© Юлия Тимур, 2019

ISBN 978-5-0050-8480-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Острова детства

 
Дорогой остров.
 
 
Мчалось крутыми дорогами
Весёлыми, босоногими,
Срывало клевера бутон,
С разбегу падало ничком
В рапунцелий перезвон.
 
 
Широко открывало рот,
Ловя снежинок хоровод.
А потом неслось вприпрыжку
Поймать зайчишку,
Солнечного задорного смешного.
 
 
Плакало слезами —
Затопленными обидами глазами.
Колокольчиками переливчатыми звенело —
Громко, не стесняясь, пело.
Песня та под облака летела.
 
 
Отшумело-пропело, детство отзвенело…
Унеслось на крыльях быстрых.
Спряталось в одуванчик пушистый,
Под подорожника листок,
Оставив в сердце остров-уголок.
 
 
Туда не приехать как-то вдруг:
Можно лишь в глубину нырнуть,
Погрузившись в тепла круг.
Там хорошо в воспоминаньях утонуть,
Но время вспять не повернуть…
 
 
И пусть только в мыслях порой,
На него мы вернёмся с тобой.
Близкий он и родной —
Далекий, босоногий, искренний.
И скажу без кокетства:
Самый он дорогой – Остров нашего Детства.
 

Новогодний мандарин

– Сашка, ты меня не слушаешь!

Сашка сидит, повернувшись к стене лицом, и молчит.

– Я сегодня гуляла в парке с дедушкой.

– И что? – вяло спрашивает он.

– Ну, это тот парк, что рядом с рынком. Там ещё качели есть!

– Ты качалась?

– Ага!

– И не страшно было упасть?

– Нет! – бодро отвечаю я, а потом вспоминаю, как вцепилась руками в веревки, на которых висят качели, и, зажмурив глаза, ждала, пока дедушка их остановит. – Вообще-то, немного страшно было, – сознаюсь я.

– А потом что? – заинтересовавшись спрашивает Сашка

– А потом пошёл снег, и мы с дедушкой отправились домой.

– И всё? – разочарованно вздыхает.

– Саш, в снежки я не играла, у меня же горло может заболеть.

– А какая связь-то?

– Какая-какая, будешь бегать, вспотеешь, потом ветром продует, и опять горло красным будет. Так мама говорит

– Бегать… – повторяет Сашка

Сашка – мой сосед по коммунальной квартире. У нас она большая, трёхкомнатная. Самая большая комната у Сашки с мамой Ниной. Мне она кажется огромной, даже бегать можно, что мы и делаем, когда играем в прятки. Сашка водит, а я прячусь.

В маленькой комнате напротив живут дядя Вася со своей женой, он много и надрывно кашляет, так, что все соседи слышат: у него силикоз. Страшное и непонятное слово. Мама сказала, это когда в легких много грязи и трудно дышать. Дядя Вася работал на шахте, и эта грязь у него в легких застряла.

Наша комната тоже большая, и папа разделил её шкафом на две половины: за шкафом живу я, в своем маленьком детском уголке, с кроватью и столиком-партой.

Сашка ездит на коляске. У него что-то с ногами. Они у него худенькие-худенькие. Да и сам он худощав. А вдоль груди у Сашки огромный шов. Иногда он дает его потрогать, и я, замерев от важности момента, боязливо трогаю его указательным пальцем.

– Видишь? – гордо говорит он.

– Ага, – полуоткрыв рот выдыхаю я. – А откуда он у тебя? – не могу справиться со своим любопытством.

– Меня зашивали, – на этом заканчивает свои объяснения мой друг.

Иногда по ночам Сашка плачет, потом его плач переходит в стон, а затем резко обрывается. Мне становится страшно, и я из своего угла иду к родителям. Мама не спит тоже. Она обнимает меня и с горечью произносит:

– Бедный ребёнок…

– А почему он так плачет? – задаю я этот вопрос маме – у самого Сашки, такого сильного и уверенного днём, мне почему-то стыдно спросить об этом.

Мама печально смотрит в мои глаза:

– Бывает, что дети рождаются особенными, и им гораздо тяжелее жить, чем совершенно здоровым. Нет, они такие же: им хочется играть, веселиться, шалить и хулиганить. Но им это сложно делать.

– Да, – соглашаюсь я. – Сашке и на улицу-то не выйти! С нашего третьего этажа попробуй спустись на коляске! Мам, а он выздоровеет? Может, ему кушать нужно, как и мне, побольше?

Мама вздыхает – она меня никогда не обманывает, и я вижу, что ей тяжело говорить на эту тему.

– Не знаю, – наконец произносит она, – но медицина не стоит на месте, и со временем всё может измениться.

