– Вижу на сердце тоску-печаль, знаю, знаю, что привело тебя ко мне, – донесся до Любы нарочито зловещий голос бабушки. – Любви хочешь… Любви сильной, всепоглощающей, что обрушится волной и унесет вдаль, подарит долгую, болезненную, но сладкую страсть, нескончаемый жар наслаждения и заполнит душу до краев счастьем и величием… Говори, хочешь такой любви?!

Люба на цыпочках подошла к бордовой портьере и чуть отодвинула ее. За столом, напротив бабушки, сидел маленький лысоватый мужичок, сморщенный, точно урюк. На его лице читались безграничный страх и не менее безграничное желание немедленно заполучить все перечисленное в полном объеме, и, конечно, лучше сразу – одной большой порцией.

– Да! Хочу! – дернувшись, выпалил он и тут же, испугавшись собственной решимости, вжал голову в плечи.

– Ах, бабушка, бабушка… – прошептала Люба и улыбнулась.

Бабушка Рада, дожив до преклонных лет, до жестких седых волос, до бодрого непокоя, четыре года назад осуществила свою заветную мечту – открыла магический салон: с окнами, задернутыми черными жаккардовыми шторами, со стопками толстых пыльных книг на низких широких полках, с «волшебным» стеклянным шаром на тяжелой мраморной подставке густо-коричневого цвета, со свечами, источающими то медовый, то горьковатый, то травяной ароматы, с тусклыми лампами, амулетами, гадальными картами, бутылочками, баночками… Завораживающее и жуткое местечко, приносящее не только хороший доход, но и трепетное ощущение прикосновения к чему-то запретному, тайному… Правда, это ощущение по большей части доставалось посетителям салона – людям, с одной стороны, разным, а с другой – имеющим общее устремление.

Желание получить не только надежду, но и саму мечту (пусть и за деньги) толкало и умных, и глупых, и жадных, и щедрых, и добрых, и злых к массивной двери с красивой кружевной вывеской «Магический салон Рады». Кто-то пройдет мимо, кто-то задумается, а кто-то протянет руку и коснется холодной кованой ручки-кольца – заходи, мил человек, бойся и заходи, а уж тут тебе разложат судьбу по полочкам: и будущее предскажут, и от беды отведут, и присушат, кого нужно, и с карьерой помогут, и богатство пообещают небывалое. Пара пустяков!

– Говори! – приказала бабушка. Люба еще немного отодвинула портьеру.

Примерный сценарий дальнейших событий был известен: мужичок робко предъявит фотографию юной прелестницы, вскружившей ему голову, и потребует поспособствовать соединению сердец. Так, чтобы наверняка. Накрепко. Чтобы не отвертелась и ни на кого больше даже не смотрела. А бабушка… А бабушка подумает: «Тьфу ты, пакостник». И «уведет в лесную чащу»: запутает, заморочит, запугает… Не терпит старая Рада «бессовестных дураков».

– Вот. – Мужичок оправдал ожидания: мгновенно вынул из внутреннего кармана мешковатого пиджака фотографию, ткнул пальцем и добавил: – Третья слева. Только не перепутайте, рядом Бочкина – она глупая и стерва к тому же.

– Не волнуйся. – Бабушка взяла фотографию, коротко глянула на жертву страсти и изумленно приподняла брови. – А лет-то девочке сколько?

– Восемнадцать с половиной. Светочка у нас опыта набирается… по знакомству пристроили… на время. А нельзя ли уже сегодня… результат сегодня… – Мужичок заволновался, заерзал на стуле и пригладил редкие волосы на затылке. – Очень я ее люблю и горю желанием сделать самой счастливой на свете.

