Введение

Почему «недотёпа»?

Так в далёкие восьмидесятые называла меня близкая подруга Ришка.

Это ласковое и доброе слово она говорила, чтобы утешать. Всё валилось из рук, всё сыпалось. Любимый парень меня не любил. Я ходила к нему на работу – посмотреть на него хоть издали. Потом встречалась с Иринкой и плакала: «Ирка, ну почему я такая дура?»

Ришка гладила меня по голове и мягко говорила: «Ты не дура. Ты – недотёпа». От этого слова и сейчас веет теплом и нежностью, и я до сих пор слышу его Иринкиным голосом. Она говорила это ласково и любя. И в её устах это слово имело совершенно не обидный смысл. Она жалела меня и желала только добра.

Многое, что случалось со мной в юности, с высоты лет кажется таким неправильным. Сейчас я бы поступила так-то и так-то.

А тогда…

Наверное, Ришка была мудрее меня. А я выросла только недавно. Или так и не выросла.

Об этой книге я мечтала несколько лет. Хотела описать всю свою жизнь и назвать эту книгу именно так, как называла меня Ришка – «Недотёпа». В семье меня так не называли. Вообще не помню никаких ласковых слов в свой адрес. У мамы были для меня другие эпитеты: «злая девочка», «ворчунья», «маленькая старушка» … Но об этом позже.

«Давно хотела об этом написать. И какие-то отрывки моей жизни в виде рассказов уже давно гуляют по сети. Там я пишу то от первого лица, то от третьего. Очень хотелось бы собрать всё, дописать недостающие главы – и издать книгу. Книгу про девочку из СССР, от рождения и до… Ну, скажем, лет до пятнадцати. Ничего менять в том, что уже вышло отдельными рассказами, не буду. Просто пронумерую. Кто заинтересуется – разберётся. А кому будет неинтересно, хоть как напиши – не поймёт».

Так я хотела начать свою книгу. Но когда поняла, что воспоминания в одну книгу не уместятся, решила разделить на несколько частей. Здесь будет начало. Про дошкольное детство. Долго думала, смогу ли вспомнить всё. Но когда мне сказали, что я в любой момент смогу «сделать издание второе, дополненное» – решила записать хотя бы то, что помню. Всегда смогу «довспоминать» и дописать.

Для чего эта книга? Зачем вообще люди пишут и рассказывают о себе? Наверное, чтобы поделиться чем-то важным. Чтобы хоть кто-то, прочитав мои записки, задумался – зачем надо любить детей. Почему сначала нужно научиться любить друг друга и будущего ребёнка, а уже потом его рожать. Если в твоей семье не было любви – где её взять. Можно ли научиться любить – хотя бы саму себя.

Обо всём этом я бы и сама почитала. Но попробую поразмышлять.

Кто я такая, чтобы писать об этом? А вот это уже решать вам.

Книга первая. От рождения до школы

Давно хотела написать книгу про своё детство. Вспомнить всё, что смогу – и рассказать. Потому что сама очень люблю читать такие истории.

Когда попала на марафон по написанию книги, очень обрадовалась возможности наконец-то структурировать все свои записи в единое произведение. Но на марафоне выяснилось, что истории «неизвестных людей» никому не нужны. И я стала «прописывать мораль» и выводы. Перекраивать книгу под необходимый «формат». А потом вышел закон о чайлдфри. И все мои выводы показались мне чересчур «смелыми», чтобы их обнародовать. Невзирая на то, что сделаны они были на основе моей собственной жизни в семье. И я их удалила. Целую главу. И опять осталась книга про меня. Про никому не известную советскую девочку, которую мама не любила.

А потом я подумала…

Позвольте, а сериалы, которые народ массово смотрит? Они ведь про таких же неизвестных людей. Только ещё и про придуманных.

Чем моя жизнь хуже сериала?

Кто-то, прочитав обо мне, вспомнит своё детство. Возможно, даже какие-то моменты совпадут.

Кто-то, может быть, под другим углом посмотрит на своего ребёнка и на своё отношение к нему. И даже, возможно, задумается об эффекте бумеранга и о своём будущем.

