2. Кто они и как сюда попали?

Естественно, находки породили много слухов, частью попавших в печать. Мне случилось читать когда-то, что там были стрелецкие алебарды и что собольих шкурок было 10 тыс. Тоже странно. Перегруженный мехом коч в полярной пустыне, на нем люди без теплой одежды, зато с алебардами, в западном сукне и персидском шелке, но не ведавшие, что такое документ, – побудило меня лет 20 назад попробовать разобраться, что там было на самом деле.

Вещи, оказалось, принадлежали пяти группам людей: иностранцев из Западной Европы, русских из Европейской России и из Северной Сибири, коренных жителей из тундры Таймыра и из Северного Приобья (последняя группа самая малозаметная^[27]). И прежде чем строить догадки, как эти люди попали сюда, следует выяснить, как они смогли оказаться вместе.

Вопросов и ответов возможно много, не все совместимы, но не будем поддаваться соблазну спорить ради спора. Лучше применим тот же метод, что и в Очерке 1: не будем громоздить детали, допускающие различные толкования, а ограничимся выявлением ядра события (см. Пролог), то есть теми из достоверных фактов, которые необходимы для уяснения сути дела, и теми суждениями, какие не противоречат ни одному из достоверных фактов и друг другу.

Ключом для начала выявления ядра события послужит нам денежная казна, то есть 3½ тысячи серебряных монет (копейки и полукопейки – более крупных в то время в обороте не было). Первым, кто исследовал найденные на обеих стоянках монеты, был красноярский этнограф Борис Долгих. Он заметил, что накопление казны шло очень неравномерно. В его таблице ([Долгих, 1943], дана здесь с уточнениями) находим:

1105, чеканенных при Иване Грозном (21–22 монеты на год правления)

641 при Фёдоре Ивановиче (45–46 монет на год правления)

877 при Борисе Годунове (125 на год правления)

134 при Лжедмитрии I (за неполные 11 месяцев его правления)

328 при Василии Шуйском (82 на год правления)

86 при интервентах (1610–1612, около 40 на год правления)

161 при Михаиле Фёдоровиче, правившем с 1613 года (все монеты – до денежной реформы 1626 года, т. е. по 11–12 монет на год его правления).

Позже там были найдены монеты ещё, но картины это не изменило.

Как видим, владелец копил деньги – сперва мало, затем всё больше и больше, а под конец всё меньше и меньше. Значит, перед нам не торговая казна (не, так сказать, кошелёк владельца, в коем всегда преобладают монеты недавних лет), а сохранная (итог накопления и, обычно, утаивания – см. Прилож. 2). По составу такой казны можно судить лишь о самой ранней дате, когда владелец мог отплыть в Арктику, но и только. Он мог, обеднев, перестать копить, спрятать казну или жить, тратя накопленные деньги. По монетам достоверно лишь то, что наши герои отплыли не раньше 1617 года^[28]. Оценку «не позже» следует искать в иных фактах, вне казны, и она будет существенно более поздней.

Зато благодаря казне финансовый портрет её владельца (если, что вернее всего, он был один) довольно ясен: небогат, из аккуратной семьи (три десятка рублей копились около 70 лет), при Годунове и Лжедмитрии был, вернее всего, на государевой службе в центральной России, но не разбогател. Пик обилия, пришедшийся на монеты Лжедмитрия I, почти однозначно указывает на присутствие владельца при тогдашних московских раздачах денег народу. Вероятно, при Шуйском выгодную службу потерял, но явно не бедствовал (немного, но копил, и есть даже 5 монет Минина и Пожарского, недолго чеканенных в Ярославле). Затем, вернее всего, тратил накопленное. Все и всегда тратят новые монеты, приберегая старые как более ценные (видимо, оттого их и мало).

