые смелые синицы осторожно-опасливыми подлетами-подскоками подкрались в поисках пищи к детской коляске. От острого птичьего взгляда не ускользнул набор продуктов в сетке-кармане. Сквозь крупные клетки четко проглядывался кусок белоснежного сала, батон какой-то колбасы и пакет молока. Постоянно оглядываясь, птахи повисли на сетке-кармане и принялись яростно долбить своими крепкими клювиками упаковку с салом. Товарки из стаи, видя успех своих подруг, щебеча и посвистывая на все голоса, оккупировали детскую коляску со всех сторон, стараясь изо всех сил урвать для себя душистый кусочек белой плоти. Сорока, сидевшая на верхушке великолепной, высокой березы, узрела неожиданный птичий пир и элегантно спланировала на спинку соседней скамейки. Она уже прикинула план атаки синичьей стаи, и только решилась на взлет, как вдруг, из кустов напротив резко высунулась на свет аллеи огромная патлатая морда бродячей собаки.

Это был плод случайной дворовой любви породистого сенбернара Цезаря и безымянной кавказской сучки, бездомной во втором поколении. Сейчас внебрачный сын уважаемого кобеля Цезаря уже три года был признанным Вожаком стаи бродячих, практически одичавших, собак. Они чувствовали себя полновластными хозяевами на огромной территории парка культуры и отдыха. Синицы, громко треща крыльями, рассыпались в страхе от собачьей морды, как горох в разные стороны. Сорока, крайне недовольная нахальным поведением какого-то безродного лохматого барбоса, взлетела круто на вершину березы и принялась во все свое сорочье горло оповещать округу о псине-захватчике чужого добра. Не обращая внимания на сорочью болтовню, собачий монстр вытащил медленно из кустов свое огромное мощное тело и по длинной дуге, не спеша, начал приближаться к детской коляске и неподвижному молчаливому мужчине на скамейке. Ароматные, неодолимо манящие к себе запахи, доносившиеся от детской коляски, будоражили собачьи мозги, отзываясь голодными спазмами пустого желудка, но Вожак не торопился. Застывшая в неподвижности фигура на скамейке, от которой резко пахло свежей кровью, внушала тревожное опасение. Вожак, обремененный горьким опытом бродячей жизни, ждал опасливо от замершего на скамейке мужчины все что угодно: от хлесткого выстрела до броска кирпичом, и готов в мгновение ока раствориться в густых зарослях парка, уводя тайными тропами от погони залегшую в засаде всю стаю.

Вожак не был трусом. В борьбе за лидерство он загрыз в честной драке нескольких претендентов. Смертельные поединки его стихия. Он всегда готов броситься в кровавую битву с любым соперником и сокрушить его плоть мощью своих знаменитых на всю округу челюстей. Голодной зимней порой именно он загрыз двух бомжей и спас всю стаю от голодного развала. Попробовав человеческого мяса, вся свора не только стала собаками-людоедами, но перешагнула незримый многовековой барьер, за которым окончилось, рухнуло подчинение воле человека.

Душа Тимофея Сивоконя со своего «высока» видела, как огромный собачий монстр неумолимо приближался к спящей Анастасии. Видел холодный блеск его голодных глаз. В ощеренной пасти сверкали безупречной белизной безжалостные клыки Бестелесный дух Тимофея в отчаянии метался между коляской и собакой-людоедом, предчувствуя ужасное и непоправимое. Он пытался вновь приобрести свое тело, чтобы отвести, даже ценой собственной жизни, от любимой дочери надвигающуюся неотвратимую беду, но каждый раз натыкался на непроницаемую для его души стену остывающей плоти. Тело не могло впустить его обратно. Оно стала безразличным и к судьбе собственной дочери, и к корчащейся в муках бессилия собственной душе. Холодеющий на осеннем солнышке труп Тимофея, представлял сейчас безучастный ко всем и всему мешок мяса с костями. Он был интересен как источник питания стае бродячих собак-людоедов и птицам, всякий раз ухватывающим свою долю от собачьего пиршества…

Вожак, одурманенный запахами колбасы и сала, замешанными на аромате свежепролитой крови, обнажив на четверть огромные верхние клыки, утробно, чуть слышно рыча, приблизился к детской коляске. Успокоенный мертвой неподвижностью мужчины, Вожак мощным рывком, всей пастью рванул карман-сетку, где лежали вожделенные дары небес. Детская коляска под напором собачьего монстра, как спичечный коробок, подлетела в воздух и перевернулась на бок, ударив со всего маху труп Тимофея по ногам.

Мертвец потерял опору. Сначала повалился боком на скамейку, затем кулем тяжело рухнул на стылую землю. Вожак, напуганный резким переходом трупа от полной неподвижности к резким движениям, принял это действо за акт агрессии и со всей мощью своего дикого тела впился зубами в его окровавленный бок. Сладкий вкус крови, вкус самой жизни заполнил всю пасть Вожака. Сразу вспомнился вкус бомжовского мяса, и он, яростно рыча, начал рвать пропитанную кровью верхнюю одежду трупа. Стая Вожака, – пять сучек и два кобелька – подростка уже стояла вокруг него в нетерпении, скуля и лая, ждала сигнала своего лидера, чтобы броситься к человеческой плоти. Одна нетерпеливая сучка решилась полакомиться содержимым сетки – кармана детской коляски. Схватив зубами сетку, она пару раз резко мотнула головой, сотрясая коляску. И вдруг из ее недр с дикими воплями выкатился сверток. От неожиданности вся стая, включая Вожака, отскочила к кустам жимолости, и замерла в нерешительности. Потревоженная собачьим вмешательством в личную жизнь и разбуженная ими, Анастасия продолжала орать во всю силу своих детских легких. Плач ребенка и лай собак далеко разносился в тиши городского парка. Ребенок, которого вместе с бывшим папашей собирался сожрать Вожак со своей стаей верноподданных собак – людоедов, боролся за свою жизнь.

