Юрий Домбровский — отзывы о творчестве автора и мнения читателей

Отзывы на книги автора «Юрий Домбровский»

17 
отзывов

Tarakosha

Оценил книгу

Меня убить хотели эти суки,
Но я принес с рабочего двора
Два новых навостренных топора.
По всем законам лагерной науки
Пришел, врубил и сел на дровосек;
Сижу, гляжу на них веселым волком:
«Ну что, прошу! Хоть прямо, хоть проселком…»
Ю. Домбровский

Много лет назад я уж начинала читать этот роман, и не освоив даже трети, благополучно забросила до лучших времен. Сейчас, прочитав «Хранителя древностей» Юрия Домбровского , просто необходимо было вернуться к его продолжению, чтобы не только узнать, чем закончилась история, но и понять для себя, что автор действительно умел писать так, как умеют немногие. И опять не сразу поддался мне текст в силу его насыщенности мыслью и философичности. Но втянувшись однажды, уже не бросишь.

Роман, во многом основанный на собственном горьком опыте писателя, а это чувствуется при чтении, все-таки отличается от многих, написанных на тему репрессий и тоталитаризма в прошлом веке, и в частности в СССР. Автор, как мне показалось, не столько стремился показать то, что происходило тогда в нашей стране, а в первую очередь попытаться исследовать саму систему зла и насилия, возможность её существования в масштабах огромной страны и осмыслить этот вопрос для себя .

Именно на этом во многом построен сюжет и его развитие, всевозможные ответвления и пересечения в судьбах героев, которые в другом романе обязательно выглядели бы надуманными, но не тут, многочисленные рассуждения героев и евангельские параллели, так логично и весомо встроенные в текст. Даже сны главного героя, фамилия у которого Зыбин ( случайно ли ? не думаю), связывающие прошлое и настоящее, здесь уместны и не вызывают вопросов.

В своем романе Ю. Домбровский не стремился к обличению, для него нет черно-белых тонов в изображении героев, тут слабым неуверенным может быть и палач, а Иудой - всего лишь слабый человек, взявший ношу не по себе и надорвавшийся.

В аннотации к роману сказано: Читая «Факультет ненужных вещей» Ю. Домбровского , невольно задаешься вопросом: "Какое будущее у народа, который позволил однажды сотворить с собой такое?" , а на ум невольно приходят сравнения с гитлеровской Германией прошлого века. Ведь многие тоже задавались и задаются вопросом: как такое могло случиться ? И сам собой напрашивается ( а не один ли) ответ на него.
Убежденность людей во всемогуществе государственной машины и её силовых структур тем самым обеспечивает ей эту силу и мощь, внутри которой обычные люди барахтаются в неуверенности завтрашнего дня. Но фортуна переменчива и сегодня ты - пан, завтра - пропал.

На протяжении романа, а вернее всей дилогии, вместе с героями ведёшь незримый диалог на тему изначальных ценностей, которые практически сразу были обречены принадлежать факультету ненужных вещей: закон, право, справедливость, мужество быть, а не казаться и прочее.

При чтении частенько вспоминался роман другого классика «Осень патриарха» Габриэля Гарсиа Маркеса , написавшего о природе власти, который, как и данный роман, имеющий форму притчи, не имеет срока давности и актутален в любое время.

Полный текст стихотворения

Меня убить хотели эти суки,
Но я принес с рабочего двора
Два новых навостренных топора.
По всем законам лагерной науки
Пришел, врубил и сел на дровосек;
Сижу, гляжу на них веселым волком:
«Ну что, прошу! Хоть прямо, хоть проселком…»
— Домбровский, — говорят, — ты ж умный человек,
Ты здесь один, а нас тут… Посмотри же!
— Не слышу, — говорю, — пожалуйста, поближе!
Не принимают, сволочи, игры.
Стоят поодаль, финками сверкая,
И знают: это смерть сидит в дверях сарая,
Высокая, безмолвная, худая,
Сидит и молча держит топоры!
Как вдруг отходит от толпы Чеграш,
Идет и колыхается от злобы:
— Так не отдашь топор мне?
— Не отдашь!
— Ну, сам возьму!
— Возьми!
— Возьму!
— Попробуй!
Он в ноги мне кидается, и тут,
Мгновенно перескакивая через,
Я топором валю скуластый череп,
И — поминайте, как его зовут!
Его столкнул, на дровосек сел снова:
«Один дошел, теперь прошу второго!»
И вот таким я возвратился в мир,
Который так причудливо раскрашен.
Гляжу на вас, на тонких женщин ваших,
На гениев в трактире, на трактир,
На молчаливое седое зло,
На мелкое добро грошовой сути,
На то, как пьют, как заседают, крутят,
И думаю: как мне не повезло!

Ю. Домбровский

свернуть
23 апреля 2020
LiveLib

Поделиться

Tarakosha

Оценил книгу

Очень необычная и яркая книга, заметно отличающаяся от других, рассказывающих о тридцатых годах прошлого века.
Молодой историк Зыбин прибывает в Алма-Ату, чтобы стать сотрудником местного музея. С первых строк на читателя буквально обрушивается красота увиденного героем города, а страницы, посвященные некоторым моментам из его истории становятся не только украшением романа, но и отлично иллюстрируют разницу между прошлым и нынешним, между внешней красотой и внутренним смятением героев.

Поначалу немного вязкое и разрозненное повествование, рассказывающее о строениях архитектора Зенкова А. П. и в первую очередь, о истории создания и использования в конце 1920-х — начале 1930-х годов его Вознесенского кафедрального собора, ставшего поистине украшением города, все больше заинтересовывает именно своей размеренностью и скрывающимся за этим предощущением неумолимо надвигающейся катастрофы, за кажущимся внешним благополучием и спокойствием.

