Пролог

1

От тюрьмы и от сумы…

Величайший ювелир своей эпохи Карл Фаберже даже в кошмарных снах представить себе не мог, что эта народная мудрость может коснуться его лично и его семьи. Однако коснулась. Он вынужден был бежать из тифозного и разграбленного, утопающего в гражданской войне Петрограда, чтобы спасти тем самым свою жизнь. Уже не оставалось сомнений, что его со всех сторон обносят красными флажками дорвавшиеся до власти «альбатросы революции», которым не давали покоя драгоценности Фаберже. Впрочем, оставалась надежда, что удастся спасти хотя бы часть тех ценностей, которые принадлежали семье. Буквально днями, как только был принят декрет Совнаркома о защите собственности иностранцев, он сдал свой дом в аренду швейцарской миссии, а вместо оплаты попросил Полномочного министра Швейцарской конфедерации в Петрограде Эдуарда Одье принять на хранение саквояж с драгоценностями. Фаберже не сомневался в том, что старейшина дипломатического корпуса в России, в порядочность которого он безоговорочно верил, найдет способ вывезти драгоценности из Петрограда. К тому же в России оставались два его сына, которые должны были провести ликвидацию товарищества со всеми его магазинами и ювелирными мастерскими в Москве, в Одессе и Петрограде, а вырученную валюту перевести в швейцарский банк.

Покосившись на плачущую жену, которая все еще не верила, что «её Карл» может покинуть Россию с нищенским узелком в руках, он перевел взгляд на покрытое жирной копотью вагонное окно, за которым едва просматривались скорбные лица провожавших его сыновей, с трудом сдерживая слезы, улыбнулся им виноватой, слезливой гримасой и, кивнув, чтобы шли домой, совершенно обессиленный закрыл глаза.

Он все еще не верил, что уезжает из города, который любил всем сердцем, но который за короткий срок превратился в сплошную выгребную яму, где все дела вершили революционные матросы, солдаты и чекисты. Он все еще боялся, что в вагон ввалится патруль из солдат и матросов, которым расстрелять «буржуя» – что на дорогу высморкаться, старший из них предъявит очередной мандат, и… и всё. За себя он уже не боялся. Боялся за своих близких. Революция, гражданская война, разбой и погромы, в которых новоиспеченные блюстители порядка и революционной законности в кожаных куртках, с маузерами на поясе и мандатами в руках, не уступали самым отпетым бандитам. Грабили всё! И впечатление было такое, будто революцию делали вовсе не для того, чтобы восторжествовала социальная справедливость, а для того, чтобы кто-то наполнил свои карманы.

Господи, скорей бы конец этому кошмару! Фаберже рвался из революционной, погрязшей в братоубийственной войне России, и это несмотря на то, что он был гол как сокол. Он уезжал без денег, золота и драгоценностей, с одним лишь чемоданом, в котором лежали носильные вещи, на которые вряд ли позарятся таможенники на латвийской границе.

Карл Густавович приоткрыл глаза, в этот же момент послышался «отправной» гудок, качнулся переполненный вагон, кто-то из дам нервно хихикнул, и за окном медленно поплыл замусоренный, черный от паровозной сажи перрон, с которым в счастливое прошлое уплывала налаженная петербургская жизнь, а впереди ждала полная неизвестность. Поставщик Высочайшего двора Карл Фаберже, награжденный за свой труд ювелира и за преданность России орденами Святой Анны и Станислава, не мог не догадываться, что его не очень-то ждали в Риге, – нищие эмигранты нигде не нужны. Впрочем, все его сомнения относительно того, правильный ли он сделал выбор, покидая Россию, развеялись еще в поезде, когда стало известно о Красном терроре, официально объявленном Советом Народных комиссаров сразу же после покушения на Ленина. Если до этого момента с пассажирами еще обращались по-божески, то уже на границе пронизанные откровенной ненавистью солдаты и матросы не церемонились с «белой костью». «Экспроприировали» всё, что можно, а за малейшее неповиновение – пуля.

ОБРАЩЕНИЕ ВЧК И ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ РАЙОННЫХ ЧК К ТРУДЯЩИМСЯ РЕСПУБЛИКИ ОТВЕТИТЬ НА РАНЕНИЕ В. И. ЛЕНИНА УСИЛЕНИЕМ БОРБЫ С КОНТРРЕВОЛЮЦИОНЕРАМИ

З сентября 1918 г.

Товарищи рабочие и граждане!

Контрреволюция поднимает голову. Обнаглевшая буржуазия совместно с пособниками капитала делает попытки вырвать из ваших рядов вождей рабоче-крестьянского дела. Преступная рука члена партии соц-революционеров, направленная англо-французами, осмелилась произвести выстрел в вождя рабочего класса. Этот выстрел был направлен не только против т. Ленина, но и против рабочего класса в целом. Удар, направленный против вас, рабочих и граждан, должен разить наших врагов.

В этот тяжелый момент вы должны сплотить ваши ряды и дружным отпором раздавить гидру контрреволюции.

Больше спокойствия, смелый натиск – и все гады контрреволюции будут раздавлены нашими мозолистыми руками.

Преступная авантюра с.-р., белогвардейцев и всех других лжесоциалистов заставляет нас на преступные замыслы врага рабочего класса отвечать массовым террором. Карающая рука рабочего класса разрывает цепи рабства, и горе тем, кто встанет на пути рабочего класса, кто осмелится ставить рогатки социалистической революции.

…………………………………………………………………………………………….

