7 утра. День операции, и я уперлась. Не поворачивая головы от стены, я выгоняла врачей из палаты. Мама даже не зашла, зная мой характер. Любовь Ивановна бросила на амбразуру нашего анестезиолога – единственного мужчину, человека, которого я бы послушалась. Он сел и начал спокойно объяснять, что будет, если я не соглашусь на операцию.
– Рано еще, я могу лежать, – говорила я ему.
– Юля, ты рассуждаешь как мать, а мы тебе говорим как врачи. Процесс уже запущен. Еще чуть-чуть, и мы ничего не сможем сделать, может начаться кровотечение, и мы тебя не спасем.
– Плевать на меня!
– Пойми, дочь твою мы тоже можем не спасти. Выбора у тебя просто нет!
Они все-таки убедили меня долгими объяснениями и уговорами.
Когда достали дочку и она заорала сама, я заплакала от облегчения. Все хорошо, жива, дышит. «Здоровый нормальный ребенок, а ты истрепала нам всем нервы», – сказала Любовь Ивановна. Но я-то слышала, как врачи, которые к тому моменту прожили со мной бок о бок два месяца, выдохнули с облегчением. Я буду благодарна им всем по гроб жизни за терпение и поддержку. И ровно столько же мне будет стыдно за то, что я трепала им нервы и так упиралась.