© Jonas Hassen Khemiri, 2018

© Н. Братова, перевод на русский язык, 2022

© ИД «Городец», издание на русском языке, оформление, 2022

* * *

Я пакт заключил с этой ночью, и вот уже двадцать лет

Слышу зов ее милосердный.

Эме Сезер^[1]. И умолкли собаки

Спросите у матери, только что потерявшей ребенка:

– Сколько у тебя детей?

– Четверо, – ответит она. – …Трое.

А потом, спустя годы…

– Трое, – скажет она. – …Четверо.

Эми Хемпель^[2]. Рассказы

I. Среда

Дедушка, который папа, возвращается в страну, которую никогда и не покидал. Он стоит в очереди на паспортный контроль. Если полицейский за стеклянной перегородкой начнет задавать каверзные вопросы, папа, который дедушка, проявит выдержку. Не станет обзывать полицейского мусором. Не поинтересуется, а не заказал ли полицейский свою униформу по почте. Вместо этого он улыбнется, предъявит паспорт и напомнит полицейскому, что, между прочим, является гражданином этой страны и ни разу не покидал ее дольше, чем на шесть месяцев. Почему? Да потому что здесь живет его семья. Его любимые дети. Его замечательные внуки. Его бывшая жена-предательница. Он бы ни за что не уехал дольше, чем на шесть месяцев. Шесть месяцев – это предел. Обычно он уезжает на пять месяцев и 30 дней. Иногда на пять месяцев и 27 дней.

Очередь слегка продвигается вперед. У дедушки, который папа, двое детей. Не трое. Один сын. И одна дочь. И обоих он любит. Особенно дочку. Люди говорят, что они похожи на отца, но сам он никакого сходства не видит. Ростом они в мать, и упрямством в мать, и носы у них материнские. Да и вообще оба они – маленькие, хотя теперь уже сильно подросшие копии своей матери. Особенно сын. Сын до того похож на мать, что папу, который дедушка, иногда, а по правде довольно часто, тянет хорошенько ему врезать. Но он себе такого никогда не позволит. Нет, конечно. Он держит себя в руках. Он уже достаточно пожил в этой стране, чтобы знать, что чувства до добра не доводят. Чувства нужно рассовать по крошечным – и желательно надписанным – ячейкам, затем каждую из них запереть и не отпирать, пока тебе не выпишут рецепт и пока поблизости не окажутся профессионалы, а наделенный соответствующими полномочиями госслужащий не согласится принять на себя всю полноту ответственности за то, что эти чувства могут натворить.

А очередь все не продвигается. Но никто не злится. И голоса никто не повышает. И вперед не протискивается. Все только закатывают глаза к потолку и вздыхают. И дедушка тоже. Он вспоминает, как был папой. Детские праздники и отпуск на море, тренировки по дзюдо и простуды, уроки игры на фортепиано и школьный выпускной. Он вспоминает прихватку, которую дочка, а может, сын, изготовили на уроке труда, на ней еще было вышито «Лучшему на свете папе». Он был замечательным папой. И дед он тоже замечательный. А кто посмеет утверждать иное – тот просто врун.

Когда папа, который дедушка, наконец оказывается перед стойкой паспортного контроля, женщина в униформе по ту сторону стекла всего лишь на пару секунд встречается с ним взглядом, сканирует его паспорт, а затем взмахом руки велит ему следовать дальше.

* * *

Сын, который папа, едет к себе в контору, как только дети уснули. Одной рукой он подбирает почту, другой закрывает входную дверь. Складывает продукты в холодильник и закидывает тренировочный костюм в один из шкафов. Прежде чем взяться за пылесос, он несколько раз обходит все с совком и обрывком бумажного полотенца и подбирает дохлых тараканов, накопившихся за эти дни на кухне, в ванной и в коридоре. Меняет постельное белье на кровати, полотенца в ванной и наливает воды в заставленную чашками раковину, чтобы размочить засохший кофе. Открывает балконную дверь и проветривает комнату. Набивает мусорное ведро на кухне рекламными листовками, сморщенными киви, задубевшими мандаринами, порванными конвертами и потемневшими яблочными огрызками. Смотрит на часы и понимает, что время еще есть. Да и спешить-то особо незачем.

