Цитаты из книги «Создатели и зрители. Русские балеты эпохи шедевров»

Именно из их гостиных расползалась та гниль, которую не могли простить балету до самого 1917 года.

О балетоманской эротике 1860–1890-х хочется сказать «уютная».

Но в первой трети XIX столетия – начали сходить со сцены.

В России второй половины XIX века не было социального лифта мощнее.

Изобретателем балета был Людовик XIV.

Вот он каким был, первый русский балет:

Роксане“». Это была эпоха, когда слово «прогресс» было у всех на устах. Прогресс вторгался повсюду, сжимал пространство и ускорял время железными дорогами, первыми линиями метро и конок, сигналами телеграфа. У многих от этой гонки кружилась голова и сводило желудок: было страшновато. Многие предпочитали спасение от действительности. От прогресса можно было бежать. Недаром в викторианской Англии расцвел жанр сказки

Но все уже было подготовлено для бурного артистического расцвета (обычно описываемого скороговоркой имен: Кшесинская – Трефилова – Преображенская – Ваганова – Павлова – Карсавина).

Цукки поразила русскую публику, профессиональную особенно, именно тем, что танцевала всерьез. Жизнь и смерть балетных героинь, обставленная наивными декорациями и еще более наивными сюжетами, была ее жизнью. Выступление на сцене – священнодействием. «Осмысленность», «священный огонь» – русские балетные рецензенты спешно учили новые слова. Цукки брала в руки тамбурин, проводила рукой по всклокоченным волосам, и… «Она делала балеты Маэстро правдивыми, она воскресила прошлое столетие, она улыбалась на сцене, и весь этот гипс поднимался из могилы и, рыдая, шел нам навстречу, у нас кружились головы, мы чувствовали, как театр наполняется смыслом и святым духом, что поистине существует единое подлинное, всеобъемлющее искусство и что девушка – его пророк»[57]. Это из новеллы современного датского писателя Питера Хёга, совсем не о России и не о Цукки, но это именно то, что случилось в петербургском театре середины 1880-х, когда Цукки вышла в надоевших всем «Эсмеральде», «Дочери фараона», «Тщетной предосторожности». Цукки показала русским танцовщицам, что балет может быть серьезным, интересным: он может быть большим искусством. (И все это на фоне ядовитой демократической критики, давно списавшей балет со счетов искусства как такового.)

Русских танцовщиц сложно винить. Их со школы обступала жизнь, которая развеивала иллюзии, обостряла инстинкт выживания и учила разбираться в людях. Они, может, и не знали слова «цинизм», но циничны были вполне. Невозможно воспринимать всерьез любовное крушение Жизели или Эсмеральды, или ту же дочь фараона, которая кидается в Нил от похотливого нубийского царя, если с юности только и думаешь, как бы найти себе покровителя, продаться половчее. Невозможно быть на сцене кем бы то ни было, кроме себя самой, если со сцены принято было подавать знаки в зал: проведет танцовщица пальцем по губам – хочет ужинать после спектакля, по ушам или руке – намекает на соответствующее украшение в подарок, и так далее.