Кто-то попытается понять, что такое «осознанное родительство».

А если хотя бы несколько человек останутся довольны прочитанным – хорошо. Больше ничего и не надо.

Глава первая. Она хотела меня… (зачёркнуто)

Не знаю, имеет ли это какое-то значение, но я Скорпион по знаку зодиака и очень люблю дату своего рождения. Мне нравятся в ней все цифры – за исключением, может быть, девятки. В нумерологии и гороскопах я не сильна. Но, возможно, тем, кто разбирается, это что-то и скажет.

Итак, я родилась 14 ноября 1971 года во втором роддоме города Саратова с весом 4 кг 100 г и ростом 54 см – чего сейчас, при взгляде на мои 156 см и 47 кг, никак не скажешь. Я очень хотела жить и ломилась на свет так, что, по словам мамы, у неё «разошлись тазовые кости», и она две недели лежала в гипсе.

Правда это, или мама приукрасила, я не знаю. Но абсолютно верно лишь одно: где-то в советском Днепропетровске жила женщина с простым русским именем Юля Иванова, которой я обязана и своим именем, и своим появлением на свет. За что, наверное, всё-таки, большое ей спасибо. Особенно за имя, которое я нежно люблю.

Разбирая вещи в шкафу после маминой смерти, я наткнулась на медицинскую карту из заводской поликлиники. Уходя на пенсию, мама забрала её домой. И вот я листаю пожелтевшие странички 1971 года. Мне интересно – когда мама узнала, что она беременна мной? О чём она думала? Что чувствовала? Радовалась, наверное. Она когда-то говорила мне, что они с папой на старости лет родили себе "звоночек-колокольчик", очень меня ждали и хотели…

Строчка, датированная седьмым апреля (Боже, это день Благовещения!), бьёт меня по глазам, и я сползаю на пол: «Направляется на медицинский аборт».

Мама. Почему?

Я сижу на полу, и мне трудно описать то, что я чувствую. В голове бьётся только одна фраза: «Она хотела меня убить».

В памяти всплывает всё. И как я не чувствовала от мамы ни любви, ни нежности. И как она не обнимала меня. Да меня вообще никто в семье не обнимал. Меня не хотели. Меня не должно было быть.

Сквозь шум в ушах прорываются воспоминания.

Вот открытка маме в роддом о том, что брат недоволен рождением девочки: «Ещё одна дура будет!»

Вот сестра кричит: «Мне из-за твоего рождения даже одежду не могли купить, я везде ходила в школьной форме!»

Мамины рассказы, что папа год не брал меня на руки – не хотел. Потому что собирался уйти из семьи, а тут как раз я родилась, и он не смог.

Оп. Не так, не так всё было.

Интуиция, противная моя, замолчи, не надо.

Но ведь я же чувствую, что я права.

Папа влюбился в женщину. И хотел уйти к ней.

Мама, ещё не зная об этом, собирается делать очередной – четвёртый или пятый – аборт.

Узнав о папиных планах, меняет свои.

И вот уже папу ставят перед фактом: если ты бросишь беременную жену – вылетишь из партии и с руководящей должности. Дело, напоминаю, было в СССР.

И папа… предаёт любовь?

Сие мне неведомо.

Продолжали ли они общаться, или расстались сразу?

Но в той же открытке почерком сестры написано: «Папа предлагает назвать Юлей. Будет красиво: ЮЮ».

Я бы никогда не позволила назвать дочь именем любовницы мужа. А мама согласилась. Была в этом какая-то злая ирония, наверное. Назвала, чтобы постоянно утыкивать. Чтобы помнил!

Но самая злая ирония в том, что она меня родила – назло. Не из-за любви. Не потому, что ребёнка хотела. А чтобы удержать. Не отпустить. Чтобы не ушёл. Как же это… подло. И как мне теперь с этим жить?

Кто из них двоих был более не прав?

Папа, который влюбился.

Или мама, которая… Которая – что?

Которая его никогда не любила?

Про папины похождения знал весь завод. Мама была недовольна, но на многое закрывала глаза. Ради семьи? Или ради чего-то иного? Квартира-машина-дача-гараж-материальные блага?