Когда он попал на север Сибири, тоже довольно ясно: вскоре по воцарении Михаила копить почти перестал (монет совсем мало), а затем, быть может, даже начал их тратить (он мог быть сослан в Сибирь за то, что служил полякам, как был сослан князь Куракин – см. Очерк 1). Естественно, тратил он монеты новые – старые не только содержали больше серебра, но и могли привлечь внимание к их владельцу, к его сбережениям. Структура казны сложилась до начала ПСФ: то, что он платил после, осталось у его попутчиков, то есть в той же казне, что попала к нам.

Как владелец казны попал в Ледовитый океан? Ведь ни мореходом, ни сибиряком он явно не был. Тут-то и надо вспомнить обрывок документа – он написан скорописью на простой (правда, хорошей) бумаге, а потому не мог быть самой жалованной грамотою. Но именно этим он нам и важен. Жалованную грамоту давал царь, она предоставляла владельцу какую-то льготу (например, свободу от пошлин на таможнях) или привилегию (например, право разрабатывать некий природный ресурс). Наш герой явно был для обладания такой грамотой мелок, но мы и видим вовсе не её, а нечто, её упоминавшее. Вернее, что он был приказчиком некоего важного человека (воеводы, дьяка или крупного купца), имевшего жалованную грамоту от царя. Такую практику описал историк Арктики Михаил Белов в ИПРАМ:

«В Мангазейском архиве имелась жалованная грамота московским купцам братьям Федотовым, помеченная августом 1632 г., на право беспрепятственной торговли». «Иногда торговые люди поручают свои дела на "заморских" реках опытным мореходам, нередко открывавшим туда дорогу».

Вероятно, что и в нашем случае обладатель жалованной грамоты дал кому-то письменное поручение, где на неё ссылался, и обрывок этого поручения впоследствии попал в ножны совсем иного человека, неграмотного и несведущего. Такая бумага была, конечно, весьма полезна для показа местным служилым в качестве «проезжей» (грамоты на право проезда в нужное место, которую выдавал обычно воевода) на заставах и в зимовьях, но заведомо не могла помочь вывезти в Россию ту массу соболей, что обнаружена на острове Фаддея.

А вывезти кто-то хотел. Не только соболей, но и несколько дорогих вещей, возможно, краденых. Таковы, например, кресты – золочёный и перламутровый. Они слишком роскошны для простого попа, да и нет среди находок других следов попа – ни утвари, ни облачения. Есть две складные иконы, но это обычные дорожные вещи состоятельных мирян.

Главное же – воровской выглядит масса мехов. Будь она законной, дешевле бы и проще уплатить пошлину, чем затевать очень дорогую и опасную поездку в Ледовитое море. И велика добыча для небольшой группы охотников: шкурок больше тысячи (см. Прилож. 2).

Кем они были

Какие же люди там были? Несколько фигур хорошо видны.

Прежде всего, это упомянутый московский служилый (он мог быть владельцем и денежной казны, и «грамоты»). Вряд ли он был тем же, кто хотел вывезти пушное богатство – слишком различны масштабы их дел: один накопил три десятка рублей в центральной России, а другой раздобыл на несколько тысяч рублей соболей в сибирской тайге и решил их вывезти.

Желавшим вывезти был, возможно, обладатель атаманской булавы. Он мог быть сам владельцем сокровищ, а мог быть всего лишь стражем некоего богача или приказчика. «Воровских казаков» тогда на севере Сибири хватало (см. Прилож. 2), но наши путники отличались от них необычным видом – прежде всего, богатой одеждой, не подходящей их делу и климату, и новейшими ружьями, кремнёвыми. Кто-то из них играл в шахматы, кто-то торговал иностранным товаром и носил иностранную обувь – вот ещё одна колоритная фигура. Возможно, иностранцев было несколько.

Если, как все признают, путники прибыли к местам наших находок морем (а не с берега в лодках), то надо признать, что среди них были опытные мореходы – иначе недалеко бы они уплыли. Однако образ морехода никак не вяжется с образами московского служилого и атамана (ни казачьего, ни разбойного). Вернее, что мореходами была ещё одна группа людей.

Сложней с коренными таймырцами – зачем им в Ледовитое море? Незачем, но их легко обмануть, наняв на якобы недолгую поездку в качестве слуг и проводников, притом за хорошую плату европейскими товарами. Такой обман мы увидим далее, в Повести. Возможно, однако, и иное.

