Читать книгу «Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью» онлайн полностью📖 — Юлиус Фучик — MyBook.
cover

Юлиус Фучик. Густа Фучик
Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью

Редакторский проект Елизаветы Бута


© ООО «Издательство Родина», 2022

Предисловие

А в жизни нет зрителей.

Занавес поднимается.

Люди, я любил вас! Будьте бдительны!

Юлиус Фучик, 9.6.43

В 1942-м году в Праге, за активное участие в деятельности местных сил Сопротивления, нацистскими оккупационными властями был арестован чешский журналист и видный деятель чехословацкой компартии Юлиус Фучик. Находясь в тюрьме и понимая, что дни его сочтены, он, тем не менее, продолжал творить. При попустительстве охранника Панкрацкой тюрьмы, сочувствовавшего Сопротивлению, Фучик записывал свои тюремные размышления на листы папиросной бумаги, которые позже тот же охранник передавал на волю товарищам Фучика и его жене Густе. Эта рукопись, получившая в России известность под несколько легкомысленным названием «Репортаж с петлей на шее» прославила Юлиуса Фучика и превратила расстрелянного в 1943 году узника гестапо, в героя.

В детстве я никогда не понимала, почему кто-то в сказках становится на сторону зла. Ведь понятно, что добро всегда побеждает. Занимать темную сторону просто невыгодно. Достаточно сказать, что ты с добром, и все. В конце истории ты точно победишь. В школе я продолжала думать примерно так же. Зло не побеждают в сражениях. Кто победил, тот и хороший. Какой смысл выступать против прав и свобод человека, если это никому не понравится? Достаточно просто сразу сказать, что ты за добро. Рано или поздно ты победишь. Так почему тогда все не выбирают добро? Так же выгоднее.

Став чуть постарше, я поняла, что в жизни все не совсем так, как происходит в сказках. Все интереснее. Преступник может спасти человека, а Махатма Ганди, вероятнее всего, кого-то в своей жизни, да обидел. Насильники, серийные убийцы и террористы – обычные люди. Они ничем не отличаются от других. Это мы с вами. Есть, правда, и хорошая новость. Герои, спасающие других ценой своей жизни, сражающиеся за идею и борющиеся за права, – это тоже мы с вами.

Жизнь – не сказка. Тут нельзя определить сторону в самом начале игры. Изо дня в день в различных обстоятельствах нам предлагается сделать выбор. Каждый раз мы должны вновь и вновь решать: добро или зло. Иногда выбрать темную сторону кажется проще, и тогда следующий выбор делать будет уже труднее. Юлиус Фучик ничем не отличался от других, кроме одного: он раз за разом выбирал то, что считал правильным, не обращая внимания на то, какую опасность несет этот выбор. Он просто верил, что рано или поздно добро должно победить, а значит, нужно быть на той стороне, где светлее. День за днем он продолжал выбирать эту сторону, хотя уже понимал, что ему не суждено увидеть то, как мир снова окрасится солнечными лучами.

В процессе подготовки книги мне отчаянно хотелось обрезать все политические размышления, восторги и рассуждения, отчасти кажущиеся сейчас странными и наивными, а главное, как мне казалось, отвлекающие от великой и трагической истории Густы и Юлиуса. Однако по мере погружения в материал книги, я постепенно стала понимать, что эти рассуждения, не вполне понятные русскому читателю сражения чешских правозащитников, наивная вера в торжество добра и правды – все это составляет неотъемлемую часть этой истории. Бесконечные аресты, подпольные типографии и правозащитная деятельность, страшное здание гестапо во дворце Печека, в которое попадает Юлиус Фучик и ужасы концлагеря, которые пришлось пережить Густе, – все это происходило на фоне их беззаветной веры в идеалы, за которые им пришлось заплатить жизнью и свободой. Сегодня эти рассуждения звучат совсем иначе, но в том числе и в них слышится набат, с которым мир встретил 1940-е годы.

