– А чё заполнять то, во! Двадцать второй век Женя, все в телефоне, вся жизнь в телефоне Женя! – показывает на свой смартфон.

– Ладно, ок! – я протягиваю ему две купюры из кармана джинсов.

Я отпиваю коктейль из бокала, собираясь повторить заказ, может и впрямь стоит нарушать привычки, перешагивать линию границ очерченную двумя бутылочками лёгкого пива. Джин с тоником я то пью в основном на новый год, дома. У отца очень неплохой бар, ему друзья из Англии привозят виски, джин и там…

Я на зрение никогда не жаловался, тут моргнул, еще раз. Вместо Далгата тот самый козел, как в бабкином рассказе, тот, что на двух лапах стоит, вытянувшийся в человеческий рост. Даже туннели в ушах как у Далгата-бармена, тот же черный фартук с вышитым названием заведения.

– Может чистый джин? – спрашивает козел.

Его вижу только я, или это просто сменщик Далгата, и он просто на козла похож? Да, скорее всего просто похож, если бы это был бы самый настоящий козел, то его бы все заметили, и все бы что-то предприняли, скажем, что нужно делать когда видишь козла на двух лапах? Правильно, первым наперво нужно кричать: «Караул!», а то уйдет. Это же все знают, а тут тишина, но тут и нет никого. Стоп, а где Айдар, он что ничего не заметил? Кстати, а где он?

Я быстро встаю с барного табурета, выбегаю на светлую сторону кафе, там где я поедал пиццу минут двадцать назад.

– Что-нибудь еще? – спрашивает тот самый официант, что принимал у меня заказ.

– Простите, а вы не видели Айдара?

– Кого?

– Ну мужчина, в сером пиджаке, мы с ним ещё здесь сидели, а потом перешли в бар. Он ещё, ваш завсегдатай здесь! – объясняюсь я.

– Простите, но с вами никого не было, вы все время были одни. – сказал официант.

– Ну как же, не может быть он ещё сказал, что всех здесь знает, его зовут Айдар, неужели не видели?

– Нет! – испуганный официант отрицательно машет головой.

– А бармен, где ваш бармен, Далгат? – выкрикиваю я. – Он подтвердит, что я выпивал с ним, то есть с Айдаром!

– Идемте, уточним! – говорит официант и ведёт меня на сторону бара – темного бара.

За небольшой барной стойкой, окружённой одинокими табуретами, стоит Далгат и натирает бокалы.

– Вот он меня видел с Айдаром!

– Далгат, где мужчина с которым выпивал этот человек? – спрашивает официант, показывая на меня.

– Тут никого нет! – сухо отчеканил бармен – Далгат.

– Ну как же, вы же нам наливали, мне джин с тоником, а ему, то есть Айдару, водку, он ее ещё лакал как минералку!

– Простите, но вы были один! – ответил испуганно.

– Но… тут, мы были вдвоем, потом вы ушли и пришел ваш сменщик, похожий, на… – я решил уже не говорить про козла. – В общем с такой очень, экзотической внешностью.

– Но я никуда не уходил, я уже третий день без сменщика, у него случилось несчастье, он в больнице.

– С вами все в порядке? – тихо и заботливо спрашивает официант.

– Да, да спасибо. Можно счёт?

Через минуту я протягиваю местные купюры официанту и покидаю нехорошее кафе.

Центральная улица Алматы уже вовсю была захвачена сумерками, наступающий вечер принес с собой прохладный ветер. Я накинул бомбер и посмотрел на часы. Семь часов вечера! Как же так, я пробыл в кафе пять часов, как это могло быть и куда подевался Айдар, а был ли он? Подождите, но я ведь дал ему двести долларов, точно. Я пересчитываю свои наличные, так и есть не хватает двухсот долларов. Значит я их точно ему отдал, может он просто вышел куда-то, а бестолковый официант его и вовсе не замечал, кто знает, может он по природе своей весь такой невнимательный. А козел, я отчётливо помню козла, ну честное слово! Да нет, это старухи из автобуса меня напугали, потом бабку-прабабку свою вспомнил, вот и воображение взыгралось, ту ещё и джин. Как же быть с круизом, лайнером – это чё развод типа, финансовая пирамида, что ли? Во дела! Хотел круиз – получил похуиз. Покрутили меня вокруг пальца, точнее вокруг… ну вы сами поняли.