Выражение бабушкиного лица Люба перевела безошибочно: «Пакостник и есть… а еще козел редкостный. Тебе-то самому сколько? Пятьдесят? Пятьдесят пять? Иди домой, пока я тебя к Бочкиной не присушила…»

Отпустив край портьеры, Люба вернулась в кресло, взяла с низкого столика несколько тетрадей и положила их на колени. Губы продолжали растягиваться в улыбку, в душе дрожали смешинки. Ах, бабушка, бабушка…

– Нельзя тебе с ней совместную жизнь обустраивать, – донесся серьезный и немного печальный голос. – Никак нельзя… Вижу, вижу беду неминучую, страдания и… тюрьму.

«Ну, это перебор», – усмехнулась про себя Люба.

– …все преграды Света обойдет, силу покажет, желания на свободу выпустит и потом, когда слаб будешь… – Зловещие ноты вновь задрожали и взметнулись вверх, – прижмет к груди другого… Смотри, смотри!

«Наверное, в ход пошла «тяжелая артиллерия» – шар и карты».

– Что?! – пискнул мужичок. – Где?!

– Смотри! Вот она, вот ты, а вот тот… другой!

– Нам не нужен другой! Уберите его, пожалуйста, совсем уберите! Светочка должна быть только моей!

– Невозможно, – отрезала бабушка и замолчала.

– Но вы же обещали! В объявлении было сказано о гарантиях! Пусть она меня полюбит! А на других и не смотрит! Это очень просто!

– Запомни мои слова: игры с судьбой простыми не бывают. Хочешь, Светочка будет твоей – но эта дорога приведет к бедам.

– Но гарантии… – уже неуверенно возразил мужичок. – Разве нельзя на всю жизнь?

– Нельзя. А гарантии, мил человек, у меня – это правда: как есть, так и говорю – это и есть самая верная гарантия. Ведь я и промолчать могла… взяла бы деньги и промолчала. Тебя бы устроило?

Люба представила бабушку: старая Рада сейчас наверняка прищурилась, подалась вперед и, несмотря на свою дородность, стала похожей на кобру, которая раздула капюшон и гипнотизирует взглядом.

– Нет, спасибо, – пискнул мужичок… – Но что же делать? Я люблю Светочку… неужели она может предпочесть другого?.. Я руководитель отдела, у меня машина и… Отличное древо, в конце концов!

«Что?» – изумилась Люба.

– Генеалогическое древо. В роду два графа, один офицер, один актер и балерина… Я имею право выбора!

– А вот это разумно предложить другой женщине, – строго ответила бабушка.

«Бочкиной», – мысленно подобрала Люба подходящую кандидатуру.

– Какой? Она молода? Нет, подождите, я не готов… я пришел за Светочкой, то есть… мы идеально подходим друг другу! Ей нужно только помочь понять свое счастье!

Мужичок резко умолк (видимо, наткнулся на бабушкин взгляд).

– На твоем пути уже появилась та самая женщина… уже пустил корни куст, приносящий сладкие плоды удовольствия… уже переплелись «да» и «нет»… уже подули ветра в нужную сторону… – Голос стал вязким, убаюкивающим и тут же дернулся звенящей струной (дзинь!): – Последний раз спрашиваю: хочешь любви?!

– Да, – еле слышно просипел мужичок.

«Точно, Бочкина», – кивнула Люба.

Она никогда не сомневалась в бабушкиных способностях и сама почти всегда остро чувствовала, где правда, а где ложь, где спектакль, а где таинство. Дар вместе с цыганской кровью переходил от одного поколения к другому, и оставалось только дать внутреннее согласие: да, я готова, я хочу знать и вершить. Нужно было открыть дверцу и шагнуть в иной мир – мир говорящих предметов, обрывков фраз, переплетающихся нитей судьбы. В мир королей, тузов, валетов, дам, головокружительного аромата свечей, пронизывающих время и пространство слов. И все: ты будешь видеть и знать то, что недосягаемо для других. Но Люба в душе согласия не давала, дверцу не открывала. Она предпочитала обыкновенную жизнь: в первой половине дня с удовольствием преподавала биологию в школе, а во второй – ухаживала за диковинными растениями в одной из оранжерей Ботанического сада. И частенько забегала к бабушке – к своей дорогой старой Раде, которая так или иначе возвращала к забытому и соединяла с собственной природой. Хорошо было в салоне – уютно, спокойно. И бурлила цыганская кровь, и долго потом мир казался особенно ярким.