Первую часть этой книги составили воспоминания Густы Фучик, в которых она делится своими воспоминаниями о Юлиусе Фучике, вспоминает ужасы жизни в Чехословакии 1940-х, которые закончились для нее в концлагере Равенсбрюк. Лишь после освобождения из концентрационного лагеря к ней в руки попали истерзанные мелким почерком ее мужа листы с рукописью, которую ее муж закончил за несколько часов до казни. Вторую часть книги составила тот самый текст Юлиуса Фучика, прославивший в свое время не только его, но и все движение Сопротивления, в существование которого иногда не верили даже в гестапо. В приложения вошли несколько статей Юлиуса Фучика, которая рассказывают о том, как менялся мир вокруг него в 1930-х, и как мир пришел в ту точку катастрофы, свидетелем которой пришлось стать опальному журналисту Юлиусу Фучику, обычному человеку, который раз за разом выбирал добро. Его история закончилась раньше, чем успело взойти солнце над Европой, но все же судьба его рукописи доказала то, что знает каждый, кто читал в детстве сказки. Рано или поздно добро побеждает зло. Если кажется, что зло вдруг начало выигрывать, то просто это еще не конец.

Е. Бута

Густа Фучик
Воспоминания о войне, аресте мужа и концлагере

Глава I. Немецкие фашисты в Праге[1]

Утром 14 марта 1939 г. мы еще этого не знали, но к полудню Юлек[2] принес домой новость – Чехословацкая Республика расчленена: Словакия провозгласила себя самостоятельным государством. Наш друг Густав Барек[3], не прикоснувшись к обеду, ушел. Больше он уже не возвращался домой – в квартиру в районе Прага-Дейвице, в которой одна комната принадлежала Юлеку и мне, а другая – Густаву и его жене. Юлек пообедал и опять ушел. Он тоже не мог усидеть дома, когда творились такие дела. Мы назначили свидание в клубе работников искусств.

В полдень президент Гаха выехал в Берлин к Гитлеру. На улицах, на предприятиях, в учреждениях, в кафе – всюду взволнованные разговоры. Начиная с осени 1938 года, наша страна была изуродована: Гитлер захватил исконные чешские земли с источниками сырья и большей частью промышленности. Бывшие «союзники» – Англия и Франция – не только не воспротивились этому, но даже не гарантировали урезанных границ. Немецкие радиостанции и газеты вели разнузданную, неистовую кампанию против послемюнхенской Чехословакии (так тогда полагалось писать: через дефис). Не было сомнений, что Гитлер найдет способ захватить остатки Чехии и Словакии. Только когда и как? Говорили о новых «зонах» оккупации – Брно, Острава, Будейовице. Сегодня начался захват Словакии. Не есть ли это приговор и для нас?

Вечером мы с Юлеком пошли в советское посольство на Виноградах[4], в виллу «Тереза», где был организован вечер, посвященный творчеству Тараса Шевченко по случаю стодвадцатипятилетия со дня его рождения. Сюда пришел и Иван Секанина[5]. Никто не подозревал тогда, что ему осталось жить на свободе менее двенадцати часов. Пришли и другие товарищи. Со многими из них в тот вечер мы виделись в последний раз.

Перед посольством дежурили полицейские в мундирах и тайные агенты в штатском. Они внимательно следили за теми, кто туда входил.

Уже отзвучали мужественные стихи Шевченко о свободе, умолкли звуки рояля. Но коммунисты не расходились. О том, что пора домой, они и не думали. Иван и Юлек поминутно подходили к телефону, расспрашивали о новостях на Главном почтамте, в агентстве печати ЧТК, где у них были хорошие знакомые. Поздно вечером удалось узнать, что на улицах Остравы происходят схватки между чехами и немецко-фашистскими солдатами, вторгшимися из Германии.

Страшная угроза нависла над нашей страной и народом. Однако товарищи сохраняли спокойствие, иногда слышались даже остроумная шутка и приглушенный смех.

Сердце сжималось от тревоги, не покидавшей меня. Терзала мысль, что наш народ не сможет оказать вооруженного сопротивления гитлеровским полчищам. Пограничные оборонительные укрепления уже давно находились в руках врага, о мобилизации никто не помышлял, а воля к борьбе, собранная в кулак, такая непреклонная и единая в осенние месяцы прошлого года, теперь была ослаблена и сведена на нет.