– Вот как и мне, гланды если вырежут, я болеть перестану. Да? – требую конкретики я.

– Ну, почти так. Только гланды тебе вырезать не будем.

– Понятно, значит я тоже всё время буду болеть, а мороженое мне можно будет есть только тёплым, – обречённо вздыхаю я. Я уже слышала, что после того, как гланды вырежут, сразу можно целую порцию мороженого съесть, холодного, покрытого шоколадной глазурью, и проглатывать его целыми кусками! А не так, как сейчас я ем: из сливочно-молочной лужицы растаявшего мороженого извлекаю такой же подтаявший шоколад. Мечта рухнула, и я вяло ползу в свой уголок за шкафом, чтобы, пережив и это горе, забыться сказочным сном.

Cегодня у нас с Сашкой двойной праздник: суббота! Это значит, что он идёт гулять во двор, а мне предстоит вечернее купание, точнее, сегодня наша очередь мыться, нашей комнаты.

После обеда тётя Нина берёт одетого по-зимнему Сашку на руки, крепко прижимает к себе, а его большие счастливые глаза смотрят на меня через плечо матери:

– Ты идёшь на улицу? – спрашивает он меня. – В снежки поиграем!

Я иду за ними со своим отцом. Отец несет инвалидную коляску. Он мог бы и Сашку вынести, но тот не даётся – разрешает нести себя только маме.

Во дворе уже гуляют ребята, но мы с Сашкой не спешим к ним присоединиться. Димка – наш дворовый заводила, забрасывает Сашку снежками, он не успевает уворачиваться от его бросков, сидя на коляске, и оказывается засыпанным снегом. Я варежкой вытираю его мокрое лицо и вытаскиваю снег из-под шарфа.

– Перестань! – кричу я Димке, и тут же получаю снежком по голове.

Димка смеётся и убегает.

Мне больно и немного обидно. Я строю план, как в следующий раз забросаю Димку снегом, отомщу обязательно! И таких планов у меня много. Но Димке всегда удаётся избежать моей мести.

– Давай пойдём за ворота, – предлагаю я Сашке. – Там спокойней!

И я увожу коляску за угол дома, ближе к саду. Дети не любят это место: на сад выходят окна сварливой бабы Любы, а она не любит детских криков, шума и тут же может закатить скандал. Между собой мы называем ее Бабой-ягой. Но мы с Сашкой гуляем тихо, и баба Люба нам не страшна!

Снег мягко кружится и падает на землю. Уже вечереет, в декабре мгла сгущается быстро, и уже в четыре часа дня наш двор оказывается полностью погружённым в ночь. Загораются фонари, и в свете фонарей снежинки кажутся блестящими мошками, суетливо летящими на свет. Сашка открывает рот и высовывает язык. Снежинки, медленно танцуя, пропадают, тают у него на языке. Я тоже хочу попробовать эту блестящую красоту на вкус, но не решаюсь: моё красное воспалённое горло, как домоклов меч, весит над моей головой, не оставляя места для детской бесшабашности.

– Вкусно? – выдавливаю я из себя.

– Очень! – дразнит меня Сашка.

– А холодно? – с затаённой надеждой на индульгенцию от себя самой спрашиваю я.

– Да ты что? Какой холодно? Даже горячо, попробуй, как язык колит! – искушает он.

И я широко раскрываю рот и ловлю эти падающие, сверкающие пылинки звёзд своим обнаглевшим от неожиданного счастья языком.

– Эй, хватит! – кричит мой друг. – А то на самом деле заболеешь! Давай лучше снежную бабу слепим!

– Давай! – весело соглашаюсь я.

И начинаю катать снежные шары. Сашка меня страшно критикует: то шарик кривой и неровный – «разве бывают такие бабы!?»; то слишком маленький шар, и бабка моя «совсем не бабка, а так, малохольная старушка». Варежки у меня промокли и местами обледенели. Я смотрю на творенье рук своих и остаюсь вполне довольной результатом: два шара почти одинакового размера ловко стоят друг на друге, а сверху – шар поменьше, голова с чернозёмными глазами и кривенькой ухмылкой-палочкой.

– А нос где? – не унимается Сашка

– Дома остался, – смеюсь я, а краем глаза вижу, как Сашка, поковырявшись в кармане, извлекает морковку.

– Возьми и закончи свое творение! – милостливо разрешает он.

Снежная баба с ярко-оранжевым носом выглядит вполне симпатично.

– Эх, жаль, мандаринов в этом году нет, – неожиданно вздыхает Сашка.

– Ты их очень любишь?

– Есть мне их нельзя – у меня аллергия. А вот из их шкурки можно фигурки на ёлку вырезать! Да какие завиточки и крючочки получаются!

