Цитаты из книги «69 этюдов о русских писателях»

А Оскар Уайльд с горечью говорил, что после Достоевского «нам остались только эпитеты», то есть все «проклятые вопросы» жизни поставлены.

«Петр I по Мережковскому – соединение «марсова железа и евангельских лилий». Таков вообще русский народ, который и в добре и во зле «меры держать не умеет», но «всегда по краям и пропастям блудит».

В 1905 году в журнале «Полярная звезда» появилась знаменитая статья Дмитрия Мережковского «Грядущий хам». «Грядущим хамом» окрестил Мережковский грядущего человека социализма. Социализму он приписал религию «сытого брюха» и полного аморализма. Будущее виделось ему как «лицо хамства, идущего снизу – хулиганства, босячества, черной сотни». Отвечая на написанный Николаем Минским «Гимн рабочих», Мережковский предвещал, что «из развалин, из пожарищ» – ничего не возникнет, кроме «Грядущего Хама».

Из воспоминаний Юрия Терапиано: «...в личности Мережковского было нечто большее, чем то, что ему удавалось выразить в его книгах. Именно поэтому умнейшая и очень острая Гиппиус в какие-то самые важные моменты пасовала перед Мережковским, уступала ему – она понимала, что от некоторых слов его, от некоторых его замечаний или идей чуть ли не кружилась голова, и вовсе не потому, чтобы в них были блеск и остроумие, о, нет, а оттого, что они будто действительно исходили из каких-то недоступных и неведомых других сфер. Как знать, может быть, бездны и тайны были для него в самом деле родной областью, а не только литературным приемом?» А вот свидетельство Андрея Белого: «Здесь, у Мережковского воистину творили культуры, и слова, произносимые на этой квартире, развозились ловкими аферистами слова. Вокруг Мережковского образовался целый экспорт новых течений без упоминания источника, из которого все черпали. Все здесь когда-то учились, ловили его слова».

Из воспоминаний Юрия Терапиано: «...в личности Мережковского было нечто большее, чем то, что ему удавалось выразить в его книгах. Именно поэтому умнейшая и очень острая Гиппиус в какие-то самые важные моменты пасовала перед Мережковским, уступала ему – она понимала, что от некоторых слов его, от некоторых его замечаний или идей чуть ли не кружилась голова, и вовсе не потому, чтобы в них были блеск и остроумие, о, нет, а оттого, что они будто действительно исходили из каких-то недоступных и неведомых других сфер. Как знать, может быть, бездны и тайны были для него в самом деле родной областью, а не только

Отходит от модернизма и декаданса и ищет «новой веры, новой жизни». Его новая идейная и творческая гавань – религиозность. Как пишет Юрий Терапиано: «Мережковский по своей натуре был эсхатологом. Идея прогресса, рая на земле без Бога, а также всяческое устроение на земле во всех областях, вплоть до «совершенного искусства», «полного научного знания», а также личного спасения души в загробном мире, – для Мережковского – «мировая пошлость и плоскость, измена Духу».

Уроки Толстого – они так и не были освоены ни народом, ни тем более властью. Возьмем хотя бы тему патриотизма. Толстой считал, что патриотизм несовместим с угнетением других наций, с высокомерием по отношению к другим народам. Патриотизм у Толстого всечеловеческий, он несет его в себе, как Тушин из «Войны и мира», «скрытую теплоту патриотизма». Это совсем не тот патриотизм, который мы встречаем частенько – кричащий, самодовольный, надменный, показной. Ну, а война по-толстовски – «это просто большая драка». «Война пробуждает к жизни всевозможные злодейства», – говорил Толстой, и мы сталкиваемся с этим сегодня. «Всеобщая любовь к людям – вот что меня воодушевляет, всеобщая свобода, труд и прогресс!» Воистину, Лев Толстой – не писатель, а пророк, хотевший «небо низвести на нашу сумрачную землю».

«Две трети читателей не любили его, – утверждал Чехов, – но верили ему все. Никто не сомневался в искренности его презрения». Когда Салтыков-Щедрин умер, на его поминках был дед Александра Блока – Андрей Бекетов. Он оставил такую запись: «Говорят, что он (Салтыков-Щедрин) ненавидел всё русское. Я скажу, что он ненавидел подлость и глупость повсюду, а так как он писатель русский, то он обрушивался исключительно на глупость и подлость русскую. Он стремился искоренить в своем отечестве и то и другое. Пусть всякий сам судит о том, насколько он послужил этому делу...»

С невыразимой печалью Салтыков-Щедрин констатировал, что «негодяй – властитель современности». А еще: «Хищник – вот истинный представитель нашего века». А двадцатый? А начавшийся двадцать первый, когда хищничество стало обыденной нормой?.. А в итоге – «Ах, тетенька, тетенька! как это мы живем! И земли, у нас довольно, и под землей неведомо что лежит, и леса у нас, а в лесах звери, и воды, а в водах рыбы – и все-таки, нам нечего есть!» Это – «Письма к тетеньке». Удивительно цитатный автор Салтыков-Щедрин! Но, несмотря ни на что, писатель говорил: «Я люблю Россию до боли сердечной».

Булгаков признавался: «Влияние Салтыков на меня оказал чрезвычайное, и будучи в юном возрасте, я решил, что относиться к окружающему надлежит с иронией... Когда я стал взрослым, мне открылась ужасная истина. Атаманы-молодцы, беспутные клементинки, рукосуи, и лапотники, майор Прыщ, и бывалый прохвост Угрюм-Бурчеев пережили Салтыкова-Щедрина. Тогда мой взгляд на окружающее стал траурным...»