Он моет пол в коридоре и на кухне. Чистит ванну, раковину и унитаз. Потом выкладывает в ванной мыло и губку. Он надеется, что если только папа увидит их, то съезжая, он, может, не оставит контору в том же виде, что в прошлый раз. И в позапрошлый.

Сын пересыпает капсулы для кофемашины в пакетик, пакетик кладет в коробочку, коробочку засовывает поглубже в кухонный шкаф. В другой пакетик он убирает ароматические свечи, подарок сестры на день рождения, и прячет в ящик с инструментами. Дорогие консервы с тунцом, стеклянные банки с кедровыми и грецкими орехами и тыквенными семечками складывает в пустую коробку из-под картриджа и ставит на холодильник. В прихожей сгребает мелочь из миски на комоде и пересыпает в правый карман джинсов. Солнцезащитные очки убирает в рюкзак. Еще раз обходит контору. Вроде бы все. Контора готова к папиному прибытию. Он смотрит на часы. Папа должен бы уже быть здесь. Наверняка появится в любой момент.

* * *

Папа, который дедушка, стоит перед багажной лентой.

Чемоданы все одинаковые. Блестящие, как космический корабль, и с колесиками, как у скейтборда. Издалека видно, что все как один склепаны в китайских шарашках. А у него чемодан солидный. Европейского пошиба. Ему уже тридцать лет, а он прослужит еще двадцать.

И колесиков, которые норовят сломаться, у него нет. На нем наклейки давно разорившихся авиакомпаний. Пока дедушка стаскивает чемодан с багажной ленты, какая-то девица с перекачанными бицепсами интересуется, не надо ли ему помочь.

– Нет, спасибо, – отвечает дедушка и улыбается.

Помощь ему не нужна. Особенно от всяких незнакомцев, которые рассчитывают, что им за их помощь еще и заплатят.

Он ставит чемодан на тележку и катит ее к выходу. У самолета обнаружилась какая-то техническая неисправность. Пассажиров сначала запустили, потом заставили выйти, потом снова пригласили на посадку. Дети, наверное, уже знают про задержку рейса из интернета. Сын заехал за сестрой. Они направляются по шоссе на север. Сын паркуется на дорогущей парковке для встречающих, а дочь берет из багажника папин стильный плащ. Вот сейчас они стоят на той стороне дороги. Дочка улыбается своей ослепительной улыбкой. А у сына в ушах наушники. Им не нужны никакие подарки. Они рады уже тому, что они здесь.

* * *

Сын, который папа, не прочь заняться делом в ожидании папиного приезда. Проверив, что в чайнике нет дохлых тараканов, он включает его. Запускает компьютер и пробегает глазами годовой отчет по жилому кварталу

Утсиктен 9. Залогинивается на сайте налоговой службы и запрашивает отсрочку для журналиста-фрилансера и реставратора, которые подзадержались со своими счетами. Составляет список задач – что нужно успеть ко дню рождения дочки к следующему воскресенью.

Напомнить родителям, которые еще не ответили на приглашение. Подготовить игры. Купить шарики, бумажные тарелки, серпантин, трубочки, сок, все нужное для торта. А еще веревку и прищепки для розыгрыша подарков. Он смотрит в окно. Ничего страшного. Ничего не случилось. Папа просто задерживается.

Когда-то в дни папиного приезда сын встречал сестру на Центральном автовокзале в Сититерминалене. Они садились на скамейку в здании вокзала так, чтобы через стекло видеть автобусную остановку напротив, иногда спиной друг к другу, иногда один клал голову другому на плечо или на колени. Сын посматривал на станционные часы и думал, когда же появится папа, а сестра бегала в Pressbyrå за малиновым смузи, бутербродом или латте в одноразовом стаканчике. Он снимал наушники и давал сестренке послушать новые песни Royce da 5’9’’, Chino XL и Jadakiss. Сестра, позевывая, стаскивала наушники и продолжала прерванную беседу об интимной гигиене с какими-нибудь старушками, поджидавшими ночной автобус до Варберга. Сын, который тогда еще не был папой, вставал и подходил к окну. Сестра, которая тогда еще не была мамой, вытягивалась на скамейке, подложив сумочку себе под голову вместо подушки, и засыпала. Каждые пятнадцать минут подъезжал новый автобус из аэропорта. А папы все не было. Сын садился, вставал, опять садился на место. Охранник расталкивал уснувшего бомжа. Парочка таксистов играла в крестики-нолики или обсуждала ставки на бегах. Какие-то заплутавшие туристы выходили из автобусов, шли в одну сторону, потом возвращались и устремлялись в другую. Он наблюдал за спящей сестрой. Как она может спокойно спать? Она что, не понимает, что происходит? Их папу схватили. Военные остановили его прямо в ту минуту, когда он садился в самолет. Они попросили его предъявить паспорт, обвинили в том, что он тайный агент, контрабандист, член оппозиции. А сейчас он сидит взаперти в сырой камере и пытается доказать военным, что он не родня тому парню, который поджег себя в тюрьме в знак протеста против действующего режима.

