…Я бы всем запретил охать.
Губы сжав – живи!
Плакать нельзя!
Не позволю
в своем присутствии плохо
Отзываться о жизни,
за которую гибли друзья.
Михаил Луконин
Не напрасно Юлиуса Фучика, чешского коммуниста, гестаповцы прозвали «красным дьяволом». Потому что его жизнелюбие, его вера в грядущее возмездие, в конце концов, силы его организма, испытавшего столько (более года) побоев и «прелестей» фашистской тюрьмы, кажутся нечеловеческими. «Разумеется, легче описать, чем пережить это», - единственное, кажется, подобие жалобы на более чем ста страницах. Вторую часть книги составляют воспоминания оставшейся в живых жены Фучика и других его товарищей по несчастью. Хотя, он бы, наверно, остался оскорблен такой моей характеристикой: Юлек и в застенках считал себя человеком счастливой судьбы и завещал живым не жалеть его.
Не жалеть не выходит, как бы он не храбрился. Как не пожалеть узников гестапо, терзаемых часами, возвращающихся с допросов на глаза еще десятков таких же пленников сплошными кровоточащими ранами?.. А уж Фучику, журналисту и писателю с определенными убеждениями, члену чехословацкого ЦК, до ареста скрывавшемуся от немцев, доставалось поболее многих. Но моя жалость не та, которой так не хотел Юлиус; моя жалость – сочувствующая, примеряющая на себя и ужасающаяся от этой примерки. (Надо бы вообще завязать на некоторое время с подобной литературой: одновременно ВОВ и Гражданская – тяжко…)
Поразительно еще и то, что в Панкраце Юлек умудрялся писать. Фрагменты будущей книги выносил из тюрьмы тоже чех – сотрудник гестапо, по мрачноватой иронии обладатель имени Адольф Колинский. Звучное название «Репортаж с петлей на шее» Фучик придумал сам. Почему с петлей, когда ему грозил скорее расстрел? Из-за длительности заключения? Не знаю, ему было видней. От острого взгляда талантливого журналиста не ускользнули ни соседи по камере, ни надзиратели, ни следователи. Важней всего для него было рассказать о людях – выстоявших и сломившихся, милосердных и жестоких. Отсюда множество замечательных характеристик, портретов жертв и палачей, раскрывающих сущность человека перед испытанием.
Это свидетельство страшных преступлений, но и документ мужества, стойкости, верности. Второе даже важней, ведь «смотреть на людей со сломленной совестью еще страшнее, чем на избитых».