Юлек словно прочитал мои невеселые мысли. Хотя и его самого обуревали такие же чувства, тем не менее он ободряюще сказал: наш народ выстоял перед лицом многих испытаний, выстоит и сейчас. Советский Союз не оставит нас в беде. Фучик говорил так уверенно и убедительно, что я еще сильнее, еще ощутимее почувствовала братскую связь с советскими людьми, которые здесь, в стенах посольства, окружили нас сердечностью и дружелюбием. Было понятно, почему никто из наших товарищей не хотел уходить домой: в советском посольстве мы дышали свободно, были среди друзей, которые в трудную минуту поддерживали нас и вселяли уверенность.

Ушли 15 марта около четырех часов утра. Ехали в такси. Юлек был задумчив. Всю дорогу молча курил. Только один-единственный раз произнес: мы должны были еще осенью 1938 г. воевать с немецкими фашистами, вопреки капитуляции правительства. Теперь бороться будет намного тяжелее.

На улицах царила предрассветная тишина. Прага еще не ведала о катастрофе.

Дома Юлек по привычке включил радиоприемник. Мне это показалось странным. Ведь в эти часы наши станции ничего не передавали, Прага начинала вещание в шесть. Однако едва нагрелись лампы, как послышались позывные – мелодия из «Вышеграда» Сметаны. Музыка эта прелестна, но начиная с осени 1938 г. я не могла ее спокойно слушать в радиопередачах: тогда она тоже приятно звучала, но оказалась вступительным аккордом к сообщению о капитуляции.

Юлек подозвал меня: случилось что-то из ряда вон выходящее, если в такое необычное время работают радиостанции. Мы в тревожном ожидании стояли возле маленького радиоприемника. Наконец заговорил диктор. Каким-то казенно-металлическим голосом зачитал он потрясающее известие о том, что в шесть часов утра германские войска перейдут границу нашей родины и начнут оккупацию ее территории. Правительство призывало население не чинить им препятствий, ибо всякое сопротивление будет немедленно и решительно сокрушено мощью германских вооруженных сил. Немецкая армия вступит в Прагу около девяти часов утра…

После этого воцарилась мертвая тишина. Наша родина, наша Прага будет осквернена кованым сапогом фашистского солдата! Юлек стоял молча, засунув руки в карманы. Я с отчаянием посмотрела на его словно окаменевшее лицо. Конечно, возвратившись в октябре прошлого года из пограничного района как солдат[6] армии, вынужденной в результате предательства реакционного правительства сложить оружие без боя, Фучик сознавал всю трагичность положения нашей страны. Юлиус не ждал ничего хорошего и после того, как капитулянтское правительство без боя отдало Гитлеру огромную часть нашей родной земли. Но того, о чем мы услышали сейчас, он не ожидал.

Я первая опомнилась:

– Юлек, ты не можешь оставаться дома. Гестапо наверняка в первую очередь возьмется за коммунистов. Ты же знаешь, именно так и случилось в Германии, когда к власти пришел Гитлер.

Фучик молчал. Он медленно ходил по комнате, окидывая ласковым взглядом стоявшие на полках книги, которые так любил. Затем закурил, держа сигарету своим особенным способом – между тремя пальцами, горящим концом к ладони. Этому он когда-то научился в тюрьме, пряча папиросы от бдительного ока надзирателя.

– Тебе нельзя оставаться дома, – повторила я.

Он ответил, что должен подумать, куда идти. К товарищам-коммунистам нельзя: им тоже угрожает арест. Идти нужно к тому, кто нам симпатизирует, но находится вне подозрений. Он еще некоторое время молча шагал по комнате, затем, внезапно остановившись, сказал, что пойдет к актеру Ладиславу Богачу.

Однако Юлек медлил. Он начал говорить о том, что наш народ не примирится с оккупацией, так же как не мирился с тиранией Австро-Венгрии. Коммунистическая партия будет бороться. И борьба станет несравненно более жестокой и тяжелой, чем когда-либо раньше.

Мы договорились, что на следующий день я приду к нему.

