Часть 1
Семнадцать лет
1928–1929

Предисловие

В предлагаемой читателю книге рассказывается о жизни верующего молодого человека. Это то дорогое, что хранится в сердце, когда в жизни уже все испытано, осмотрено. Когда человек, близясь к закату, определяет, взвешивает все ценности и делает окончательные выводы о самом важном в жизни.

Юноша жил и развивался, когда строилась послереволюционная Россия. Он, как и основная масса молодежи нашей страны, был сыном трудовой семьи и учился в советской школе. На всех в той или иной степени действовали влияния религиозные и антирелигиозные. Одни, вырастая, становились атеистами, а другие – верующими. Лева, как и подобные ему, не плыли по течению: в его сознании развилось то, что сделало его жизнь христианской. Он стремился поступать по Вечной Книге, с помощью которой он нашел в юности то, что и по прошествии многих лет осталось для него величайшей ценностью.

Пусть отрицающие Христа не скажут: какое мракобесие! Но терпеливо, беспристрастно постараются проанализировать все то, чем жил Лева.

Служение Христу, – вот что определяло жизнь Левы, желание помочь ближним, облегчить горе, делать добро.

Эта книга адресована людям всех возрастов.

Да благословит Бог каждого человека, раскрывающего эти страницы, получить для себя и окружающих полезные уроки и понять, что наше сознание определяется не только земным бытом, но и небесным бытием, которое, как чудное солнце, влияет на жизнь людей, стремящихся к свету и добру.

Ю.С. Грачев. Куйбышев, 1970 г.

Глава 1. Школьники

«Простым дать смышленость, юноше – знание и рассудительность».

Притч. 1:4

Прежде чем идти в школу, Лева решил забежать к своему другу – однокласснику Шуре Голованову, который был известен среди ребят под именем Голованчик. Он жил недалеко. Его отец – рабочий железнодорожного депо – выстроил небольшой дом и разбил сад рядом с огородом родителей Левы.

На стук в калитку больших зеленых ворот почти тут же выбежал Голованчик. Это был юноша маленького роста с совершенно рыжей головой. Он весело замахал Леве.

– Это ты? Заходи, заходи. Я почти уже собрался в школу.

– Я к тебе на минутку, – сказал Лева, – один пример по алгебре не решил, давай посмотрим вместе.

Лева приветливо поздоровался с матерью Шуры, которая суетилась у печи. Это была простая, богобоязненная женщина. Она не особенно вмешивалась в жизнь и учебу своих детей, за исключением того, что на церковные праздники запирала в сундук их гитары и балалайки, говоря, что теперь играть нельзя.

Лева сверил свое решение с решением товарища, и они пошли в школу.

– Да, – сказал Голованчик по дороге, – подумать только, Лева, мы скоро закончим «девятилетку» (тогда в средней школе учились девять классов), получим свидетельство и можно поступать в вуз.

– Ты куда мечтаешь пойти? – спросил Лева.

– Я еще точно не решил, – ответил друг, – папа советует в индустриальный, да там большой конкурс. Я слышал, что легче всего поступить в ветеринарный институт.

– А я, – сказал Лева, – до сих пор думаю, куда поступать. Ведь ты знаешь, что я с детства вместе со Шмидтом (так они звали одноклассника Виктора) увлекался камнями. Сколько коллекций минералов мы собрали по берегам Волги, как мечтали стать геологами! А потом я увлекся химией, тогда ее еще и не преподавали в школе. Мы сделали много опытов! Какая интересная наука химия!

– Вообще-то ты, Лева, очень увлекающийся, – сказал Голованчик. – Щупленький, а столько всего хочешь захватить; вот и радио, и электричеством интересуешься. Впрочем, мне это тоже очень нравится.

Самодельные детекторные радиоприемники в то время были для школьников большой новинкой, и многие проявляли к ним большой интерес.

– Эх, если бы родители могли поддержать меня материально, – сказал Лева, – я, кажется, всю бы свою юность учился бы и учился; кончил бы один вуз, поступил бы в другой. Да только об этом думать не приходится, ведь мой папа фельдшер. Работая на железной дороге в приемном покое, он мало зарабатывает; а семья у нас большая: пятеро детей и я – самый старший.

– И я – самый старший, – сказал Голованчик, потому мы должны поскорей получить специальность, чтобы работать и помогать родителям.

Был тихий, ясный, осенний день – день так называемого бабьего лета. Листва с деревьев еще не опала и украшала все золотым убором сентября. Огромная школа из красного кирпича (здание бывшей семинарии) шумела от криков и беготни школьников.