– А если я достану мандарины, ты меня научишь вырезать фигурки? – спрашиваю я.

– Да где ж их достать? Вон мамке и заказ уже на работе выдали: конфеты, шпроты, а мандаринов нет.

– А нам завтра бабушка принесёт гостинцев. Она в магазине работает. Если будут мандарины, я тебе принесу! И украсим ёлку вместе.

– Не, у нас и ёлки не будет, – вздыхает он.

– У нас тоже! Но дедушка в лесу веток еловых обещал набрать.

Тут мы замолкаем: из-под арки появились мать Сашки и мой отец:

– Ну, вы и заигрались! Быстро домой, пока окончательно льдом не покрылись! А некоторым уже и мыться пора.

Последнее замечание адресовано мне.

Квартира встречает нас духотой – из кухни валят клубы пара. Да-да, моюсь я на кухне! Ванной у нас нет, а в баню я ходить не люблю. В бане у меня всегда присутствует ощущение брезгливости от близости чужих, неприкрытых тел с отвисшими животами и грудями. Глядя на них, я с ужасом думаю, что когда-нибудь ЭТО у меня тоже вырастет! И что с этим делать?!? Как жить? Как бегать и играть с мальчишками???

Поэтому моя мама субботними вечерами, предварительно договорившись с соседями, достает эмалированный таз. Ставит чайники-кастрюли на газовую плиту, сдвигает кухонные столы к стенам кухни, оставив в центре помещения наш стол, водворяет на него таз, а в таз помещает меня. И льются на меня сверху потоки щедрые то горячей, а то холодной воды, и ору я, когда злое мыло проникает в мой тщательно захлопнутый глаз, ну как только оно туда умудрялось попадать? До сих пор не понимаю! Только вот, как бы я не жмурилась, результат встречи глаза с мылом был предопределен. Наконец, чистое до хруста моё тело мама тщательно заворачивает в банное полотенце и я, вырвавшись из его мягкого объятия, несусь в нашу комнату, чтобы, посмотрев «Спокойной ночи, малыши», нырнуть в свой уголок и ждать наступления предпраздничного завтра.

Меня будит заливистая трель звонка. Раз, два – считаю я. Два! Значит, к нам пришли! Глаза мои пока закрыты и продолжают досматривать ночной сон. Слышу, как мама бежит в коридор и через некоторое время возвращается.

– Вставай! Нам гостинцы!

Мама открывает большой пакет и достаёт оттуда свёртки. Один свёрток подмокший. Это икра чёрная и очень полезная. Второй свёрток, поменьше – икра красная, тоже полезная. Батон колбасы высится над этим полезно-дефицитным изобилием. А на самом дне – яркие весёлые мандаринки, наполнившие своим светом нашу комнату, на некоторых из них шкурка слегка помята невежливым колбасным батоном и источает особый, легкий, пробуждающий к жизни аромат! Этот аромат и мои мысли разбудил! Сашка! Будут тебе мандарины!

– Ты куда это собираешься?

– Мам, я ненадолго, только к соседу забегу!

– Стоп. Пока не съешь бутерброд с икрой, никуда не пойдёшь!

Икру я люблю не очень. Собственно, как мама говорит, с едой у меня сложные отношения. И почему бы икра должна стать исключением?

– Она полезна, – железным, не терпящим возражений тоном произносит мама, – для роста костей и суставов!

Последнее фраза особенно четко отражается в моём пробуждённом мандаринами мозге, и я вдруг понимаю, насколько этот продукт может быть ценен для здоровья моего друга.

Тороплюсь, проглатываю впопыхах бутерброд и, воспользовавшись тем, что мама ушла на кухню, хватаю кусок бумаги, щедро шлёпаю в него икру – чёрно-красную смесь. Заворачиваю трофей. А по карманам распихиваю мандарины.

– Сашка! – истошно ору я и стучусь в комнату соседей.

– Ты чего так кричишь? – спрашивает удивлённая тетя Нина. – Сашка ещё спит. Ну проходи, если тебе так надо. По-моему, ты всех на ноги подняла своим криком.

Говорит, а сама улыбается, видит, что у меня кулёк в руках и карманы оттопырены.

– Сашка, ешь! – тычу я ему полусонному в нос кулёк с икрой. – Это костям помогает!

– Что? – никак не может проснуться он.

– Да ешь же быстрей! Бегать потом будешь! – от счастливого нетерпения я готова весь кулек засунуть Сашке прямо в лицо.

Он подхватывает пальцами икринки, кладет их в рот и тщательно разжёвывает, как таблетку.

– Ну что? – тороплю я его. – Теперь можешь сам встать?