Так, обманутые ложными явлениями, они, проснувшись, верят, что подобные вещи действительно произошли с ними.

Ульрих Молитор «De Lamiis»

Дело твое обращено в ничто, слово твое запрещено,

Твой казначей крадет твои небесные богатства,

Твои слуги грабят и убивают, и хищный волк стережет твое стадо.

Вальтер фон дер Фогельвейде

Человек видит и чувствует, что он помещен среди грязи и нечистот мира, он прикован к худшей, самой тленной и испорченной части вселенной, находится на самой низкой ступени мироздания, наиболее удаленной от небосвода, вместе с животными наихудшего из трех видов, и однако же, он мнит себя стоящим выше луны и попирающим небо.

Монтень «Опыты» 

* * *

 
Любое действие в природе
Совершено не по свободе,
Но господу подчинено
Все, что господь влагает щедро
В обильные земные недра,
Добычей смерти стать должно.
 

Реми Белло

ГЛАВА ПЕРВАЯ,
из которой мы не узнаем ничего нового о судьбе Хаиме Бофранка, однако ж счастливо обнаруживаем одного из его утраченных спутников, а такоже узнаем кое что о каменных карликах

Что видим мы пред собою?

А видим мы морской берег.

Видим мы дорогу, которая вьется вдоль побережья, то приближаясь почти вплотную к линии прибоя, то убегая от нее прочь и теряясь в зубчатых изломах скал.

Видим мы двух осликов, они ничуть не торопятся, влача нагруженную повозку; не выказывает торопливости и возница, старенький священник в дорожном платье, соизволенном специальным на то распоряжением, – длиннополом шерстяном сюртуке и широких штанах, и то и другое черного цвета. Обыкновенно таковым платьем пользовались лишь деревенские священники да их собратья из весьма удаленных мест, которым приходилось часто путешествовать подобным обычаем, а то и верхом; в больших же уютных каретах с мягкою подвескою, бархатными креслами и диванами ездили в обычном одеянии, не боясь измять его либо испачкать в дорожных суетах.

– Но еще более примечательна история, которую рассказал мне покойный фрате Герох, – продолжал священник повествование, начатое, видимо, уже довольно давно. Голос священника был тонок, но выразителен – в отличие от иных клириков, что громкостию перекрывают колокольный звон, ан бубнят все подряд безо всякой красы и расстановки. – Однажды сей достойный муж пошел по надобностям хозяйственным в сарай, где и увидел дьявола. Нечистый сидел на козлах, что служат для распилки дров, и вертел в гадких своих лапах конский хомут с видом столь серьезным, что не напустит на себя и иной знатный конюший. Ничуть не убоявшись, фрате Герох спросил: «Что ты делаешь тут? Или у тебя есть конь, а сбруи не водится?» Нечистый на то отвечал: «Коня у меня нет, да коли в нем будет нужда, и ты моим конем станешь!» И, сказавши так, прыгнул прямо на спину фрате Героху и начал понукать его, словно тот и в самом деле конь.

– Прошу простить меня, фрате, но я вроде бы слышал уже эту историю. Правда, речь там шла отнюдь не о священнике, а о школяре, коего точно так же взнуздала старая ведьма и скакала на нем всю ночь, пока едва не загнала, – вступил в беседу один из сидевших в повозке.

Надобно сказать, наверное, что сидело их там помимо возницы двое один – лет солидных, лицом толст и красен, по всему мелкий торговец, что промышляют в этих краях рыбою, солью, шкурами, шерстью и поделочным камнем, а второй – совсем еще юноша, в одежде простой, но выправкою и статью весьма изрядный. Он-то и прервал повествование священника, ничуть того, впрочем, не смутив:

– Ежели вы, юный хире, послушаете мою историю далее, – продолжил священник, нисколько не обидевшись, – то обнаружите, что она совсем иная. Так вот, дьявол прыгнул прямо на спину фрате Героху и начал понукать его, словно тот и в самом деле конь, но не тут-то было! Достойный фрате Герох на память прочел заклинание от нечистого, что записано в «Снисхождениях» святого Гилиама, и надо бы видеть, как дьявола скрутило! Он сей же час пал на пол и принялся кататься по нему, начал визжать, царапать себе когтями грудь, живот и промежность, мочиться и испражняться (причем из заднепроходного отверстия его вкупе со зловонным калом сыпались раскаленные уголья), громко портить воздух – да так, что фрате Герох выскочил наружу, зажавши нос, и лишь в оконце наблюдал, как нечистого хватают корчи. Так продолжалось довольно долго, после чего дьявол возопил особенно громко и рассеялся облаком мельчайшего праха Что же до фрате Героха, то он тотчас отписал епископу, а оскверненные козлы и хомут сжег тут же во дворе с молитвами.

– А отчего он умер? – спросил толстяк без особенного интереса.

– Кто, дьявол?

– Да нет, благочестивый фрате Герох.

– Ах, с ним стряслось несчастье. Фрате Герох прошлой весной переходил брод – знаете, что неподалеку от Бюксвее, – запутался ненароком в сутане и утоп. Его выудили намного ниже по реке спустя несколько дней, так что тело уже успели безобразно объесть рыбы и раки.

После известия столь печального никто ничего сказать не нашелся, потому ехали дальше в молчании. Когда повозка миновала особенно крутой подъем, юноша спросил, вглядываясь в горизонт:

– Не кажется ли вам, фрате Стее, что солнце садится как-то необычайно быстро?

– Сие всего лишь наваждение, созданное морской водою и воздухом, насыщенным водяными парами, – важно ответствовал священник, проявив неожиданное знание естественных наук. Впрочем, именно такие священнослужители – из обитавших в глуши, зачастую преуспевали, помимо служения господу, еще и в науках; примеров сему достаточно, хотя есть среди них и те, что без особенного ума читают все подряд, а ведь, как известно:

 
Когда сидят бездумно день-деньской
За книгой, то походят на обжору,
Который все съедает без разбору,
А пользы для желудка никакой.
 

– Нет, в самом деле, – согласился с юношей толстяк. – Мы рассчитывали добраться до Люддерзи засветло, а где ж оно еще, Люддерзи?

Никто не ответил; повозка так и ехала дальше, поскрипывая и слегка покачиваясь, покамест толстяк не разрушил молчание, в величайшем испуге возопив:

– Пресвятая девственница из Сколдарна, что это?!

– Что случилось? – встревожился священник, понукая осликов, кои, надобно сказать, ничуть не ускорили от сих понуканий шага.

– Я видел вон там, на скале, каменного карлика, – пробормотал толстяк в растерянности. – Он стоял и смотрел на меня, а после спрыгнул и пропал, словно и не бывало его.

– Что еще за карлики? – удивился юноша и поворотился к священнику, ожидая объяснений.

– Говорят, они водятся в окрестных скалах, – с готовностью поведал фрате Стее, – и ростом примерно с кошку. Что делают и чем живут, никто не ведает, но слыхал я, что у них свой король и двор, а может статься, и мир их вовсе иной, так что до людей им никакого дела нету.

– Как же! – воскликнул толстяк, пугливо озираясь. – Нету?! Заночуй человек в горах, особливо поблизости пещеры или иной какой дыры или расщелины, непременно его туда и утащат!

– Для чего же? – спросил юноша с любопытством.

– А кто их ведает! Может, себе в пропитание, а может, как сказывают, им нужны работники, чтобы делали, что самим карликам непосильно… А увидеть их днем – к большой беде.

– Однако ж теперь их вижу и я, – сказал в чрезвычайном изумлении старичок священник. Все трое обратили взоры к острому гребню скального обломка, покоившегося на обочине, со стороны моря; на самом верху его стояли подбоченясь два небольших – и верно, с кошку величиною – человечка в серых, будто сплошь запыленных одеждах.