Но вот раздался резкий электрический звонок, все разбежались по классам, и наступила тишина. У Левы и Шуры был урок литературы. Средних лет учительница с увлечением рассказывала учащимся о художественном творчестве великого русского писателя Льва Николаевича Толстого.

Вдруг урок ее прервался. В класс вошел заведующий учебной частью. Школьники встали, поздоровались. Он извинился перед преподавателем и заявил, что должен сказать учащимся несколько слов.

В своей краткой речи он подчеркнул, что для них наступил последний, завершающий учебный год. Требования к этому выпуску будут повышенные, и поэтому он просил всех особенно серьезно отнестись к учебе.

– Вы знаете, – сказал он, – большая часть нашей молодежи заканчивает только пятилетку или семилетку и идет на производство. Вам же дано право получить полное среднее образование. Нужно особенно ценить то, что дает вам советская власть и серьезно готовиться к поступлению в вузы.

Заведующий ушел. А Лева некоторое время еще думал о нем, так как хорошо знал его. По дороге в школу они часто встречались, и по пути заведующий наставлял его о пользе физической гимнастики.

Теперь же Лева с большим вниманием слушал его рассказ о творчестве Льва Николаевича Толстого. Он очень любил этого писателя; знал, что у него есть философские и духовные статьи, но читать их еще не приходилось.

– Если бы я тоже мог хотя бы немного писать, – думал Лева. Он с раннего детства любил читать. Его мать в свое время училась в Петербурге на Высших Бестужевских женских курсах, но не окончила их. А вот увлечение литературой осталось у нее на всю жизнь. Эту любовь к чтению она передала и своим детям. Она познакомила их с произведениями А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. Ю, Лермонтова, которые были настольными книгами в их семье. В четвертом классе Лева записался в литературный кружок, но еще раньше он пытался писать стихи. Вот одно из них:

 
…Бедняк милости просил, и богачу он молвил:
«Подайте на кусочек»,
Но богач не дал и пятачок.
Лучше быть бедняком, чем иметь каменное сердце.
 

Позже Лева понял, что писать стихи – совсем не его призвание и перешел на прозу. Его первым опытом была «Скала богов». Он написал об одном горном ауле, где верили в то, что на скале живут боги и поклонялись им. Тогда один юноша, смелый и храбрый, решил проверить это и забрался на скалу. С большими трудностями он достиг вершины и убедился, что никаких богов там нет. Холодные, каменистые, голые вершины – и все. Он спустился в свой родной аул и поведал людям об этом. С тех пор суеверию пришел конец.

Занимаясь в литературном кружке, Лева написал рассказ о пожаре, передал его председателю кружка – ученице параллельного класса Марусе Япрынцевой. Она так улучшила его рассказ, что, когда его читали на кружке в присутствии преподавателя, Лева едва узнал его и очень удивился. Еще в те годы подруги Маруси предсказывали ей нечто о Леве, а Голованчик всегда, когда видел Марусю, внушительно похлопывал приятеля по спине и посмеивался. Прошло много лет после этих школьных дней, и Маруся Япрынцева стала верной женой Левы.

А теперь, слушая учительницу о работе Льва Толстого над своими произведениями, Лева думал: хорошо бы заняться литературой и стать писателем. Действительно, сколько в жизни интересного, прекрасного – приобретать знания, учиться, развиваться, но лучше всего стать ученым-исследователем. Он невольно вспомнил фантастические рассказы своего друга Шмидта, который уговаривал его бежать из дома, отвязать лодку на берегу Волги и поплыть вниз по реке.

– Ведь ученые всегда бегут, – говорил Шмидт, – потом забираются на облака, ходят по облакам и с высоты изучают небо и землю.

Тогда они даже сушили сухари, складывали в свои ранцы, готовясь в путешествие. Но все это прошло, и теперь Лева никуда не собирался бежать, сейчас было одно желание – хорошо окончить девятилетку и учиться дальше, чтобы стать честным тружеником.

Наступила перемена. Любимой игрой их в это время была борьба за мяч. Девушки перекидывали мяч между собой, а юноши отбивали его и бросали друг другу. В результате борьбы за мяч получалась огромная свалка. Все смеялись, веселились, и большие перемены проходили, как одна минута.

Но вот уроки закончились. Лева с другими ребятами направился домой. К нему подошел один из его друзей, который жил в городе.

– Лева, у меня нет учебника по литературе, не дашь ли ты мне до завтра?