Дело в том, что песец и соболь добыты порознь, ибо вместе они нигде не водятся. К тому же песец на порядок дешевле соболя, и охотники на них разные, как и покупатели. Либо на кочах поместились две «воровских» казны (соболья и песцовая), либо, что вернее, вторая законно принадлежала таймырцам. Это реально, так как до 1640-х годов песцов брали в ясак мало и неохотно (с жителей тундры предпочитали брать в ясак выделанные оленьи шкуры), поэтому таймырцы, если добыли гору песцов, думая их продать, могли оказаться ни с чем и стремились любым путем попасть туда, где продажа возможна.

Что касается женщины, то, как уже писали многие, она была, вернее всего, чьей-то женой и выбор имела небогатый – потерять мужа либо плыть с ним. Но могла быть и ясыркой (пленной рабыней). В Очерке 5 мы узнаем, что в Восточной Сибири предводители отрядов нередко плавали с ясырками. А самой известной ясыркой была персидская княжна (или царевна [Голландцы…, с. 55]), которую в пьяном угаре утопил Степан Разин в Астрахани.

Как в море оказались вместе атаман, мореходы, заморский торговец, московский служилый и жители тундры, примерно ясно: все они были вынуждены собраться воедино, чтобы вырваться из места, где их трудности не решались – одни (поморы, иностранцы) рвались домой, другие спасти сокровища, третьи заработать. Но кто из них владел мехами? Откуда и куда они плыли? Неясностей много, фактов мало, и остаётся попробовать метод, уже применённый в Очерке 1 – сопоставить загадки и решать их вместе. Как и там, не будем отстаивать единственный вариант, а будем искать истину в форме выявления упомянутого выше ядра явления, то есть искать то общее, что присутствует во всех вариантах, какие согласны с фактами.

* * *

Проехать незамеченной, с грузом, такая ватага не могла: путей было мало, и на каждом власть стремилась поставить острог или зимовье сразу же, как только о нём становилось известно. Но ведь ватага проехала и попала в море, так что надо пытаться понять, как именно. Точно мы этого никогда не узнаем, однако нужно и можно выяснить спектр возможностей, и он невелик.

Основных предположений о пути ПСФ было высказано до сих пор два: наши герои приплыли к местам находок по морю либо с юга, мимо мыса Фаддея (южный путь), либо с севера, мимо мыса Челюскин (северный путь). У обоих предположений есть по нескольку вариантов, но никто, кажется, не спросил себя: мог ли быть третий путь, не с моря? О нём скажу далее.

Приблизительные места возможных исходов различных участников ПСФI.

Делалось и два предположения о назначении неведомой экспедиции – поисковое (землепроходцы) и торгово-охотничье. У каждого тоже есть варианты, но ни один из них не ответил на поставленные выше вопросы, поэтому вот третье предположение, ранее никем не предлагавшееся: наши герои – беглецы. При этом многое встанет по местам, и потому оно будет у нас главным.

На мой взгляд, обе находки у мыса Фаддея оставлены людьми, которые отнюдь не собирались в Ледовитое море и ушли туда вынужденно, не видя иного способа спасти себя и свои ценности. Оттого они оказались столь неподходяще одеты и обуты, потому везли с собою женщин, потому у них было столь странное обилие предметов. Другого способа объяснить весь набор загадок мне не видно, однако возможно, что кто-то его ещё предложит.

Вернее всего, беглецы везли краденое и потому бежали от властей, но возможен иной вариант: груз, стража и предполагавшийся путь наших героев были законными, а стать беглецами им пришлось, уходя от опасности – например, от разбойников. Пропажа отряда с соболиной казной должна была попасть в донесения, однако переписка могла до нас не дойти, да никто её и не искал. Итак, все наши путники, чистые и нечистые, сбились в плывущую горстку, словно на Ноевом ковчеге. Теперь познакомимся с тем, что они везли, ближе.