Зыбин, тот самый Хранитель древностей, как его начинают именовать коллеги и жители города, как в силу своего характера, так и в силу обстоятельств и сложившейся обстановки в стране постепенно оказывается на краю пропасти.
Хотя вроде бы как простой сотрудник музея может быть интересен сотрудникам органов ? Но именно музеи являются частью обширного идеологического фронта, борющихся за настроения масс, воспитывающих их в нужном ключе и русле, становятся одним из важнейших его рупоров, что отлично показано в романе.

Неслучайно в текст встроена и история со змеем, портящим сады в одном из пригородных совхозов, вроде бы кем-то виденным, в ходе разрастающихся слухов, как собственно увеличивающимся в размерах, так и приносящим им вред.
Данная ситуация наглядно иллюстрирует как малые незначительные, на первый взгляд, происшествия зачастую влекли за собой массу негативных последствий, способных погубить не одного человека. Когда какая-то мелочь разрасталась до пухлых уголовных дел, в которых увязал не один человек. Что, в общем-то, и происходит в романе, по крайней мере, чувствуешь, то это уже не за горами...

Если обратиться к истории жизни Ю. Домбровского , то видим, что во многом страницы романа перекликаются с его собственными, выстраданными, печальными и трудными. И именно потому, что автор на собственном опыте знал о чем писал, так явственно чувствуется красота Алма-Аты и её пригородов, словно сам шагаешь по пыльным улочкам, заглядываешь в собор, любуешься его легкостью, узорчатостью и красотой, наяву видишь сцены жизни Казахстана, мастерски перенесенные на холст художником Хлудовым Н. Г., и конечно, вкушаешь приятную опьяняющую свежесть яблока, непременно сорта апорт, которым так славился город.

И хотя страницы романа посвящены печальным тяжелым событиям в истории страны (тоталитаризм, внутренняя несвобода, предощущение неизбежно надвигающейся войны), читается он на одном дыхании, что говорит об искусстве писателя в какой-то момент увлечь читателя рассказываемым и повести за собой.

16 апреля 2020
LiveLib

Поделиться

Aneska

Оценил книгу

Идиотская болезнь – благодушие

Сразу могу отметить, что книга мне показалась гораздо более увлекательной, чем «Хранитель»! Просто в разы. Но, наверное, без прочтения первой части восприятие было бы не таким полным и объемным. Все таки какие-то личностные характеристики, судьбы героев изложены именно в Хранителе, про описания Алма-Аты я умолчу – целостное представление о городе «Факультет» дать не может. Что сразу отметила для себя – имя героя я узнала (или запомнила) только, когда начала читать «Факультет»! Кажется, в «Хранителе» оно даже не упоминается. Но достаточно сравнений, теперь непосредственно к роману
На дворе «лето от рождения Вождя народов Иосифа Виссарионовича Сталина пятьдесят восьмое», т.е. 1937 год, «недобрый, жаркий и чреватый страшным будущим год». Удивительно, но происходящие события, такие значительные, яркие умещаются в отрезок менее двух месяцев. Но и героям, и нам – читателям, эти дни кажутся годами, целой эпохой. А роман, по сути, и олицетворяет эпоху – суровую, со страшным прошлым и еще более страшным будущим.
Главного героя зовут Зыбин Георгий, фамилия хорошая для археолога, да и для заключенного, говорящая; ассоциации возникают с зыбучими песками, в которых герой увяз, вот-вот затянет его совсем. Лет ему не так много как казалось при прочтении «Хранителя древностей» - всего около 30. Личность он весь интересная и необычная. Отличается спокойным характером, умом и способностью адаптироваться к жизненным условиям. Но способность эта чисто физическая – невозможно заставить ум, мысли, совесть привыкнуть к тому ужасу, что происходит вокруг. Не зря его профессией является хранение древностей. Нельзя забывать о прошлом, потому что без этого невозможно жить настоящим и думать о будущем.

Дальше...

Когда хочешь разрушить что-то стародавнее и сердцу милое, никогда не говори — я пришел это разрушать, нет, скажи, что ты пришел поддержать эту святыню, подновить ее, заменить подгнившие части, и, когда тебе поверят, тогда уж твоя воля, пригоняй людей с ломами и не зевай. Круши, ломай!