– С удовольствием дам, возьми, только не забудь принести завтра, а то мне тоже нужно готовить уроки.

Дома Леву уже ждали. И как только он пришел, мать усадила его, трех его сестренок и братишку за стол и начала кормить обедом. Отец был еще на работе.

Покушав, Лева вышел во двор-сад. (Здесь когда-то были молоканские сады.) Молокане – одна из сект духовных христиан, которая возникала в России во второй половине 18 века. Отколовшись от православия, они стремились жить по Евангелию, были гонимы. Деды и прадеды Левы были тоже молокане.

Сад находился на окраине города Самары. Слева перед домом росли два больших дерева ранетки. Справа – большая сосна, с которой каждый год на Рождество отец срезан ветки для того, чтобы устроить детям «елку». А подальше впереди возвышалась необыкновенно высокая старая ветла. Эта ветла была, видимо, с тех пор, когда здесь были огромные приволжские дремучие леса. Ствол ее был настолько толст, что четверо мужчин не могли обхватить его. Достигнув четырехметровой высоты, он разделился на две части, где образовалось огромное дупло. Обычно там играли дети. Левее ветлы был знаменитый колодец с прекрасной водой. Он был известен нескольким соседним улицам, и люди, готовящие лимонад на продажу, специально приходили за этой водой. Дальше была рощица стройных, высоких тополей. Отец рассказывал, что он сажал их, когда был еще мальчиком. За домом слева была беседка из акаций и росли плодовые деревья, среди них особенно славилось одно, на котором созревало несколько сортов яблок. Лева ходил по этому тенистому двору, воздух был наполнен ароматами осенних увядающих листьев. Войдя в беседку, Лева невольно вспомнил, как здесь сидели раненые и он, будучи маленьким мальчиком, с опаской посматривал на этих людей, ходящих на костылях.

Это было время первой империалистической войны. Братство евангельских христиан-баптистов, памятуя притчу Христа о милосердном самарянине, организовало в соседнем доме лазарет для раненых. Братство верующих не только проповедовало любовь, но на деле старалось проявить ее к тем, кто был покалечен на войне.

Отец и мать Левы были из молоканских семей, где Библия занимала первое место и люди стремились к высоконравственной жизни. Став взрослыми, они поняли, что молоканство не является полным исполнением учения Христа и, как рассказывали Леве, перешли в Братство евангельских христиан-баптистов, которое более соответствовало истинам Евангелия.

Недолго прогуливался Лева по двору. Он принес маме два ведра воды и сел за уроки. Занимался он в комнате, которую называли кабинетом. Там стоял отцовский письменный стол и большой сундук, на котором спал Лева. Стены комнаты были оклеены темноватыми обоями в строгом стиле. В других комнатах обои были светлые, с красивыми цветами.

Недолго Лева занимался. Пришел отец. Видно было, что он устал. Пообедав, он позвал Леву с собой на огород.

– Пойдем, пока стоит хорошая погода, мы должны спилить засохшую яблоню на дрова и выкорчевать пень.

Лева охотно пошел с отцом, он любил помогать ему. Они на зиму дрова не покупали, а топили обрезанными сухими ветками и засохшими яблонями. Огород, на который они пришли, представлял из себя участок земли, граничащий со старым садом. Дружно взялись они за работу. Пот катился с них градом. Пилить сушняк было легче, чем корчевать и подрубать пни, – это самая тяжелая работа. Переносить нарубленный сушняк и напиленные ветки пришла вся семья и даже самый маленький братишка Левы – Веня.

– Да, хорошо у нас здесь, на 3-ей Молоканской, – сказал отец, вытирая пот, – а в городе-то… Ну и пыльна наша Самара.

Действительно, стоило подуть ветру, как над городом поднимались целые тучи черной пыли, которые проникали всюду. Лишь только район молоканских садов был защищен массивами деревьев земской больницы (ныне больница им. Пирогова).

– Да и в жизни людей, – добавил отец, – столько пыли, столько грязи. Трудно встретить чистые души.

Захватив две большие ветки и волоча их по земле, отец и сын направились к дому. По обеим сторонам улицы росли огромные зеленые тополя. Здесь вечерами устраивали гулянья. Люди из монастырского и железнодорожного поселков приходили, чтобы подышать свежим воздухом, погулять в саду. Один из старых артистов как-то сравнил этот молоканский сад с тургеневскими местами.

– Эй, отец, – обратился к Сергею Павловичу, отцу Левы, высокий парень в косоворотке, подпоясанный плетеным поясом с кистями, – нет ли спичек. Хочу закурить.