– Семья у нас большая, – говорит он. – И фамилия у нас распространенная. Я же не политик, я торговец.

А потом улыбается своей обезоруживающей улыбкой. Если кто и может кого уболтать, чтобы не угодить в тюрьму, так это его папа.

– Сядь и успокойся, – говорила сестра, очнувшись ото сна. – Подыши. Все хорошо.

– Девяносто минут, – отвечает сын, качая головой. – Странно ведь: самолет приземлился девяносто минут назад, а его до сих пор нет.

– Успокойся, – говорила сестра и усаживала его на место. – Ничего тут странного. Сначала ему надо дождаться, пока все выгрузятся из самолета. Потом он соберет оставленные газеты и непочатые бутылочки с вином. Потом зайдет в свою любимую уборную, потом заберет чемодан и все проверит. И если на чемодане обнаружится хоть одна царапинка, а без этого не обходится, то он займет очередь в службу розыска багажа, так ведь?

Сын кивал.

– Он заявит о том, что ему повредили багаж при транспортировке, а сотрудники этой службы будут стоять в растерянности, не понимая, серьезно он говорит или шутит, ведь чемодан у него времен второй мировой, если не старше. Они скажут, что не возмещают ущерб за естественный износ, а он рассердится и будет кричать, что клиент всегда прав.

– Если только тетка на стойке не будет молодая и красивая, – возражал на это сын.

– Точно, – говорила сестра. – Тогда он улыбнется и скажет, что все понимает.

– А потом? – спрашивал сын, тоже улыбаясь.

– Потом он пройдет таможенный контроль, – продолжала сестренка. – И какой-нибудь неопытный таможенник решит, что он что-то прячет. Его остановят. Начнут задавать вопросы. Попросят пройти в маленькую заднюю комнатку и показать содержимое чемодана.

– И что же они там найдут?

– Да ничего. Сумка почти пустая. Типа пара рубашек и поесть чего-нибудь. Он всегда так долго, – говорит сестра. – А ты вечно изводишь себя попусту.

Они продолжают сидеть молча. Подъезжает автобус. Потом еще один. Когда он трогается от остановки, на тротуаре стоит папа. Всегда в одной и той же одежде. Все в том же лоснящемся пиджаке. В тех же стоптанных ботинках. С тем же чемоданом и с той же улыбкой, и первый вопрос у него всегда один:

– Плащ мой прихватили?

Дочь с сыном выходят на улицу через двойные двери. Они помогают ему надеть плащ и берут чемодан. Говорят «Добро пожаловать домой» и всякий раз сомневаются, а уместно ли для такого случая слово «дом».

* * *

Папа, который дедушка, выходит в зал прилетов. Он бросает взгляд в сторону встречающих. Все лица расплывчатые, как у преступников на камерах видеонаблюдения.

Молодые женщины пьют чай из одноразовых стаканчиков. Бородатые мужики в слишком узких штанах уткнулись в телефоны. Парочка нарядно одетых родителей несет плакат, который они еще не успели развернуть, а родственник снимает их на камеру. Его вертикально выставленная рука похожа на застывшую в стойке кобру.