Не такая ли фраза девиз каждого нового устройства? А вот Зыбин против этого разрушения, Домбровский против. Роман не обвиняется, я не чувствую ни в словах автора, ни в словах героя обвинительности, он призывает хранить и беречь хорошее, помня о том, что было. Сегодня это по-прежнему актуально.
Поэтому Зыбин отличается поразительной стойкостью духа и упрямством, тонкой иронией по отношении к себе и окружающим. Наверное, он из тех людей, про которых можно сказать «гнусь, но не ломаюсь». А вот Корнилов сломался, мало того – он погиб, умер под давлением произошедшего с ним, и что уж тут таить – я его не могу обвинить, но все обладают твердостью духа и воли. Сейчас, когда эмоции после прочтения немного остыли, думаю… а что ждет Зыбина дальше – стакан с водкой, как многих? Пуля? новое заключение? Можно ли после такого продолжать жить и как наладить эту жизнь, забыв о прошлом? Не могу дать ответа. Вообще все герои романа, даже эпизодические, очень яркие и настоящие, нет ни одного героя, чье присутствие было бы случайным, излишним.
Роман построен на контрастах – свободная, широкая степь и быстрая река, захламленные, пыльные кабинеты и теснота тюремной камеры, яркое синее небо и ослепляющая белизна карцера. Контраст во всем – в природе, в людях, в их мыслях. Роман полон красок, и меня обрадовало, что в нем нет натуралистичности Солженицына.
Вот история с убитой красавицей-шаманкой сразу зачаровывает, история окутана тайной и даже мистикой. Очень ждала развития этой линий, но она оказалась весьма прозаичной – какие-то рабочие мужики, раскопав курган, вытащив оттуда кучу золота, пытаются замести следы. Вот эта история в итоге и сыграла в судьбе многих героев романа роковую роль.
Линия Зыбин-Лина. Трогательная. Особенно момент их встречи на море. Символичный, пойманный краб-трофей для красивой девушки. Очень верное сравнение человеческого существа с морским крабом – оба могут долго и упорно противиться судьбе, выживать в тяжелых условиях, быть стойкимм. Но такое заключение в неволе, в несвободе, когда нет воздуха - пытка, когда страдаешь и сам не знаешь ради чего – это ли обреченность на мучительную смерть? Но вот чья-то рука по случайности отводит гибель, выпускает на волю, и краб-человек даже как-то нехотя, словно не веря, снова пытается жить как прежде. А ведь это действительно так – никогда не выпускали пойманную вами на крючок рыбу? Она действительно в первые секунды замирает, и лишь потом, быстро взмахнув хвостом, уплывает в глубину.
Сенека: «Куда ты ни взглянешь — ты везде увидишь конец своих мучений. Видишь эту пропасть? В глубине ее твоя свобода. Вот искривленное дерево — низкое и уродливое — твоя свобода болтается на нем. Видишь это море, реку эту, колодец этот? На дне их твоя свобода».
Крайне интересны в романе беседы о религии, христианстве – предательство учителя его близкими учениками. Так и в романе друг становится доносчиком-шпионом «Оводом», приятель по случайности говорит лишнее, подставляя товарища, а один человек отвечает за всех. И такая встреча с судьей, следователем, меняет практически каждого, она ломает человека, его волю, его взгляды, ведь тот, «кто себя закатил на десятку, тот и другого не пожалеет, вот и сдают — причем сразу же, с пылу с жару». Логика простая, житейская… Или выпускают подозреваемого - подследственного на свободу, такое это счастье - вокруг «люди ходят, солнце светит, ветер дует, а я живой и домой иду! А что друга своего лучшего продал — так кто ж виноват? Государство потребовало — вот и продал». Так поступил Корнилов, и их - масса, следствие, государственные структуры все держится на таких «Оводах», так было тогда, так есть сейчас.
Одно из центральных мест в романе занимает линия следователь-заключенный – Зыбин-Нейман, Зыбин-Хрипушин, Збыин-Долидзе. Эти линии дают ключ к пониманию человеческой души. В процессе ведения следствия раскрывается и меняется характер каждого из них. Тамара видит изнанку службы, которая, наверное, по-молодости казалась ей романтичной – красивая женщина следователь разоблачает воров и предателей. Надеюсь, для нее еще не все потеряно. Следователь Нейман совсем другой: «теперь уж не я перед людьми виноват, а они передо мной. И безысходно, пожизненно, без пощады и выкупа виноваты!». Но их жизни также исковерканы, как жизни заключенных, они пьют, развратничают, стреляются…Они вершители судеб, которых почитают и боятся, однако как раз над своей судьбой и жизнь они не властны. Они никому не верят, их невозможно разжалобить, над каждым из них стоит грозный начальник от наркома до Сталина.

«Но почему же вы не верите своему народу? Вы же сами говорите, у него есть что защищать. Зачем же тогда аресты и тюрьмы? Ведь это ваша любимая песня: «Как невесту Родину мы любим»».

А суть романа, мне кажется в этом абзаце:

Человечество слукавило, сфальшивило, заслужило свою гибель и погибло. Все! Счет чист! Можно звать обезьян и все начинать сначала. Но мне страшно другое: а вдруг вы правы? Мир уцелеет и процветет. Тогда, значит, разум, совесть, добро, гуманность — все, все, что выковывалось тысячелетиями и считалось целью существования человечества, ровно ничего не стоит. И тогда демократия просто-напросто глупая побасенка о гадком утенке. Никогда-никогда этот гаденыш не станет лебедем. Тогда, чтоб спасти мир, нужно железо и огнеметы, каменные подвалы и в них люди с браунингами. И тогда вы действительно гений, потому что, несмотря на все наши штучки, вы не послушались нас, не дали себя обмануть гуманизмом! Вы вездесущи, как святой дух, — в каждом френче и паре сапог я чувствую вас, вашу личность, ваш стиль, вашу несгибаемость, ваше понимание зла и блага. С каким презрением и, конечно, с вашими интонациями сейчас у нас произносят «добрый». Да и не «добрый» даже, а «добренький». «Он добренький, и все». «Он бесклассово добрый». «Он внеклассовый гуманист». «Добрый вообще, справедливый вообще, справедливый ко всем на свете». Можно ли осудить еще больнее, выругать хлеще? Да, опасное, опасное слово «добрый»! Недаром им Сервантес окончил «Дон Кихота»! Вы поверили в право шагающего через все и всех и поэтому спасли нас от просто добреньких. А я не верил вам — и поэтому проиграл все. Я действительно разлагал, расслаблял, расшатывал, и нет мне места в вашем мире необходимости. Вы не дали себя расслабить благодушием, как бы хитро ни подсовывали его вам наши общие враги. Поэтому нету сильнее и чище той правды, которую вы внесли в мир. Давите же нас, вечных студентов и вольных слушателей факультета ненужных вещей. К вашим рукам и солдатским сапогам, которыми вы топчете нас, мы должны припадать, как к иконе. Так я скажу, если вы правы и выиграете эту последнюю войну. Ох, как будет страшно, если кто-нибудь из вас — Фюрер или вы, Вождь, ее выиграете. Тогда мир пропал. Тогда человек осужден. На веки вечные, потому что только кулаку он и служит, только кнуту и поклоняется, только в тюрьмах и может жить спокойно.
— Ну брось! Что ты разревелся? Ты же отлично знаешь, что не выиграет ни тот, ни другой, ни третий, выиграем мы с тобой. Страна! Народ! Ты! Директор! Клара! Корнилов! Дед! Даша!