Голова моя начинает гудеть, ноги снова ватой набились, а к горлу подступает предательская тошнота, не хватало ещё проблеваться на чистой улице под всеобщее обозрение. Вот правильно Стефа говорит, там где есть алкоголь – блевота неизбежна. Вот зараза, даже и теперь ее вижу, с ее руками обхватывающими талию и сверлящим взглядом выражающим «Я же говорила!».

Купив в местном магазине минералки я сел на мраморный парапет. Местный Бродвей с каждой минутой становился более оживленный, всюду сновали люди. Компании молодёжи, мамашки с детьми, скучные офисные менеджеры возвращавшиеся с работы, студенты – распиздяи, и я, надутый и подпитый турист с небольшим рюкзаком. Рядом играл на гитаре и пел очень приятным баритоном уличный музыкант. Я не сразу узнал песню, но знакомый импульс сразу откликнулся во мне.

«I had a thought, dear

However scary

About that night

The bugs and the dirt

Why were you digging?

What did you bury

Before those hands pulled me

From the earth?»

Конечно же, мы с Викой сидели на полу в обнимку, в той самой моей мансардной комнате, и слушали эту песню. За окном лил дождливый август, шептавший об осени, которая так нагло захватывает ещё играющие лето. На Вике были мои треники и мое худи – она одержима страстью к унисексу и оверсайзу, вот и ее стилистическое описание. Никаких каблуков и платьев, нарочное отрицание женственности, но как же она всегда прекрасна и тонка в этих безразмерных тряпках.

Небо тем временем приобретало все более темные оттенки, в конец стирая существование сегодняшнего дня. Часы показывали двадцать-тридцать, и я вернув себе небольшую часть утраченной трезвости покинул улицу в поисках попутки.

Боинг 747 ещё не успел взлететь, направив весь свой сверхскоростной поток к Юго-Восточному направлению, как я повернувшись на бок провалился в пьяный сон. Сквозь сон словно убаюкивающие мантры, мне были слышны правила безопасности авиаполёта, чириканье миловидных стюардесс добавляло финальных звуковых аккордов для колыбели, так сладко качающей мое отекшее тело.

Я вижу поле с золотой рожью и голубое небо, я снова вижу маму, идущую по полю в белом сарафане, но почему-то спиной ко мне. Я зову ее, по имени, как-то странно, но не Алена, я слышу голос, он точно мой, но не сегодняшний, я так звучал в детстве, в года четыре, точно. Я зову ее «Олена», она поворачивается и улыбается.

– Олена, підемо додому, Олена! – зову ее.

Она лишь машет головой.

– Підемо додому, Олена! – снова кричу, но почему же по имени?

А она лишь улыбается и кружится словно в танце, ее сарафан красиво драпируется в движение. Я опять зову ее по имени, но теперь она дальше, я вижу лишь белый силуэт.

Я стою возле небольшого умывальника в кабине туалета, ополоснув лицо водой, так жадно выдавленной из самолетного смесителя. Тонюсенькую дверцу уже тиранит какой-то нетерпеливый пассажир с хорошо работающим мочевым пузырем, всем не терпится хоть что-то, да побыстрее выдавить на этот свет и именно сейчас. Одни на обозрение выдавливают минутные видео в Тик-ток, другие случайные в невпопад сказанные глупости, под ласковое поглаживание головки за ту самую прямолинейность. Те кто покруче выдавливают игры и приложения, или скажем пишут романы, а кто пусть хоть немного, но обязательно должны, и обязательно прямо сейчас – ну просто невтерпёж должны выдавить свои нечистоты.

Передо мной амбал, ну клянусь пять меня нужно для конструктора, чтобы собрать этого богатыря.