Мы уполномочены рабочим классом и беднейшим крестьянством охранять все завоеванное Октябрьской революцией, и мы должны именем рабочего класса обязать всех граждан заявлять о случаях и попытках подготовки восстания и агитации против Советской власти.

Это обязанность всех граждан, и все должны ответить за свои поступки.

Заместитель председателя

ПЕТЕРС

«Известия ВЦИК» № 189 (453), 3 сентября 1918 г.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ СНК О КРАСНОМ ТЕРРОРЕ

5 сентября 1918 г.

Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью, что для усиления деятельности Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях, что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры.

Народный комиссар юстиции Д. Курский

Народный комиссар по внутренним делам Г. Петровский

Управляющий делами СНК Вл. Бонч-Бруевич

Закрытые заводы и черные проемы выбитых окон дворцов, полная экономическая разруха, голод и непрекращающаяся канонада артиллерийской стрельбы – фронт начинался за Сестрой-рекой, пустынные улицы, грабежи, насилия и повальная холера, от которой, казалось, не было спасения. Человеческая жизнь стоила меньше пуда картошки, которую привозили на рынок чухонцы и тут же меняли на «господскую» одежду: брюки и шубы, костюмы, пальто и платья. Ушлые люди – воры всех мастей, бандиты, гопники, да и просто вконец обнищавшие мужики, которым нечем было кормить своих детей, поджидали за ближайшим углом счастливого владельца только что приобретенной картошки и ударом кастета по голове освобождали его от дальнейших забот.

Страшной и небезопасной для жизни стала столица Российской империи в восемнадцатом году, когда правительство молодой республики Советов, не в силах остановить надвигающийся фронт на Петроград, в полном составе перекочевало в Москву, тем самым вернув исторически сложившейся столице государства Российского ее прежний статус. Что касается Петрограда, то его полновластным хозяином, с правом реквизировать, арестовывать, расстреливать и ссылать в концлагерь, что расположился на территории бывшей Чесменской богадельни, стал председатель Петросовета Григорий Евсеевич Зиновьев, о жадности которого, властолюбии и нечистоплотности ходили самые страшные слухи. Поговаривали также о том, что те из петросоветовцев, которые решались жаловаться на него Ленину, сразу же после возвращения из Москвы исчезали на фронтах гражданской войны как мобилизованные на борьбу с врагами революции. Ни для кого не было секретом, что Григорий Евсеевич является старым товарищем Ильича по подпольной работе, а ворон ворону, как известно, глаз не выколет. Оттого, видимо, и не было в Петрограде человека, который бы не боялся всесильного Хозяина.

Побаивался Зиновьева и старейшина дипломатического корпуса в России Эдуард Одье. Причем это ощущение подсознательного страха пришло вместе с дошедшим до него слухом о том, что председатель Петросовета пытается выяснить все тонкости того договора с Карлом Фаберже, по которому Швейцарская миссия переехала в дом, который принадлежал семье ювелира. Но это были всего лишь слухи, и Одье, дабы не лишиться сна и не превратиться в шизофреника от навязчивых мыслей, заставил себя не поверить «наговору» на вполне симпатичного и столь лояльного к Швейцарии человеку, каким был в его представлении Зиновьев. Тем более что стоивший баснословных денег дом на Большой Морской, в котором некогда размещались не только квартиры самого Карла и его сына Евгения, но также магазин ювелирных изделий и мастерские, не мог не радовать его душу. Кроме того, в доме был смонтирован один из лучших в России сейфов – бронированная комната-лифт, которую в минуты опасности поднимали до уровня второго этажа и держали ее под током. Именно в этом сейфе семья Фаберже хранила ценности более чем на семь миллионов золотых рублей, из которых три миллиона являлись уставным фондом товарищества, а в остальные миллионы оценивались вещи, которые принадлежали не только семье Фаберже, но и те, что были приняты магазином на хранение. Когда в Петрограде участились налеты на богатые дома, постоянные клиенты Фаберже, зная его порядочность, стали сдавать ему свои драгоценности на хранение.

Эдуард Одье не мог не нарадоваться сделке, которая принесла возглавляемой им миссии более чем осязаемую экономию. Фаберже не взял за аренду дома ни копейки, только и того, что попросил принять на хранение шесть чемоданов с вещами да саквояж с драгоценностями, которые Одье должен был переправить за границу сразу же, как только представиться возможность. И вполне естественно, что он согласился на столь выгодное предложение. В присутствии доверенного человека была составлена опись драгоценностей с указанием цены каждого изделия на 1913-й год, и только под утро, когда были закончены все формальности – расшифровка товарных номеров изделий, их наименование, цена и наличие драгоценных камней, Эдуард Одье по-настоящему осознал, какое богатство доверил ему Карл Фаберже. Содержимое дорожного саквояжа, который Одье запер в сейф, стоило более полутора миллионов золотых рублей!

Это был август восемнадцатого года. Сейчас же заканчивался по-осеннему холодный октябрь, и все эти два месяца руководитель Швейцарской миссии в Петрограде жил напряженной жизнью дипломата, который должен был отслеживать малейшие нюансы в изменениях внешней и внутренней политики руководимого Лениным государства. Порой он даже забывать стал про оставленные на хранение драгоценности, как вдруг…

Надежный человек из Петросовета, которому Одье платил за реальные услуги столь же реальной валютой, шепнул на ушко, что пошел слушок, будто готовится вооруженный налет на Швейцарскую миссию. Причем налетчики ориентированы на драгоценности, которые оставил на хранение господину послу Карл Фаберже.