Эти строки просто до дрожи пробирают. Как прав Домбровский, как правильно написано все. Демократия, тоталитаризм – ерунда, пустые слова, пустые классовые обозначения. Нет в мире идеалов гуманизма, нет совести, нет высшей идеи. Что сейчас? Общество потребления. Даже в Союзе –хоть какая-то идея была, пусть не все принимали ее, пусть она утопична, но было к чему и ради чего стремиться. Нет добра, каждый думает о своем, пусть вокруг умирают, голодают. Но все таки в любой исторический период остаются люди, для которых слова о чести не пустой звук, мне хочется в это верить, но что они могут – эти люди, против народной массы? Никогда доброта не спасет мир…
«Факультет ненужных вещей» - роман эпохальный, охватывающий основные проблемы и события того времени, за одно прочтение невозможно охватить все, заметить все детали. Поэтому к прочтению его советую всем, более того, роман хочется перечитывать. Домбровский мастер описаний, сравнений, язык сочен и ярок, если говорить об эмоциональной составляющей, то роман, несмотря на свою тематику и сюжет, не «придавливает» и не погружает в темную муть. Во всем этом огромный талант Домбровского. И это, пожалуй, отличает его от Солженицына, который, на мой взгляд, переоценен излишне.
Роман тяжел, безусловно – так жить нельзя, невозможно, единственный выход – пуля в лоб, как это не печально…. И, пожалуй, каждый из героев может эту пулю пустить….

Так на веки вечные на квадратном кусочке картона и остались эти трое: выгнанный следователь, пьяный осведомитель по кличке Овод (все, видно, времена нуждаются в своем Оводе) и тот, третий, без кого эти двое существовать не могли
20 июня 2012
LiveLib

Поделиться

varvarra

Оценил книгу

Никогда не была в Алма-Ате. И вдруг я сразу в неё влюбилась! В буйные цветения, старинные акации, древнюю историю Семиречья, строения Зенкова, находки из коллекции Кастанье и, конечно же, в яблоневые сады...
Юрий Домбровский из тех писателей, чьи описания поражают воображение. Если читаешь о яблоках апорт (а Алма-Ата — отец яблок), то не только видишь их перед глазами, но даже чувствуешь запах и вкус, мысленно наблюдая, как брызжет искристый сок:

Я поднес половину яблока к лампе, и оно вдруг сверкнуло, как кремень, льдистыми кристаллами и хрусталиками, — кусок какой-то благородной породы — не мрамор, не алебастр, а что-то совсем другое — легкое, хрусткое, звонкое, не мертвое, а живое лежало у меня на ладони.

Читая авторское описание картин Хлудова, погружаешься в ликующий мир художника и видишь его полотна так ярко, что и гуглить не приходится. А уж если разговор идёт об истории и раскопках, то ты готов принять в них самое активное участие на добровольных началах.
Описаний в книге очень много, они не кажутся фоном, а занимают весь передний край. А где-то там, между яблонь и акаций, на чердаке старинного храма, на горных прилавках развиваются события - полускрытые, обрывочные. Частично мы узнаём о них из газетных заметок, каких-то записок и отчётов.
Читатель понимает, что 30-ые годы не могут быть спокойными и расслабленными, не зря прячутся в дальнем домике преподавателей Высшей пограничной школы люди в форме, не просто так выспрашивают о бригадире Потапове, чей брат уже арестован. Да и главного героя не раз предупреждают быть более сдержанным и не спешить высказывать каждому свои мысли. Трудное время для честных, принципиальных, откровенных и прямых. Среди своих же коллег может оказаться тот/та, кто спешит подстраховаться и снять все фотографии в экспозиционном зале - вдруг на одной из них в дальнем ряду слева враг народа? Или подать записку/жалобу в вышестоящие инстанции, проявляя бдительность. Может просидеть весь вечер рядом красивая молодая блондинка, прислушиваясь к нетрезвым разговорам и выполняя своё первое задание.
И слухи о войне такие тревожные...

Юрий Домбровский порадовал прекрасными описаниями, интересной информацией о прошлом края, сумел тонко и точно передать настроение эпохи. Надеюсь продолжить знакомство с Алма-Атой, раскопками, героями в следующей книге "Факультет ненужных вещей".
Не смогла удержаться от желания создать коллаж с картинами Хлудова.

12 декабря 2018
LiveLib

Поделиться

ShiDa

Оценил книгу

Я, честно признаюсь, не люблю книги без сюжета. Без темы и без развития персонажей, без законченных линий. Не люблю – и все. Вот не увлекают меня истории без начала и без финала, просто «про жизнь», просто – о выбранном (и не выбранном) времени. Увы, но «Хранитель древностей» как раз из таких книг, и тем более грустно, что это – мое долгожданное знакомство с автором.

Я отчего-то думала, что «Хранитель…» должен быть о сталинских репрессиях. Наверное, оттого, что эта книга является прологом к «Факультету ненужных вещей», а тот точно о репрессиях. К сожалению, тут репрессии убраны на задний план, они – что-то иллюзорное и не очень-то страшное. Кажется, что-то есть, но главный герой ими особо не интересуется, ничего толком не боится, даже газет не читает, живет в собственном мире, в котором политическая жесть – это о прошлом, а не о настоящем.