– Больно долго! А мне нужно! – очень яростно, такой большой дядя, и с небольшим терпением.

Я секунду смотрю, и за секунду прокручиваю то, что может произойти, если я, ну скажем буду гнуть свою линию, что меня ждёт, амбал пробьет мою черепушку, выдавит глаза из орбит, или выкинет из иллюминатора?

– Представьте себе и мне было тоже! – а вот хрен ему, амбалу. Я хоть маленький, а значит скоростной. Пока он будет разворачиваться чтобы совершить какой-либо боевой трюк, я пробью ему пузо. Расслабьтесь, ладно, я не собираюсь становиться нарушителем в воздухе, не хочу, чтобы самолёт останавливали где-нибудь в Индии из-за моего мятежа, но иногда можно и вставить свое слово, тем самым гнуть свою линию, а иначе прогнёмся в угоду тем самым самоуверенным господам.

Каждый биологический робот прёт со своим «удобно». Под которое вы должны вливаться словно нота в песню, каждый быто-художник считает, что именно вы должны быть в роли краски служащей в произведении его творения. Запомните то, что уходит время вашего очень даже личного, всем плевать. Ваше «удобно», пойдет в виде бумажной салфетки на подтирание чьих-то проходов и носов.

В нас всё ещё крепко вселен феодальный строй, каждый кто имеет хоть кусок какой-либо власти или более выигрышного положения не будет примерять на себя роль всепонимающей матери Терезы. Таким безразличны чужие трудности и страдания, эмпатия – не про них, а осуждение да, первый глагол для господ. Тот кто успел сесть на более мягкое кресло, всегда будет винить в рассеянности и бездельности того запоздавшего, который довольствуется жёсткой табуреткой. Оценивать с высоты благополучия – пик высшей неги каждого везучего счастливца.

У меня был начальник, в те самые два года которые я посветил деревообрабатывающему цеху, очень идейный кстати мужик. Борец за справедливость и жёсткую дисциплину, тот из не многих миссионеров, что прёт за идеальное общество и полный ЗОЖ.

Первая его идея, в ещё первый год моей работы, так это полная ликвидация мата из лексикона, нет ну сами посудите; цех был небольшой, в подчинении у него мужиков двадцать той самой судьбы, что за годы жизни своей видали всякого. В общем хорошие такие, здоровые добрые дядьки. Любящие нагнать по субботам на рыбалке.

Институтов высшего этикета они явно не заканчивали, простые – работящие мужики с широкой душой и умелыми руками. И тут нашему щеголю вздумалось их перевоспитать, а щеголь то, получил этот цех в наследство от деда, сам то с руками не из доброго места, работы физической не знавший. Так вот, получив в распоряжение все производство – напудренный пижон решил на корню срубить все уже сложившиеся устои. Первым был плакат с именами всех работников, напротив которых записывались цифры – обозначающие число сказанных матерных слов, в итоге все суммировались, и полученное число высчитывалось из зарплаты.

Позже он взялся за здоровье своих сотрудников, и заботливой рукой написал указ о том, что отныне запрещен перекур. Тех, кто осмелится нарушить правило ждёт штраф вычитаемый из заработной платы и лишение премии. Я был одним из немногих, кто продержался в годы его управления, а все те крепкие дядьки работающие некогда на его деда, смачно харкнули на его манифесты, тем самым оставив свои места вакантными.

В нашей жизни порой слишком преувеличена роль человека, когда скажем господствует его величество случай. Иногда правильнее задаваться вопросом не кто?, а как? Возница в виде времени прёт со скоростью света, оставляя за собой разодранные клочья календаря, а человек в этой картине является лишь блекнущим светлячком, которому уготован очень маленький срок горения. К сожалению, понимаем мы это очень поздно, отдавая большую часть жизни на съедение феодалам. Тем, которые и имён наших не вспомнят, но без следа стеснения взберутся на звездный пьедестал, оставляя за собой наши сломанные позвоночники.