Несколько мужчин с букетами держат в руках запасные куртки. Папа таких знает. Встречал раньше. Это шведы, которые ждут своих тайских женушек. Знакомятся в интернете и делают предложение, даже не увидевшись, а теперь вот стоят тут с куртками, чтобы показать, какие они хорошие, и чтобы девицы эти не ошалели сразу от холода. Но приличный мужик не будет выписывать себе в жены потаскушку не пойми откуда, думает он и идет дальше к выходу. Он не ищет взглядом своих детей, он знает: их здесь нет. И все же отмечает про себя, что блуждает взглядом по залу. Глаза надеются.

Он видит большую африканскую семью, у всех мужчин вид наркодилеров. Видит пакистанского паренька, под глазом у него родимое пятно, он моргает, как будто нервничает или только что проснулся. Гомик, наверное. Сразу видно по тесной рубашечке и пушистому шарфику. Дедушка идет дальше, мимо ночных забегаловок, мимо таксистов с табличками в руках, на них шведские фамилии или английские названия компаний. Мимо закрытого на ночь обменника валюты и колонны, оклеенной по кругу широкой зеленой лентой, которая сообщает, что именно здесь находится дефибриллятор. Что еще за хренов дефибриллятор? И если уж этот дефибриллятор так важен, почему его не выставят в каждом аэропорту мира? Но нет. Ведь это только здесь, в этой уму непостижимой стране, политики решают, что для полной безопасности залу прилета непременно нужен дефибриллятор.

Дедушка, который больше не чувствует себя папой, катит тележку по направлению к автобусной остановке. Он выходит на улицу под порывы ветра. Всю свою жизнь он то прилетал, то улетал из этого аэропорта. В солнце, в дождь, зимой, летом. И всегда одно и то же. Ветер на выходе из пятого терминала никогда не стихает. Шквальный ветер, какая бы ни стояла погода. Шарфы он превращает во флаги. Плащи в юбки. Он такой неистовый, что люди в ожидании автобуса прячутся меж цементных колонн, чтобы не начать невольный танцевальный номер: два шага направо, шаг вперед под хохот и подвывание ветра в такт.

Он щурясь смотрит на электронное табло. Четырнадцать минут до следующего автобуса. Наверное, только что ушел. Четырнадцать чертовых минут, чтоб их! Жена поглядывает на него из-за угла. Четырнадцать минут! – радостно восклицает она. Повезло, что не сто четырнадцать! Холод собачий, бормочет он. Очень свежо, отвечает она ему. Никто не приехал меня встретить, говорит он. Я же здесь, возражает она. Я болен, говорит он. Нет худа без добра, у тебя диабет, а не какая-то другая хроническая болячка, парирует она, а его легко держать под контролем. Я слышала, что некоторые диабетики завязывают с инсулином благодаря диете. Признайся, тебе даже немного нравится вся эта возня с уколами и замерами сахара. Я слепнуть начал, говорит он. Но меня-то ты видишь? – спрашивает она. Да, отвечает он. Уже не худо! – улыбается она. Ее коротко стриженные волосы ерошит ветер. Нет худа без добра. Это была ее мантра. Что бы ни случилось. Когда дочкин одноклассник сломал руку, жена спросила первым делом:

– Правую или левую?

– Левую, – ответила дочь.

– Нет худа без добра, – сказала жена.

– Он левша, – возразила дочь.

– Значит, теперь он может натренировать правую руку, – сказала жена. – Нет худа без добра.

Папа улыбается воспоминанию. Ветер сникает. Становится тихо. Жена подходит к нему, гладит по макушке и целует в щеку губами холодными, как кнопки в лифте. А кстати… шепчет она. Жена? Почему ты продолжаешь думать обо мне как о жене? Мы же развелись лет двадцать назад. Ветер возвращается. Она исчезла. Тело совсем ослабло. Что-то не так с глазами. Ему просто надо домой. А дома-то у него нет… Здесь ходят такси. Есть аэроэкспресс. Но он дождется автобуса. Он всегда ждет автобуса.

* * *

Сестра, которая дочь, но больше не мама, выходит из ресторана, машет таксисту и называет ему адрес.

– Приятный был вечер? – спрашивает таксист.

– Нормальный, – отвечает сестра. – Справляли день рождения подруги. Ей тридцать восемь стукнуло. Тридцать, блин, восемь лет.

Сестра вздыхает.

– Годы идут, – говорит таксист.

– Да уж, – отвечает она.

– У вас дети есть? – интересуется таксист.