Главный герой – историк, музейный работник в Алма-Ате. Музей этот – черт знает что. Полный кавардак. Главный герой разбирает старые камни и черепки, все записывает и пронумеровывает. Время от времени его тащат на раскопки (дескать, отыскали интересное место, можно вырыть необыкновенные штуки), а он то сопротивляется, то соглашается. Как копать, где копать, зачем копать – все висит в неизвестности. Часто герой ходит к своему директору, бывшему военному, за нагоняем или поощрением. Реже выпивает с коллегами. Проблема в том, что, хотя герой постоянно с кем-то общается и чем-то занимается, ты о нем ничего не узнаешь. Что он все-таки за человек? Какое у него прошлое (кроме житья-бытья в Москве)? Его интересы, пристрастия?.. Он – словно не живой человек, а призрак, он лишь отражает реальность. Единственная его личная черта, и то неприятная, – его «душность». Так, он постоянно пребывает в скептическом (плохом?) настроении, и это отталкивает от него.

Иные герои почти не описываются, максимум – двумя крупными мазками. О директоре музея известно лишь то, что он бывший военный, соответственно, и ведет себя как военный. Но что остальные герои? Кто такой Корнилов – ссыльный, устроившийся работать в музей? Клара? Знакомые героя по колхозу «Горный гигант»? Какие они? Для меня они – лишь имена и функции (машинистка, бригадир, археолог), но личностей за этим я не вижу.

Возможно, возникни в «Хранителе…» сюжет, раскрылись бы и герои. Но, кроме зарисовок из жизни простого музейного работника в непростое время, тут ничего нет. Домбровский начинает множество линий – но заканчивает лишь одну.

Скажем, что там за линия с библиотекой и страшной ее хозяйкой? Зачем она была нужна? А рассказ о старухе, которая решила вылепить бюст из праха любимого человека? А история с бесславными раскопками? Чем все закончилось-то? Были последствия у этого или нет? Что с персонажем, которого хотели репрессировать из-за «удивительных баек»? Репрессировали его в итоге или нет? (Не верю я, что вещественное доказательство как-то спасет, но черт его знает). А с угрозами в адрес главного героя? И это закончилось ничем. Книга обрывается на полуслове, оставив абсолютно всех героев в пустоте. Можно подумать, автору все надоело и он решил поскорее завершить историю. С таким же успехом Толстой мог бросить героев «Войны и мира» после Бородинской битвы – а дальше сами догадывайтесь, выжил ли там Болконский, женился ли Ростов на Марии или нет. Быть может, «Факультет…» расставит точки над нужными буквами, но «Хранитель…» подается как самостоятельное произведение, и ты все-таки хочешь узнать, что же произошло с героями, здесь и сейчас. И вот это, к слову:

«Хранитель древностей» – это история о стойкости, мужестве и верности идеалам. И о цене, которую приходится платить за них в век деспотии».

Ничего из этого я в книге не обнаружила. В чем стойкость, мужество и верность? В том, что главный герой с пеной у рта спорил из-за портрета какого-то иностранного археолога – не сметь снимать его со стены?! А есть ли смысл в этой принципиальности? Попасть в НКВД из-за нежелания снять со стены портрет – то еще развлечение. А о какой цене идет речь? Ведь никто из героев так ни за что и не «заплатил». Все живы, НКВД никого в итоге не арестовало, устроились хорошо в своем музее (или я читала сокращенный вариант?). Если что страшное и было, то за кадром.

Жаль, конечно, что я не смогла прочувствовать в «Хранителе…» трагедию 1937 г. Все слишком плавно, без сложных переживаний, все легко выпутываются. До последнего я надеялась на сильный финал, но, увы, он оказался открытым и без драмы. Порадовали только сравнения современности с прошлыми диктаторскими временами. И, может быть, некоторые размышления. В остальном же книга, увы, прошла мимо меня.

«–…Всех неустойчивых, сомневающихся, связанных с той стороной, готовящихся к измене, врагов настоящих, прошлых и будущих, всю эту нечисть мы заранее уничтожаем. Понял? Заранее!
– Понять-то понял, чего ж тут не понять… Но разве можно казнить за преступление до преступления?»
1 января 2021
LiveLib

Поделиться

serovad

Оценил книгу

У каждого скотства есть какой-то естественный предел.

"Факультет" - гораздо сильнее предшествующего романа "Хранитель древностей". Он острее, больнее, душевнее, философичнее. И интереснее.

Роман по-своему фантастически-сказочный. Хранителя Зыбина держут в тюрьме и пытаются "расколоть". Ну как "пытаются"? У чекистов ещё не полностью развязаны руки, не всё-то они могут позволить себе использовать из того арсенала средств давления на человека, которым в совершенстве овладели уже в конце сороковых (да что там, и в начале тоже). Как говорил товарищ Роман Штерн,

...преступника надо отпереть, как запертый сейф, и вот вы равномерно перебираете ключи - один, другой, третий. Не дай Бог, вам нервничать! Это только покажет ваше бессилие. Нет, будьте спокойны, улыбайтесь и пускайте в ход ключи: психологический, логический, эмоциональный и, наконец, - увы! - когда это необходимо, большой грубый ключ физического принужденья. Пусть он будет у вас последний, но и самый надежный. Понятно? Самый надежный!

(Кстати небольшое отступление. Штерн - это следователь-писатель Лев Шейнин, чьи "Записки следователя" были, по-моему, в своё время бестселлером. Читал я эти самые "записки", и в своё время выразил недоверие их содержанию в соответствующей рецензии, за что некоторые читатели ЛЛ меня поругали. И вот в романе предстаёт Шейнин в мерзейшем и лицемернейшем образе Штерна. Насколько верить Домбровскому? Красного ли словца ради расписал он товарища следователя, или это настоящее разоблачение, и тогда я был скорее прав, чем нет, сомневаясь в искренности Шейнина?).