И тут вдруг папа решает уйти насовсем. Всё серьёзно. Это уже не интрижки.

Вспоминаю, как мне, уже школьнице, мама рассказывала какие-то взрослые подробности, которые тринадцатилетней девочке знать бы и не надо. Но я и не слушала. Так, краем уха. Вроде бы была у мамы какая-то любовь. Но они расстались. А потом в маминой жизни появился папа. И она срочно вышла за него замуж. Не беременная. Но кто выходит замуж после четырёх месяцев знакомства? Зачем?

А вот зачем: тот, другой, приехал, полный раскаяния. Где уж он был – учился в другом городе, что ли. Но всё строго по Пушкину: «Я другому отдана и буду век ему верна».

«Век» не получилось, но это уже другая история.

Этого всего мама мне не рассказывала. Но письма и фотографии демонстрировала. А я и значения не придала – мало ли что там было сто лет назад. Мне вся эта взрослая жизнь была «до фонаря». Но письма и мамины блокноты впоследствии очень внимательно перечитала. Много чего поняла. И как-то противно мне стало.

Не моралист я. И своих «косяков» у меня выше крыши. Но враньё, говоря мамиными же словами, «органически не перевариваю». А мама врала. И бывшему этому своему. И папе моему. И мне потом. И вообще нам всем. А папу ревновала всю жизнь до зубовного скрежета. И ещё передала мне эту мерзкую опцию по наследству. Потому что я, сколько себя помню, слышала от мамы гадости про отца. И какой он бабник, и какая сволочь. И что вообще все мужики одинаковые, и им только одного надо. Жаль, что я раньше ничего не знала. А сейчас хочется спросить: «Мам. А ты сама? На тебе никакой вины перед папой нет? А перед сестрой? А передо мной?»

Спросить уже не у кого.

После маминой смерти мы много говорили с папой. Оказывается, он знал, что она его обманывала. (И, видимо, знал, что не любила. Оттуда и все его похождения. Но это уже мои личные домыслы.)

Я спросила его и про Юлю Иванову. Он очень её любил.

«Папа. А что, мама плохая была?»

«Ну почему же плохая. Нет. Просто она была другая».

Даже когда мама умерла, папа не сказал о ней ни слова плохого. Когда-то он любил её. Полюбил сразу, как только увидел. Писал ей стихи. Все его ранние письма к ней были исполнены нежности, а мамины к нему напоминали сухие отчёты. И очень отличались от её неотправленных писем тому, другому…

Всё это я понимаю только сейчас. Делаю выводы, и мне больно…

Когда папа ушёл от нас, я уже окончила школу. И мама поливала его всеми бранными словами. С такой ненавистью… Неужели же действительно не любила? Наверное, это страшно – прожить всю жизнь с человеком «просто так». Выйти за него замуж назло кому-то. Родить ему третьего ребёнка, чтобы не отпустить. Чтобы он так же мучился, как она сама мучилась без любви тридцать пять лет… Господи, зачем?

Папа тогда попросил меня найти ту Юлю. «Она уже умерла, наверное. Или старая совсем. Но я бы хотел её увидеть, ещё хоть раз, перед смертью».

Прости, папа. Я не выполнила твою просьбу. Была бы ещё фамилия какая-нибудь другая. Но – найти в Днепропетровске Юлию Иванову, не зная даже примерно года её рождения? Папа не знал, когда она родилась. И я даже заморачиваться не стала. Потому что папа добавил тогда: «Она, наверное, вышла замуж и фамилию поменяла. Или уж померла». Папе было за восемьдесят. Ну и ей примерно столько же.

Вы спросите меня – зачем я это всё написала. Для чего все эти подробности с обнажением души и выворачиванием грязного белья?

Изначально это был просто крик души от шока: «Ааа, меня хотели убить!» И осознание этого просто разрывает изнутри, и ты лопнешь, если не поделишься.

Вспомнился «Ночной дозор».

– Ты что, хотел меня убить?

– Нет.

– Хотел!

– Нет. Не верь ему, я не… хотел. (с)

И глупые мысли: ооо, меня хотели убить. Я «иная»!

«Ха-ха» два раза.