Или взять по мелкому расчету ту массу которая даже в своем крохотном мирке, где считает себя пусть небольшим да пупом земли, будет барабанить дверь занятой кабинки туалета, или скажем бесцеремонно откидывать кресло самолёта во весь упор, когда тот кто сидит сзади поедает ланч. Ставить свои стопы, пусть и со скинутой обувью, да все равно с вонючим носками на подлокотник впередисидящего пассажира того же самого кресла, того же самого самолёта. Нет знаете ли, я в эту игру чур не играю, ну из серии – «тот, кто по городу не ходит, тот четыре кона водит», или как там ещё?

Я уже успел отвыкнуть от масочного режима, так внезапно улетучившегося коронавируса, ну согласитесь с начала военных действий на Украине, ковид накинув плащ-невидимку исчез со всех радаров, и новостных вещаний, но только не в Таиланде. Здесь как в две тысячи двадцатом, те же медики в полиэтиленовых скафандрах, арки, дезинфицирующие спиртовым раствором, жуткие носо-ковыряния для ПЦР-теста, и полная противовирусная жуть. Клянусь, я словно шагнул из машины времени. Да ещё и жара, так непривычно, я ни разу не совершал путешествия с резким климатическим резонансом, я из свежей весны попал в сауну, да и к тому же я в Таиланде впервые. Неудивительно, что мой дискомфорт вполне объясним, ещё и язык местных очень сложный для моего уха, я спрашиваю на английском, а в ответ словно кошачье мяуканье, только не нужно считать меня не политкорректным.

Сел в минивэн так хорошо подогретый под тайским солнцем, но благо есть кондиционер, попросил я вежливо, приветливый таец включил, подсела ещё пара утомлённых длительным перелётом туристов и мы двинули в путь, вернее трансфер мчит каждого до своего отеля.

За окном высоченные горы обрамлённые непроходимыми джунглями. Такие первозданные, не знавшие безжалостного сруба и грубых рук палачей. По дороге наплевав на все правила дорожного движения и простого человеческого самосохранения, рассекают водители безбашенных скутеров и мопедов. Хотя безбашенные как раз таки водители, если подумать, то у транспорта нет и не может быть головы, как и у некоторых водителей впрочем. Не могу назвать себя вполне довольным человеком, который вот-вот приобрел свою желаемую тропическую мечту. Радости от пребывания не ощущаю, так как оказалось по местным законам связанным все ещё с долгоиграющим коронавирусом, я не имею права покидать гостиничный номер, пока не выйдет результат ПЦР-теста, само собой – отрицательный результат, а если подтвердится ковид – то до здравствует полная жопа! Сиди в номере, в полной изоляции и пусть Андаманское море тебе только снится.

Дичь! Я то видел себя в шортах и сланцах, выбегающий из минивэна прямо в берёзовые волны, окутанные морской пеной, а на деле, я с угрюмой, заспанной мордой, припрятанной большими очками.

На переднем сидении щебечут «понаехавшие» на морской отдых, те, что с тайским опытом, воркуют о райском наслаждении с хвалебными речами о Пхукете, другие новички слушают их пережитые рассказы о прошлогодних поездках.

– Главное здесь – это полное расслабление, ключевое правило не париться! Здесь обстановка, как в шестидесятые…, ну вот как у этих, я не помню… – трындит тетка с первого ряда. Имея видимо ввиду хиппи и их лето любви в шестидесятые.

Что ж намотаю на усы, которые до сих пор не выросли, что здесь главенствует полный расслабон и умиротворение, то что нужно для закоренелого пацифиста как я.

В отеле меня встретили две мурлыкающие кошечки, продолжившие бюрократическую эстафету, оставив меня тем самым мариноваться в лобби часика на полтора, да тут ещё и заселение которое как по всем канонам международного, гостиничного менеджмента проходит после двенадцати дня. Я уже мысленно выругался раз сто, послал на хер мысленно турагента не предупредившего меня о всех нюансах, и даже себе навешал метафорических тумаков за то, что выбрал Таиланд.