И вот я одна. Комната вдруг как-то померкла. Книги словно потускнели и ссутулились на полках шкафов, а письменный стол с журналами, словарями, раскрытыми книгами, копиями статей – стол, где кажущийся хаос имел свой строгий порядок, когда тут был Юлек, теперь уподобился полю, изрытому кротовыми холмиками. И ко всему еще эта мрачная, ненастная погода, небо, затянутое пепельными облаками, из которых повалили хлопья мокрого снега.

Вскоре и я ушла из дому. Мне необходимо было хоть минуту побыть среди людей. Я отправилась на Смихов[7], где жил профессор Зденек Неедлы. Он, наверное, тоже покинул свой дом. Кто знает, может быть, именно в этот момент его уже разыскивает гестапо. Оккупанты въезжали в Прагу на мотоциклах, двигались медленно, словно на параде.

Прохожие шли мимо нацистских солдат, словно не видели их. Но вот из одного дома вышла женщина с чашкой горячего чая. Она протянула ее немецкому солдату. Женщину в ту же минуту окружили люди, кто-то толкнул ее, чай расплескался. Какой-то мужчина возмущенно стал укорять женщину тем, что она не постыдилась угощать оккупантов.

Я возвратилась домой и начала упаковывать рукописи Юлека. Их было немного: он редко приносил работу из редакции.

Уложила рукописи в плетеную корзинку и через несколько дней отвезла в Пльзень. В доме родных Юлека мы с Либушей[8] спрятали корзинку в подвале под углем. Здесь она пролежала до конца войны.

Но это было через несколько дней, а утром 16 марта, как мы условились с Юлеком, я отправилась к Богачу. Шла осторожно, глухими переулками, постоянно оглядываясь, не следят ли за мной.

Юлек никуда не выходил из квартиры Богача, но знал все городские новости. Он уже слышал о том, что на Вацлавской площади чехи кулаками грозили немецким солдатам и громко выражали свой протест, а чешские полицейские только пассивно наблюдали за происходившим и ничего не предпринимали против патриотов. Я рассказала Юлеку о виденном мною на Смихове. Эти и многие другие факты позволили Фучику составить представление о том, как враждебно настроено население против оккупантов, с какой душевной болью оно встретило ненавистных гитлеровских вояк.

Когда Фучик оставался один, он мучительно думал: как запечатлеть и отобразить трагедию нашего народа для будущего поколения, которому предстоит жить в свободной Чехословакии, в эпоху, когда человечеству не будут угрожать военные пожары. Это новое поколение должно знать и понять, что современники событий не мирились с национальной трагедией, что наиболее сознательные люди решительно готовились к борьбе. Из его сердца, словно горный поток, вылилось все, что Юлек прочувствовал в минуты, столь тяжкие для нашего народа: письмо Петру – предисловие к роману, который, к сожалению, так и остался неоконченным. Когда он прочитал мне это письмо, я была тронута до глубины души. Фучик как бы исповедовался:

«Петр, Петруша, две ночи я не смыкал глаз и работал в бессильном волнении, а третью ночь мне не дала спать тревога за тебя. Я закрывал глаза и думал о тебе, о том, как ты родишься, вырастешь, станешь мужчиной… и однажды задашь вопрос. Знаю, что это будет, и я беспокойно ворочаюсь на постели, потому что прихожу в ужас от мысли, что ты можешь не понять. Да, я знаю: вопрос, который будет тебя мучить долгие годы, однажды разобьет скорлупу уважения и почтения к нам, и ты спросишь: как тогда было? Как могло подобное свершиться? Кажется, что это было бесконечно давно, скажешь ты, но ведь моя мать и мой отец жили в то время… Рабство и убийства господствовали тогда в Европе. Справедливость была унижена, как никогда прежде, и каждый ломоть хлеба, проглоченный на коленях, должен был казаться горьким как полынь. Как они могли это терпеть? Что делали против этого?.. Какие это были странные, непонятные, нечеловечные люди! Человеческая ли кровь текла в их жилах? Человеческие ли были у них нервы? Человеческое ли сердце? Были ли они вообще людьми?