Отвлёкся, возвращаюсь. Роман видится фантастическим потому, что Зыбин не "колется". Он упорно и упёрто противостоит тюремщикам (сиречь сразу всей системе), хотя его сокамерники убеждают его в тщетности попыток отстоять свою правоту и, в конечном итоге, свободу. А сказочность романа в его финале - Зыбин всё-таки побеждает, и это кажется невероятным, потому что на дворе 1937 год. Если такое было на самом деле, то остаётся только удивляться - ведь как известно, органы старались ни за что не отпускать тех, кто к ним попал. Но хранитель выходит на свободу, поскольку чекисты были вынуждены признать, что напрасно мучили беднягу.

Надолго ли освобождение?

Кто говорит, тот обязательно проговорится.

Вообще уже спрашиваю себя - зачем я вновь и вновь читаю книги о репрессиях? Может хватит? Да нет, не хватит. Чёрные страницы родной истории тоже надо знать, пусть даже этот дым отечества совсем не сладок, не приятен, и отдаёт мертвечиной. За "Факультет" не пожалел ни разу - это одна из самых сильных книг в русской литературе, на мой взгляд. Книга правдиво иллюстрирующая, что не только люди себе не принадлежали в то время, но и сами чекисты тоже. Они были лишь орудием в чужих руках. Правда, делали это добровольно.

Где вы, где, чья работа была в тридцатых
Стрелять в спины наших отцов?
Я хочу знать
Что для вас совесть сейчас
И что для вас свято.

Сейчас уже почти не актуально - их единицы остались. А песня, откуда выдернута цитата, была написана Владимиром Шахриным в середине восьмидесятых, когда и десятилетия не прошло с момента завершения Домбровским его "Факультета ненужных вещей". Всё правильно - мне и самому интересно - как потом жили все эти Нейманы, Хрипушины и прочая зараза?

На всём этом фоне поначалу кажется непонятным появление в сюжете рассуждений о Иисусе Христе. Зачем он нужен в романе? Только для для политических рассуждений как бы "исправившегося" попа? "Приложения" к роману приоткрывают занавес с другой стороны - Домбровский проводит параллели судебной системы СССР 30-х годов с иудейской судебной практикой. Иными словами, Христа судили не по общепринятым правилам, а наскоро, чтобы засудить и сразу казнить. Как и "врагов народа" в СССР, чьей вины не разбирали. Что-то там вякнул про Родину? Пожалуй в лагерь, и радуйся, что не на крест тебя отправили по формальному обвинению "говорил, что разрушит сей храм и в три дни воздвигнет новый".

А вообще, конечно, нашу родину что без бутылки, что с бутылкой - не разберёшь. Редкий народ так сам себя не уважал, так настойчиво сам на себя стучал, сам себя сажал и сам себя расстреливал.

9 июля 2015
LiveLib

Поделиться

Anastasia246

Оценил книгу

Странная запутанная и очень многослойная история, отражающая (на взгляд автора, конечно) срез эпохи и настроения советских людей перед войной (1930-е годы).

Что понравилось. Отношение к труду - приятно читать о людях, действительно увлеченных своим делом, настоящих профессионалах. Счастье научного поиска, работа в архивах, написание научных статей в журналы и газеты, музейное дело (первая книга, которую я читаю о музейных работниках - оказывается. это так интересно), археологические раскопки - что может быть захватывающее?...Мечты об открытиях, романтика, устремленная в будущее (несмотря на то, что все уже живут со страшным ожиданием войны - вот про это читать жутко... - и никакого будущего уже может и не будет)...

Прекрасные описания природы (кстати, про Казахстан, в котором происходит действие книги, тоже читала впервые), благодаря которым произведение получилось таким атмосферным.

"Я очень люблю ночную Алма-Ату: ее мягкий мрак, бесшумные ночные арыки, голубые прямые улицы, дома, крылечки, низкие крыши. Весной - тяжелые и полные, как гроздья винограда, кисти сирени; осенью - пряный аромат увядания; зимой - сухой хруст и голубые искры под ногами. Как бы ты ни волновался, что бы ни переживал - пройди этак кварталов двадцать, и все станет на свое место: сделается ясным и простым".

"Путь, который я проделывал в эти часы, всегда одинаков: сначала через весь город к головному арыку - посмотреть, как несется по бетонному ложу черная бесшумная вода, потом вниз, к Алма-Атинке, к ее плоским низким песчаным берегам; посидеть там, опустить ноги в холодную воду, помочить голову, а потом встать и, не обуваясь, пройти по не совсем еще остывшему асфальту в парк; сделать полный круг около него, потолковать с ночным сторожем - казахом-стариком, отлично, без запинки говорящим по-русски, покурить, что-то такое от него выслушать, что-то такое ему рассказать и уже усталым, успокоившимся, ленивым и добрым идти и ложиться".

К чему у меня двойственное отношение. Всеобщая атмосфера подозрительности (совсем уж анекдотичная ситуация с удавом - в чем-то духе "Чонкина" - что-то плохо верится в подобное). И явная неоднозначность отношений рассказчика (того самого хранителя, из-за которого книга получила свое название) с директором музея, с другими сотрудниками (своей и других организаций). По мысли автора, возможно, хранитель и отстаивает правду. Но, по-моему, он просто лезет на рожон. Есть упорство, а есть упрямство; есть принципиальность, а есть глупое зацикливание на совсем незначительных мельчайших деталях (например, отстаивать свое право повесить на стене изображение какого-то там ученого). Принципиальность тоже должна иметь пределы. Она хороша при защите Родины. близких, человечества и т.д. В ситуациях, описанных в романе, она попросту бессмысленна.

Что не понравилось. Не раскрыта личность хранителя. Чем он живет помимо работы, есть ли у него семья, любимая девушка...Какая-то недосказанность в отношении ключевого персонажа произведения.

Показалось абсурдным. Взаимоотношения в музее. Директор вообще не в курсе, что творят его сотрудники; сотрудники прикрываются его выдуманными приказами - не верю в такое безобразие. Работа с кадрами тоже явно не на высоте, как и расходование госсредств.