О хвала! Меня впускают в мои покои, в мир мягкой постели и сантехнических удобств. Снова поставил себе галочку, за отсутствие багажа и ненужного шмотья, а то бы ещё ушло время на распаковку и организацию порядка в шкафу. Нет уж, я под холодный душ, а после в кровать, других вариантов нет, все равно я узник номера 2226, до получения отрицательного теста.

Почему все проходит после крепкого сна, кто те мудрецы, которые вдохнули силу в волшебные «Утро вечера мудренее»? С детства я познакомился с тем явлением, что с пробуждением первых лучей, проблемы которые имели силу ещё вчера, уходят в забвения, теряя всю пугающую мощь, словно ночной, пережитый кошмар. Удивительно, но как же время властно над нашими мироощущениями, какой крепкий поводок имеет простое «сегодня». Сегодня, то что обескураживает нас на корню, предъявляя проблемы прямо в лицо и заставляет порой терять самоконтроль, остаётся через небольшой срок – просто вчера. Как научиться достойно справляться со сложностями, не выходя при этом из себя, не впадая в истерики и глубокие срывы? Забраться под толстое одеяло с головой, и забыться сладким дрёмам, а там и вовсе все прояснится, или эта позиция смешна и оспорима? От проблем не убежать даже в уютные объятия хлопковых простыней, или же брать любой опыт во благо, для своего же познания и духовного роста?

Первого июня я так и поступил, первым что я сделал взбежав по деревянной лестнице, так это с разбегу прыгнул в тогда ещё свою детскую кровать. Укрывшись с головой, я сказал себе: «Все пройдет, и мама обязательно станет прежней, мне только нужно заснуть!». Я понимал, что в доме происходят какие-то совершенно странные и непонятные мне действия, я не слышал рыданий и громких всхлипываний, но и не нужно было всего этого, для того чтобы понять, что дом окутан бедой. Сон не приходил, но я твердо был уверен, что не должен покидать постель с одеялом, которое на тот момент было единственным моим советником. Не помню сколько прошло времени, перед тем как я заснул и когда перестали звучать голоса людей, которые заполняли наш дом, звуки моторов машин, совершенно чужих – которые я слышал со двора нашего дома. Нет в воспоминании четких временных границ, есть только моя стойкая позиция, что все наладится после сна. Правда до сих пор, оказавшись под одеялом, я каждый раз чувствую себя маленьким комочком, который желая спрятаться от честной жизни, убежал в забвение и скрылся во временном течении. Мне не должно быть за это стыдно, ведь каждый должен сыскать свой баланс, для того, чтобы обдумать то, как научиться решать проблемы и выпады судьбы и даже если для этого необходимо принять роль ребенка, которого качает вымышленная колыбель.

Пускай моя мама после этого не была уже прежней, она на поддавалась бытовым проблемам и временным изменениям. Ее не всегда можно было разглядеть в доме полного людей, в большой компании ее голос звучал тише, но тем не менее она не исчезла, я давал ей жизнь своими воспоминаниями. Я не отпускаю ее по сей день и стойко верю в то, что она всегда рядом. Она приходит в шорохе листьев, задетых дуновением ветра. Порой плачет вместе с дождем и радуется за меня, когда мне спокойно.

Я научился принимать и жить дальше, не впадать с головой в иллюзии, или скажем в заветные мечтания, хотя чего уж тут таить – у меня то и мечты никогда не было. Мне нравится полировать деревянные поверхности и наслаждаться молчанием, это моя территория на которой мне и есть спокойно. Я никогда не был одержим кем-то, не сходил с ума от неразделённой любви, но и возможно серьезного в моей жизни не так уж и много. Максимализм мне никогда не присущ, я не делаю больших ставок, от этого и проигрыша не знаю. При всем при этом меня нельзя назвать человеком, у которого все под полным контролем, да у меня нет вопросов, но и ответов тоже нет. Я не в падаю в глубокое само копание, не ищу своего призвания и развернутых ответов судьбы на все вопросы о смысле жизни. Да и смысла ведь никого нет.