Сказать «Горшочек, не вари» по отношению к циклу Юлии Яковлевой было бы слишком грубым. Автор работает над темой, находит своего издателя… Но от четвертой повести у читателя остаются одни междометия. У конкретного читателя, который доверчиво ждет, чем же завершилось возвращение главных героев в освобожденный Ленинград.
В 1944 году город живет не нарядной, но всё же спокойной жизнью. Яковлева рисует патетические картины восстанавливаемого Петергофа. Но как-то не слишком резко, будто зная, что дворцы и фонтаны возродятся и вновь засверкают своим великолепием. Персонажи этого знать не могут, поэтому сочувственно вытаскивают золоченых Самсонов из земли так, будто участвуют в колхозной страде.
А Шурка сопротивляется школьной системе и тоскует по пропавшей сестре. Как-то непоследовательно Яковлева забывает разгромить советский строй. В первой книге у нее шагали зомбированные пионеры, в третьей – маялись от докучной пустопорожности школьники в эвакуации. А тут по-строевому грубый, но безобидный физрук, проницательная и мягкосердечная, интеллигентная директор да карикатурная завуч. Такие до идиотизма идеологически загипсованные Елены Петровны действительно встречались и встречаются в любой системе. Писательница даже не постеснялась поиздеваться над ее внешностью, слепив неуклюжее, нелепое существо, ударив по самым больным женским местам. Сказка всё стерпит?
И милиционеры тут какие-то адекватные. Да, мир остается жестким, недружелюбным, но вполне объяснимым без всякой пропагандисткой идеологической подоплеки. Зато фантастическая чертовщинка, подкупавшая своим безудержным сюрреализмом в начале, засбоила и сдулась.
Яковлева попыталась продолжить использование фантастического механизма с путешествиями через картины, но на маленького Бобку с задатками уличной шпаны просто не хватило печатного места, сюжет оборвался. Приключения Шурки в ночном Ленинграде с ожившими хищными сфинксами отдают дешевым слэшером. Зато демоническая загадочность Майора (он же Король игрушек) во второй половине повести слизана с визионерства Джима Джармуша и его кинематографических персонажей. Да и вообще, побег Шурки в поисках сестры с увязавшимися за ним немой девочкой Сарой и туповатой учительницей похож на типовой подростковый иностранный фильмец без особого оригинального смысла.
С Таней тоже происходит полная фигня. Герои цикла фактически не столкнулись с войной как боями. Были блокадный голод и бомбежки, эвакуация, но не фронт. И тут Яковлева решила заполнить пробел. Не успела Таня из кошки вновь стать девушкой, как угодила в подвал и от созерцания останков погибшей еврейской девочки так прониклась праведным гневом, что рвется на фронт. И повторяет судьбу многих реальных героинь – из-за возраста ее не берут, но хитрость и упорство торжествуют. Взяв им погибшей, она преображается. А дальше Таню ждут приключения как в бездарном отечественном современном фильме о войне. Тяжелый труд в санитарном вагоне, девичьи трогательные мечты о мирной жизни. Вплоть до оборванного финала с кучей трупов и супергеройским крошением фашистов в одиночку.
Невнятный, вымученный сюжет без всякой перспективы нашпигован чудовищными стилистическими экзерсисами. «Взгляд пролетел сквозь нее, как сквозь игольное ушко», «выпрыгнула соседка на твердую банальную почву разговора ни о чем», «мокро шипят шаги». Юлия Яковлева старается изобретать красивости, но в этой вычурности чувствуешь лишь неловкость. Будто взрослый задает упражнения детям на сочинение метафор, а те лениво сопротивляются. Как Бобка, которому никак не выучить осточертевшее и непонятное стихотворение Пушкина.
В финале повести оставлен сериальный клиффхэнгер, поскольку книг задумано пять. Конечно, интересно, размажет ли Таню летящий в нее рой пуль-пчел. Спасется ли Бобка, нарушивший правила потустороннего мира. Да и какую игру ведет Майор, собравший в себе все штампы советского злодея-стиляги-шпиона… Но смысл исторически травматичных декораций уже фактически утрачен.