А в целом, неплохая книга (в большей степени производственный роман, как мне показалось) о том, как несмотря ни на какие препятствия (идеологические, политические, социальные) продолжать работу, верить в успех своей затеи, своего проекта, открывать новое, приносить пользу. И оставаться человеком. В любых условиях. Вот что самое главное. 4/5

11 марта 2019
LiveLib

Поделиться

kwaschin

Оценил книгу

Сие творение формально можно было бы включить в череду антивоенных романов, которые мне довелось читать (наряду, например, с «Бойней...» и «Поправкой-22») и которые мы называем антивоенными лишь постольку, поскольку нам удобно клеить ярлыки и все упрощать — и тут не спасут даже аннотации, признающие данные ярлыки достаточно условными. «Обезьяна...» — книга не антивоенная и даже не антифашистская. И уж тем более глупо ограничивать еще текст и подтекст «завуалированной» критикой советского тоталитаризма, хотя для современников автора именно этот ее слой был, возможно, наиболее значимым. А для нас?

Что мы с вами должны увидеть за историей столкновения профессора Мезонье, антрополога с мировым именем, стойкого (?) защитника принципов "чистой" науки, со своими, скажем так, оппонентами, сторонниками совершенно другой "научной" теории, в лице одной из самых страшных организаций за всю историю человечества — Гестапо, — данной, к тому же, в воспоминаниях его сына? Только ли трагическое отсутствие свободы всяческого — в том числе научного — слова, мысли дела в жутких условиях неосопоримо тоталитарных режимов (или, как выяснит Мезонье-младший, за их историческими и географическими пределами)? И где та невидимая черта, за которой неоднозначная формула "Знание — сила" переходит в другую, полярную "Сила — знание"? Или и черты-то никакой нет, и это просто чертова лента Мёбиуса, существующая вечно?

И еще: быть может, не стоит ограничивать этот роман какими-то историческими, политическими, социологическими рамками, как не стоит исключительно этими мерками пытаться измерить творчество того же Достоевского или Толстого (оговорюсь: речь идет не о сопоставлении значимости, таланта или масштаба самих писателей — это труд и вовсе неблагодарный, но лишь о направленности их текстов)? Быть может, главное-то все-таки — антропология или даже антропософия, хоть и эти термины тут, пожалуй, не вполне уместны.

Итак, о чем книга-то? Если отбросить все ее внешние слои — немного ремарковский флёр, оккупированную и освобожденную Францию, нацистскую идеологию, критику тоталитаризма, тень отца народов, etc. — отвечу в высшей степени просто и в высшей же степени пафосно: о человеке. Как и любая другая настоящая книга. О стойкости и предательстве, о цельности и гнильце. О том, что при любом режиме существует внутри нас. О Выборе, который многим из рода человеческого приходится делать, и выборе, который мы все делаем каждый день. И — не могу удержаться — немного о работе с информацией. А посему — цитата:

— Ну, так что же, собственно, еще говорить! — солидно вздохнул прокурор. — Всякое, конечно, бывает на свете. Был Савл — стал Павел, и такой случай описан в Святом Писании, но мы-то, юристы, сухари, пошляки, смотрим на все эти метафоры совсем с другой стороны. Истина всегда проста и ясна, а здесь все и сложно и запутано. В самом деле книга — толстая, очень ученая и — что уж тут говорить! — отлично написанная книга, на которой красуется фамилия вашего батюшки, пролетела по воздуху тысячи верст и вышла в свет при обстоятельствах, исключающих всякую возможность проверки ее достоверности. Это первое, что я знаю о ней. Второе — еще более для меня темное: эта книга вышла в стране...

Тут я, кажется, по-настоящему напугал и ошеломил моего высокого посетителя — вдруг открыл глаза, сел на кровати и спокойно окончил:

— В стране, спасшей мир. — И так как он смотрел на меня баран бараном, я засмеялся и объяснил: — Ну, я говорю: книга моего отца вышла в стране, спасшей мир. Не бойтесь, это не агитация, я просто цитирую моего коллегу королевского прокурора. Это он как-то сказал: "Россия снова спасла мир своей кровью". Это же из вашей речи в сорок пятом году.

Удар пришелся в лицо. Его превосходительство даже слегка перекосился, как от полновесной пощечины. Но когда он заговорил снова, голос его был уже опять спокоен и размерен.

— Если мне только будет позволено дать вам совет на будущее, — сказал он, улыбаясь одной щекой, — я горячо рекомендую вам не подходить к пятьдесят пятому году с мерками сорок пятого. Все ваши неприятности именно отсюда и идут.

— Так же, как и все чины вашего превосходительства от прямо противоположного, — почтительно улыбнулся я. — Что спорить? Редкий талант — забывать старое добро и не видеть новое зло — ваше ведомство довело до абсолютного совершенства.

13 апреля 2022
LiveLib

Поделиться

namfe

Оценил книгу

Пара слов.
Книга написана в лучших традициях русской литературы, шикарные описания города и природы. Я влюбилась в Алма-Ату этой книги, в её собор, в её степи. А описание яблока настолько ярко, что будто чувствуешь его вкус, великолепно, жаль сейчас не конец лета.

Милые герои, которые идут по своей дороге, и всё равно приходят не туда. Атмосфера времени передана на контрасте зловеще, грозно.
Говорят, в аду было особое место для тех, кто в годы великих испытаний пытался остаться в стороне, вот люди, чтобы не ждать до смерти, устроили такие места и на земле. И поэтому неслучайно у главного героя - рассказчика нет имени, все и он сам называют его просто хранитель, хотя то, что он охраняет так и норовит превратиться в пыль, от черепков до воспоминаний, и лишь его слова оживляют всё давно забытое.