Вероятно, мой мальчик, я тебя никогда и це увижу…

Мы – семена, брошенные в землю, Петр. Это и есть наше поколение. Так мы говорим о себе. Не все мы прорастем, не все взойдем, когда придет весна. Каждый из тех кованых сапог, которые стучат над моей головой, может наступить на нас, растоптать – случайно ли, из ненависти, или ради того, чтобы насладиться истреблением, – и мы это знаем. С этим живем.

Не думай, однако, Петр, что мы этого боимся. Не все мы взойдем, но не все и погибнем. И это мы тоже знаем, и с этим живем Выросшие колосья покроют могилы, и люди забудут их, забудут все – и ужас и скорбь, – лишь урожай поведает твоему поколению о нас, живых и мертвых: берите и ешьте – это наше тело!

И это мы тоже знаем и этим живем…

Я бросаю свое письмо, словно послание в бутылке, в океан времени. Пусть счастливый прибой положит ее к твоим ногам, и ты, стерев плесень наших переживаний, прочтешь давние слова о людях таких, какие мы есть. Чтобы ты понял нас, мой близкий и незнакомый. Мой Петр!»

На четвертый день позорной оккупации кто-то позвонил в нашу квартиру. Словно электрическим током пронзило меня. Я уже знала, что гестапо хватает и арестовывает наших товарищей. На стенах домов появились устрашающие объявления.

Я пошла открывать. Нет, не гестапо! В дверях стояла мать Юлека. Она приехала из Пльзеня. Войдя в переднюю, мама осторожно оглянулась и лишь потом тихо спросила:

– Где Юлечек?

С детства она называла его уменьшительным именем, хотя теперь он был зрелым мужчиной и на две головы выше ее.

– Его нет дома, – ответила я.

– Как это нет дома, а где же он?

Ее голос задрожал от волнения, а глаза пытливо осматривали комнату.

– Все в порядке, мама, но он вне дома.

Мой ответ не удовлетворил ее. Она чувствовала, что Юлеку угрожает опасность. Мать требовала, просила и настаивала, чтобы ей дали возможность поговорить с сыном. Мое сердце дрогнуло, я не устояла и повела маму к Богачам. Я допустила большую ошибку, нарушив непреложный закон конспирации – о тайной квартире не должен знать никто, кроме того человека, который поддерживает с подпольщиком непосредственную связь. Не могло быть исключения и для личных свиданий даже с самыми близкими родственниками. Коль скоро это правило нарушено, необходимо было немедленно переменить нелегальную квартиру. Поэтому Юлек был вынужден в тот же день покинуть Богачей, чтобы не ставить под удар и хозяев, и себя. Но мать Юлека уезжала домой счастливая оттого, что поговорила с любимым сыном.

Юлека взял к себе наш сосед архитектор Голый. Из его квартиры в наш чулан вел балкончик. Прошло совсем немного времени, и Фучик обнаружил этот канал связи. Юлек вышел на балкон, – мы жили на самом верхнем этаже, так что снизу его никто не мог заметить, – просунул голову в окошко чулана и тихонько просвистел первые такты революционной песни «Миллионы рук во тьме поднялись». Это были наши позывные. Я тут же прибежала на зов. Так мы подолгу шептались: он, стоя на балкончике, а я – в чулане. Юлек шутя говорил, что мы словно Ромео и Джульетта. Через окошко я подавала ему пищу, газеты и книги из нашей библиотеки. Тогда, в первые дни оккупации, как и после Мюнхена, Фучик много читал, особенно стихи Виктора Дыка и Яна Неруды. В них он черпал силу. Трудно высказать, как страдал он оттого, что осенью 1938 г. мы без боя капитулировали. Не могу, однако, припомнить случая, чтобы я когда-либо видела его отчаявшимся, сломленным или смирившимся.

У Голых Фучик не выдержал больше недели. Когда показалось, что непосредственная опасность миновала, что слежки за ними нет, Фучик вернулся домой и стал встречаться с друзьями и товарищами.

* * *
...
6

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью», автора Юлиус Фучик. Данная книга имеет возрастное ограничение 16+, относится к жанрам: «Публицистика», «Зарубежная публицистика». Произведение затрагивает такие темы, как «фашизм», «концлагеря». Книга «Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью» была издана в 2022 году. Приятного чтения!