– Наконец-то спровадила, – проворчала старая Рада, отдергивая портьеру. – Совсем мужики ополоумели, а главное, верят: протянешь гадалке фотографию – и в жизни все изменится, пойдет по их собственному плану. Любовь для них сплошное «хочу – не хочу».

– Бочкина? – понимающе спросила Люба.

– Да, и никуда ему от нее не деться. Вспахала она его судьбу до камней, до глины… а он-то, дурак, счастья своего не понимает. Светочку ему подавай! Только тюрьмой их и пугаю, иначе от молодых никак не отвадить.

Люба звонко засмеялась, отложила тетради, встала и обняла негодующую бабушку. Ее любимая старая Рада и так почти всегда все видит и знает – без карт, воска, стеклянного шара и прочего, просто не отказывает себе в удовольствии сыграть привычную роль гадалки. Пучки сушеной травы, амулеты, потрепанные книги… это для клиентов. И еще для скучающей, ищущей развлечения бабушкиной души. Кого за нос поводит, кому приврет, а кому и правду скажет – от человека зависит.

– И что ты смеешься? Я, кстати, давно с тобой поговорить собиралась…

– Так мы уже разговаривали об этом сто раз. – Люба наклонила голову набок и улыбнулась. Тема была не только известна, но и многократно разобрана по большим и маленьким косточкам.

– Не сто раз, – проворчала старая Рада и, не сдержавшись, выпалила: – Ты когда начнешь свою личную жизнь устраивать?! Свободная женщина в тридцать пять лет должна за мужчиной, как за хлебом, ходить. Я в твоем возрасте уже трех детей нянчила и четвертого ждала! Мать твоя второй раз замуж вышла и укатила в Астрахань, отец твой… – Рада замолчала. – Кто ж знает, кто твой отец! То есть дочь моя – мать твоя – границы дозволенного знала, но… тьфу! – Бабушка махнула рукой и засеменила в магический зал, так она называла комнату приема клиентов. – Переоденься, – бросила она, складывая в стопку разложенные на столе карты. – Ты молода, красива, умна… В тебе цыганская кровь течет! Ты одним взглядом должна всех с ума сводить!

– Бабушка, – протянула в ответ Люба, распахивая дверцы шкафа. – Крови цыганской во мне не так уж и много, а потом… погадай, вот и узнаем, чего мне от жизни ждать.

Это был один из тех приемчиков, который всегда срабатывал. Бабушка никогда не гадала близким, а уж тем более не стала бы дотрагиваться до карт, держа в голове образ драгоценной внучки. Не хотела она знать ее будущего, категорически не хотела. Запрещено – раз и навсегда.

– Хватит болтать, переодевайся, – ворчливо донеслось в ответ.

Как бабушка не любила ее «скучную» одежду, как не терпела джинсы, серые свитера, простенькую обувь без каблуков, прямые пиджаки и строгие юбки! И как искрились ее глаза, когда Люба доставала из шкафа цыганский наряд, надевала его и превращалась в яркую пеструю птицу! Ее внучка… Ее! Если в ближайший час не ожидались клиенты, Рада и Люба заваривали мятный чай и пили его с рассыпчатым печеньем или горьковатыми шоколадными конфетами.

Театр. Жизнь…

Люба застегнула мелкие пуговки на кофте, крутанулась, следя за игрой цветочного узора юбки, подняла голову и запустила пальцы в густые черные кудри. Браслеты скатились к локтю и звякнули. Эсмеральда – так называла ее бабушка в далеком детстве.