22 декабря 2018
LiveLib

Поделиться

majj-s

Оценил книгу

Я поверил, что сердце
Глубокий колодец свободы,
А в глубоких колодцах
Вода тяжела и черна.
Я готов дожидаться.
Мучительно плещутся воды.
Я бадью опускаю
До самого черного дна.

Юрий Домбровский

Он жил в городе, где я родилась и выросла, и улица, на которой расположено представительство российского книгоиздания в культурной столице Казахстана носит его имя, и я прочла "Хранителя древностей" девчонкой, из того локального патриотизма, какой в основе гордости земляками, известными всей большой стране. Не полюбив той книги. Так и сложилось, из всей прозы Юрия Домбровского люблю по-настоящему только "Рождение мыши". Стихи - да, и всю жизнь помню те из лагерного цикла, что были опубликованы в "Юности" в конце восьмидесятых. Такая яростная, емкая, злая, нежная поэзия, такое с одного прочтения вхождение в память. "Факультет ненужных вещей" читала уже взрослой, живя в другой стране, и чтение в значительной степени было окрашено ностальгией, потому что это очень Алматинский роман, с узнаваемыми топонимами, которые мало переменились с середины шестидесятых до моего времени. Но в последние два года трагично актуальный, юридические правовые нормы все больше замещаются государственным произволом, становясь факультетом ненужных (потому что неработающе-бесполезных) вещей, а заглавие романа стало мемом для посвященных.

"Обезьяна приходит за своим черепом" переиздана в Редакции Елены Шубиной, чем не повод прочесть роман Юрия Осиповича, за который боялась браться? Ну, потому что о нем говорили как об антивоенном и антифашистском, а таким меня перекормили в советском детстве. Потому что, будем честны, Домбровский ни разу не беллетрист, и заботится не о том, чтобы сделать читателю интересно, но о том, чтобы донести до него мысль, последовательно подавая ее под множеством соусов. Я проглядела читательские рецензии, все они восторженные, но сомневаюсь, чтобы кто-то из рецензентов сумел внятно пересказать фабулу, хотя роман не бессюжетен. Однако я скажу сейчас крамольную вещь - люди не дочитывают, одолевают какую-то часть этой тягучей книги, дальше просматривают по диагонали - и идут писать об ужасах фашизма и порочности расовой теории.

Итак, о фабуле. Немного времени спустя после войны и разгрома фашизма, в некоей неопределенной европейской стране, журналист Ганс Мезолье встречает человека, бывшего шефом гестапо, который довел до самоубийства его отца. Оккупационный режим, как мы помним, имел идеологической платформой расовую теорию, требуя от антрополога с мировым именем, профессора Мезолье, подтверждения превосходства арийской расы над прочими, на основе явно фальсифицированных данных. Отец отказывается, его теснят по всем позициям, шельмуют как морально и научно нечистоплотного, он переживает крах института, который создал, и предательство единомышленников, у него дома практически поселяется тот гестаповец Гарднер, его помощника арестовывают. И в какой-то момент ученный выбирает смерть.

Встретив Гарднера случайно, Ганс пытается выдать его полиции, и тут выясняется, что тот, расстреливавший и пытавший людей, отсидел какой-то смехотворный срок и был амнистирован по болезни. Больше того, снова выдвигается высокими покровителями на властный пост. Наш герой журналист и он пишет резкую резонансную статью на тему "убийца невинных безнаказан", после которой сам становится объектом уголовного преследования как подстрекатель (у нас бы это назвали призывом к экстремизму), потому что Гарднер через пару дней найден убитым и при нем записка "мстителя". Все это, до боли узнаваемое в российском дне сегодняшнем, занимает примерно четверть от общего объема Дальше действие уходит впрошлое, 43-й год.

Оставшиеся примерно три четверти объема рассказывается об ужасах оккупации на общем плане, и о том, как это происходило с отдельными персонажами - на локальном. Авторская оптика в изображении палачей и жертв практически не меняется, и это делает роман социо-антропологическим с точки зрения не той прикладной антропологии, какая вынесена в заглавие, но по классификации типажей. Вот палач-исполнитель циник Гарднер, а вот творчески подходящий к палачеству (как ни жутко звучит) деверь профессора Курцель, в прошлом аферист, пытавшийся выдать сфабрикованный череп за научную сенсацию - промежуточное звено эволюции, разоблаченный и с позором изгнанный Мезолье. Теперь он на службе у нацистов, преуспевает и ждет назначения на пост наместника оккупированной территории, явно наслаждаясь собственной, возведенной в абсолют, беспринципностью.

А вот персонажи, которых с определенной долей условности можно отнести к жертвам. Несгибаемый поклонник Сенеки профессор Мезолье. Его коллега коллаборационист Иоганн Ланэ, ныне главный редактор газеты, где работает Ганс. Его ученик, неистовый чех Ганка, человек честный и порядочный, который бурно реагирует на подлость оккупантов, попадает в застенки и там его ломают. Вот садовник Курц, читатель может догадаться, что он связан с сопротивлением и скорее всего агент советской России. А вот несгибаемый антифашист Войцик, который дорого продает свою жизнь, прихватив на тот свет главного палача.

Смотрите, сколько условных "нас" и сколько "их". Их меньше, но почему во все времена зло энергичнее и могущественнее добра? Почему мир так дико и странно устроен, что мерзавцы всегда при должностях и кормушке, а хорошие люди, если не в застенках, то на обочине жизни? Может быть потому, что незлобивость хороших, их склонность прощать делает зло безнаказанным. А если мы станем как они, не сделаемся ли мы ими? Эта проблематика, которая сложнее и шире любого "анти-": антивоенного, антифашистского, даже антисталинского - выводит роман на уровень философских обобщений, хотя не делает более читабельным.

Не самое легкое чтение, но если вы решитесь на него - можете поставить себе зачет по антропологии и философии.

3 декабря 2023
LiveLib

Поделиться