Оборотни, шумные балы, крестьянский вопрос и французские диверсанты, — звучит почти как очередной фарс отечественного кинематографа в духе «Самого лучшего фильма 2». Ан нет. Перед нами не жалкий продукт творческого недержания, а новый роман российской писательницы Юлии Яковлевой — историка балета, театрального критика и автор цикла «Ленинградские сказки». На этот раз Яковлева переносит своего читателя не в Советский Союз 30-х годов, подробно описанный ей в вышеупомянутых «Сказках», а в хорошо знакомый писательнице мир полонезов и мазурок, книксенов и благородных дуэлей, эпоху глобальных потрясений и громких побед, — в Россию 1812 года, когда страна ожидала нападения войск Наполеона, а некоторые дворяне все еще оправлялись от ран, полученных под небесным сводом Аустерлица.
Главный герой «Нашествия» — нелюдимый дворянин и ветеран «битвы трех императоров» Бурмин, проживающий где-то в смоленской губернии. В 1805 году он получил серьезное ранение в битве с французами и вернулся на родину с явными признаками посттравматического стрессового расстройства. Некогда успешный и процветающий молодой помещик распустил крепостных, перестал появляться на людях, затворил окна ставнями и разорвал помолвку с возлюбленной. Смоленский бомонд злословил, терялся в догадках о подлинных причинах столь резких перемен в поведении молодого помещика, а вскоре позабыл о нем, как о реальном человеке и стал воспринимать как местную легенду. И лишь немногие знали или по крайней мере догадывались, что за отстраненным поведением помещика кроется не прихоть или каприз, а сумасшествие.
Еще по пути в Россию с Бурминым произошел первый приступ болезни: совершенно внезапно он напал на своего друга и боевого товарища Облакова, возвращавшегося вместе с ним в Смоленск. Нападение не понесло за собой никаких физических или юридических последствий, зато теперь оба знали: с Бурминым что-то не так. Прийдя в сознание после помешательства, молодой помещик не мог вспомнить произошедшего по его инициативе инцидента. В какой-то момент все органы восприятия обострились, сделались по-животному чуткими, а после — пелена беспамятства. В страхе нанести кому-то серьезный урон Бурмин огородил общество от себя и затаился в своем поместье наедине с навязчивой мыслью: он — оборотень.
Долгие годы Бурмин жил в одиночестве и пытался раскрыть секрет своего недуга: изучал литературу, медицинские архивы, оккультные трактаты и даже проходил обследование у частных врачей. Ответов не было. Такую размеренную и покрытую сумраком жизнь помещик вел вплоть до жуткой бойни, произошедшей на территории Борщевского леса — недвижимости Бурмина. В лесу были найдены жестко изувеченные трупы новоиспеченных рекрутов российской армии. Свидетелей у преступления не было, а те, кто имели несчастье лицезреть тела усопших, как один говорили: за убийствами стоит страшный зверь.
Новость о резне стремительно облетела смоленскую губернию, а расследовать обстоятельства дела отправили тайного советника Святейшего синода, получившего все необходимые полномочия. Расследование убийства, которому отведено не так уж и много внимания, Яковлева совмещает со светскими посиделками, балами, множественными адюльтерами и другими дворянскими забавами девятнадцатого столетия. Бурмин вновь окунается в высший свет, сталкивается с бывшей возлюбленной, участвует в дуэли и ведет разговоры об экономической теории Адама Смита с циничным и деспотичным помещиком-дельцом нового образца. «Нашествие», казавшееся на первый взгляд детективом, оказывается приключенческой историей о жизни региональных помещиков начала девятнадцатого столетия, написанной в едва ощутимой готической манере писателей той же эпохи. Как и в романах не раз упомянутой Яковлевой Анны Радклиф, мистическая канва служит для нарратива фоном, а не лейтмотивом — своего рода дымкой, туманом, окутывающим романтизированное повествование. А в те немногочисленные эпизоды, когда писательница перегибает с потусторонним, делает историю уж слишком невообразимой, произведение откровенно теряет свое очарование и начинает напоминать фарсовый фильм ужасов с избитыми и нелепыми клише, отдающими вторичностью.
«Нашествие» открывает читателю возможность вновь погрузиться в хорошо знакомый по романам отечественных классиков мир времен Наполеоновских войн. События книги Яковлевой происходят не в настоящей России и даже не в альтернативной ее версии, придуманной писательницей, а в смежном пространстве Смоленска Бурмина и «Войны и мира» Толстого. На страницах книги читатель не раз встретит знакомые фамилии: Болконский, Ростова, Безухов, Курагина, — герои великой эпопеи хоть и не лично, но присутствуют в романе Яковлевой, чем несказанно радуют и вызывают столь приятное чувство «узнавания».
Яковлева наделяет персонажей своей истории определенным, хорошо знакомым каждому российскому читателю амплуа: то мы встречаем озорного и безрассудного дворянина, играющего чувствами женщин во славу Бахуса, то прогрессивного и дальновидного помещика, охваченного новейшими экономическими и морально-этическими теориями. Все герои романа Яковлевой находятся на своих местах, как мишени в тире. Опытный читатель без особых усилий распознает все типажи современной пьесы в старых декорациях: помещик-раздолбай, кутежник, нигилист, роковая женщина, бесприданница, клуша и т.д. и т.п. Беда романа заключается в том, что за всеми этими образами ничего ровным счетом не стоит. Они пустые. Видимо, писательница решила, что раз характеры штампованных героев нам и так известны, их можно и дальше не развивать, отпустить в открытые воды — пусть передвигаются себе по сцене и не отсвечивают. Но так литература не работает. Лирического героя следует, словно матрешку, наполнять, раскрывать с разных, неожиданных сторон, помещать в ситуации с трудным выбором, непреодолимой преградой, — делать хоть что-нибудь, чтобы читатель к персонажу проникся, поверил в него и с интересом следил за его приключениями. Яковлева же помещает на подмостки трафаретные декорации и предлагает читателю принять их такими, какие они есть: без объема и какой-либо исключительности. Из-за этого «Нашествие» теряет огромную часть своего потенциала и превращается в довольно заурядную, декорированную под девятнадцатое столетие, историю с остросюжетной оберткой и пресной сердцевиной.
Похвалить сюжет у меня, к сожалению, тоже не получится. Повествование у Яковлевой вышло довольно сумбурным, слабоструктурированным. Ритм сбивчивый, напряжение в процессе чтения возникает, но захватывающей историю не назовешь, а побороть предсказуемость финала писательница решила дерзко и резко — придумав полнейшую ересь. И вроде даже смысл какой-то в этом всем проглядывается — не зря же писательница крепостной вопрос поднимает и коллизию «народ-государь» развивает. Однако выглядят события романа настолько смешно и несуразно, что остросюжетный триллер оборачивается хоррор-комедией навроде «Убойных каникул» с Аланом Тьюдиком, но уже без юмора.
Если судить по количеству незавершенных сюжетных линий романа, беллетристка вознамерилась продолжить историю Бурмина и написать еще одну книгу о смоленском «оборотне», но нуждается ли «Нашествие» во второй части или даже целом цикле произведений — вопрос. Людей, которым история понравится, будет достаточно — осовремененная атмосфера девятнадцатого столетия очень к себе располагает, а обилие «любовных» линий, несомненно, вызовет пылкий интерес у определенной категории читателей. И все же художественная ценность романа вызывает вопросы, поэтому книгу я бы благополучно отнес к жанру подростковой литературы и рекомендовал лишь тем, кто таковую любит; всем же остальным советую пройти мимо.