До трагической развязки оставались считанные минуты. Слюна вожделения уже скопилась в собачьих глотках. Свора преодолела первую растерянность и ждала сигнала Вожака, чтобы броситься и разорвать в клочья два этих тела, и насытить свои голодные желудки…

***

Артем и Вика трахались в карете «Скорой помощи». Они не были любовниками. Они не были коллегами. Они не были даже случайно знакомыми. Они были законными мужем и женой. Проживали вместе с двумя взрослыми детьми и с родителями в однокомнатной квартире, и поэтому решение сексуального вопроса отличалось у них большим разнообразием, как мест, так и форм и методов интимной жизни. Сегодня, используя в личных целях факт обкатки машины «Скорой помощи» после ремонта, Артем захватил свою собственную жену для большого «траха». Заехал с ней с тыла в городской парк культуры и отдыха в одну из самых его глухих частей. Отдав должное проверке крепости подвесок, они несколько утомленные, но достаточно для супружеской четы – удовлетворенные, сидели на носилках у открытых настежь дверей салона и сосредоточенно курили. Сигаретный дым лениво, как-то нехотя тянулся к проему двери, замирал у верхней ее части, словно всматривался-вслушивался в тишь осеннего дня, а затем струйками нырял за дверь и растворялся в воздухе. Вдруг Вика насторожилась и, вслушиваясь в осеннюю тишину, сказала твердо и упрямо:

– Все-таки он плачет!

Артем от неожиданного утверждения жены даже поперхнулся дымом:

– Кто плачет? И почему «все-таки»?

– Я уже минут пять слышу детский плач. Там плачет ребенок! – и Вика ткнула рукой в сторону старой заброшенной аллеи.

Артем внимательно вслушался, и действительно, сквозь шум недалекой собачьей грызни отчетливо уловил детский плач. Супруги, взглянув друг на друга, мгновенно вспомнили дикий эпизод месячной давности: в их дворе свора бродячих собак окружили в песочнице молодую мамашу с двумя трехлетними близняшками. Мать, крича от ужаса при виде десятка оскаленных морд, готовых в любую секунду броситься и разорвать ее вместе с детьми, пыталась усадить детей на покатую крышу грибка. Дети-несмышленыши не могли удержаться и постоянно скатывались. Собаки уже начали кусать мамашу за ноги, и неизвестно, чем бы закончилось это противостояние отчаявшейся в борьбе за жизнь детей матери и «верных друзей» человека, если бы не решительность дворника. Он увесистой лопатой разогнал всю стаю.

Не сговариваясь, Артем и Вика бросились в кабину «Скорой помощи», и машина, послушная опытной руке Артема, понеслась в сторону детского плача. Метров через 150–200 аллея круто повернула в сторону речки, и супруги буквально натолкнулись на собачью свору, готовую кинуться на лежачего неподвижно мужчину. Рядом с ним валялась перевернутая коляска. Артем врубил сирену. От ее мощного завывания стая бросилась в кусты жимолости.

– Сиди смирно! Не выходи! – жестко приказал Артем жене.

Сам же, вооружившись шоферской монтировкой и четырехзарядной «Осой» под вой сирены осторожно вылез из кабины. Стараясь держать в поле зрения кусты, где только что скрылась банда четвероногих друзей человека, подошел сначала к свертку. Из него доносился визгливый плач. Артем поднял сверток и, оглядываясь по сторонам, опасаясь нападения собак, быстро подошел к кабине «Скорой». Передал ребенка жене. Вика, испуганная увиденным, тем не менее, быстро распеленала ребенка.

Убедилась, на ладненьком, крепком, розовом тельце девочки нет ни собачьих укусов, никаких других ран и видимых увечий. Завернула ребенка в одеяльце, успокаивая ее, прижала к своей груди. Артем осмотрел лежащего мужчину. Влез в кабину и сразу взялся за рацию.

– Что с ним? – спросила Вика мужа и кивнула в сторону мужика. – Пьян в стельку?

– Труп. Убийство – коротко ответил Артем, не переставая вызывать диспетчера.

Марк Давидович Цукерман был евреем. Согласитесь, быть кем-то

другим при таком сочетании имени, отчества и фамилии затруднительно. Да что там юлить – просто невозможно! Марк Давидович был не просто евреем – он был исключительно неправильным евреем. Приличному еврейскому ребенку, рожденному в СССР в приличной еврейской семье было открыто три пути: в артисты, в музыканты, во врачи. В других специалистах- евреях Советы не нуждались. Коммунисты ловко подхватили падающее знамя антисемитизма из царских рук и достойно несли его до кончины КПСС, формируя в народе на бытовом уровне негативное отношение к евреям.

Марк Давидович был неправильным евреем. Он имел все шансы стать хорошим саксофонистом в местной филармонии или уважаемым врачом-гинекологом, но стал