Толстяк принялся молиться, а священник хлестнул осликов, но скорости это, как и в предыдущий раз, ничуть не прибавило. Один из карликов пискнул что-то другому, и оба премерзко захихикали. В наступающих сумерках можно было различить их гадкие физиономии – острые, словно у хорьков, землистые, с куцыми бороденками, лишь глазки поблескивали красным, словно капельки крови.

– Вот я вас! – прикрикнул священник и перетянул осликов хлыстом с особою силою, отчего те взбрыкнули и довольно резво бросились прочь от сего неприятного места. Впрочем, юноша успел увидеть, как карлики спрыгнули со скалы и пропали, словно их и не было.

– Как быстро темнеет, – сказал толстяк, прерывая молитву. – Скоро ли Люддерзи? Хоть убейте, ночевать на дороге я не стану, уж лучше пойду пешком, коли вы не торопитесь.

– Успокойтесь, хире, – промолвил юноша. – Уверяю вас, мне тоже менее всего хочется оставаться на ночлег среди этих диких скал, тем паче после того, как мы увидели столь богомерзких созданий. Но полноте! Не причудились ли они нам? Не есть ли это также наваждение, созданное морской водою и воздухом, насыщенным водяными парами, как уже говорил нам фрате?

– Уж не знаю, какие там пары, – заявил толстяк, – но только я точно видел двух дрянных уродцев, притом так же отчетливо, как вижу ныне вас, и попробуйте только убедить меня в обратном!

Повозка удалилась от злосчастного места на изрядное расстояние, но священник продолжал нахлестывать осликов так, словно сам дьявол из истории о фрате Герохе гнался за ним по пятам.

Нет ничего удивительного в том, что в Люддерзи спутники прибыли гораздо ранее намеченного.

Это был портовый город, стоявший на берегу бухты, отгороженной для верности рукотворным волнорезом. Торговые пути проходили южнее, а вот рыбацких суденышек стояло у причалов предостаточно. На окрестности к тому времени уже окончательно пала тьма, и бухта украсилась огоньками ламп, которые засветили рыбаки.

На въезде дорогу повозке неожиданно преградила стража. То были не гарды и не солдаты, а простые горожане, числом шестеро, кто с дубиною, кто с багром, а кто и со старым мечом, доставшимся в наследство от дедов и прадедов, что грешили морским разбоем. Осветив факелами приезжих, начальник стражи, кривой усач в обтрепанной рыбацкой шляпе, спросил:

– Кто вы такие?

Священник неторопливо слез с повозки и представился:

– Меня звать фрате Стее, я священник из Орстеда, а сюда приехал по делам церкви навестить фрате Элинга. Коли не верите мне – спросите, он подтвердит. Со мною двое – почтенный хире Клеен, торговец шерстью и соленьями из Клеенхафны, а также юноша, которого я по доброте душевной взялся подвезти до вашего города, ибо вы знаете, как трудно бывает найти экипаж и спутников в наших краях. Но что случилось? Отчего на дороге выставлена стража?

– Каменные карлики, фрате, – изрек кривой, сжав пальцы на рукояти древнего меча. – Сам я лишь слышал байки о них, будучи еще мальчишкою, но старики говорили, что твари эти презлы и опасны. И вот сегодня утром карлики напали на жену мельника, что полоскала в горном ручье белье, а после – на двоих детей, что собирали хворост поблизости. И если женщина сумела убежать, то детей убили и обглодали так, что их мать лишилась рассудка, узрев мертвые тела. К тому ж темнеет ныне столь быстро – а почему, я и сам не знаю, – что многие всерьез заговорили о конце света:

– Мы тоже видели карликов по пути сюда, – сказал юноша, спрыгнув с повозки.

– Кто вы? – исполнился вдруг подозрительности кривой.

– Меня зовут Мальтус Фолькон, – с достоинством сказал юноша, – и я – чиновник Секуративной Палаты.

 
Дама, коль мой волос сед —
Все в морщинах ваше брюхо,
Коль я стар – вы развалюха,
Никому пощады нет.
 

Анри Бод