© ЮЛ Киселев, 2023

* * *

Отрыв

 
Поедем домой
Самой длинной дорогой,
Поедем к себе,
Не считая затрат…
 
 
Поедем, поедем…
Нам тайные хлопоты
Намоленным летом
Уснуть не велят.
 
 
Поедем мы
Долгой плацкартной зимою,
Без спроса, под чайный
Наивной обряд.
 
 
Поедем к себе
Самой верной дорогой,
Поедем домой —
Не жалея затрат.
 

«А здесь не так уж плохо…»

 
А здесь не так уж плохо…
Какой-то господин
Несёт мне чай с востока,
Рахат-лукум – не жизнь.
И брошена монетка
В фонтан через плечо —
На счастье, на удачу…
Беспечное житьё
в бульварных откровеньях —
С вином и ни о чём.
Зато в тебя здесь верят —
Сначала и потом.
 
 
Черёмухи цветенье, велосипеда прыть
По уличному склону – нельзя остановить…
Открыто предложенье – до страшного суда,
До белого каленья вновь чистого листа.
 

Адамов след

 
Собачий холод… Пик Адама.
Разбужен за полночь – иду…
Иду к вершине, шаг за шагом,
Прикрывшись фиговым листком.
 
 
Ступени скользкие базальта,
Тут днём с огнём – колени в кровь.
Ребро, обугленное напрочь,
Не претендует на любовь.
 
 
И прахом грубого помола
Сквозь пальцы не за грош ушло
Добычи краткое веселье
К подножью пожелтевших рощ.
 
 
В расщелинах цвет родиолы…
Рассвета луч берёт своё.
Я на вершине… Плоть от плоти
Адам… и больше ничего.
 

«Мне знакомо его лицо…»

 
Мне знакомо его лицо,
Перепаханное однажды,
Пересыпанное мукой,
Где отдельно глаза-заплатки.
 
 
Он несёт мои дни на помол,
На прокорм жерновам бесстрастным.
Никого не винит и ни в чём —
Не грешит укоризной напрасно.
 
 
У него на плечах мешок —
Ловко высыпал зёрна в короб.
Перемелется и пройдёт —
Лишь ветра сединою в бороду.
 
 
У него за плечами поток —
Колесо крутит, вертит «по-чёрному».
Я пойду напишу стишок —
Мне для этого хватит удали.
 

Посадский круг

 
Мне только бы увидеть вечной город —
Я б все болезни вынес на ногах,
Чужого толка однотонный морок
Спалив в подлунных выцветших стогах.
 
 
На вдохе распахнулись окна,
На выдохе – сомненьям приговор.
И переборы разночинной конки —
Бессонницы измученный простор.
 
 
Окраин бледных скомканные лица
На сдачу покупают корм щеглам.
История – кормилица и жрица,
Тигрица, погибающая в нас.
 
 
На вдохе – не увидишь, не поверишь…
На выдохе – всему отпущен срок.
Мне только бы увидеть вечный город —
Алмазный круг посадских мастеров.
 
 
Создателем закат рукоположен…
И никуда не денешься, сирень
Изобличает свойство тонкой кожи —
Окраин незлопамятную месть.
 

«С тобой играют в поддавки…»

 
С тобой играют в поддавки,
Напялив маску с длинным клювом,
Чумные тропы проторив,
Вокруг развалин Трои водят.
 
 
Из снов, из караульных зим
Воспоминания приходят —
В раскрасках детских пережив
Наивность набуханья почек.
 
 
Но что-то заставляет вновь
Привычным жестом камень бросить
С обрыва и считать круги
В зеркальной чешуе потока.
 
 
В какой-то книге я прочёл,
И в памяти зависли строки:
Лишь отражение тебя —
Развалины погибшей Трои.
 

Бумажный мост

 
Вы убежали ночью,
Хоть выколи глаз – темно…
Не дожидаясь рассвета —
Едкого дыма в лицо.
 
 
Вы убежали ночью,
Так скоро, что даже смешно,
Немые признанья изведав
На зыбком бумажном мосту.
 
 
Вы убежали ночью —
Направленно – в никуда,
Стучаться в закрытые двери,
По кругу – не помня себя.
 
 
Вы убежали ночью,
И было тёмным-темно —
Строчкой по белому полю,
Отмычкой в вороньем рту.
 

«На фоне стен из чёрной черепицы…»

 
На фоне стен из чёрной черепицы —
Продутый ветром, солнцем уличён,
Чтоб обелить отпетые страницы —
Для фотоснимка делаю лицо:
Про то, что умудрён смешным законом
Вчерашнего без имени числа,
Где, с прямотой плацкартного вагона,
Чугунных рельс кривая пролегла.
 

Х

 
А где-то там война,
И все друг друга знают.
На выстрел от любви
На музыках играют.
 
 
Багровую луну
Сквозь тучи наблюдают.
Она и он в толпе,
Других не замечают.
 
 
И видно, как быльём
Дорогу заметает,
А жизнь наперекор
Минутами считают.
 
 
Кроваво-красный свет
За плечи обнимает.
Война берёт своё,
Где все друг друга знают.
 

ХI

 
Им воля была дана —
Путешествовать подо льдами.
Саблезубая стерва весна
Притаилась, забыв состраданье.
 
 
Мудрецу перемены в упрёк:
«Всё вернется на круги», – он скажет…
Лица впалые юных бойцов
И во снах не живут чудесами.
 
 
Вдоль излучин – торосы гурьбой,
Кровоточат под пристальным взглядом.
Захлебнуться тяжёлой водой
Им не кажется наказаньем.
 
 
Тело к телу – прошли перекат,
По цепочке своих окликая…
Впереди глубина, льдов накат
И слышней разговор с небесами.
 

XII

 
Нам эта непогодь – ничто…
Где берег выгнулся подковой,
Построим оловянный дом
Бесценной памяти походной —
 
 
Привал воскресшей тишины…
На безымянной точке сбора,
Мы строим оловянный дом,
На вырост – в летах беспокойных.
 
 
И, лёгкость на ветру добыв,
Жетонов гроздья соблазнённых
Перекликаются в тиши
Вечерним поминальным звоном.
 
 
По имени не знаем всех —
По святцам молимся походным.
И строим оловянный дом —
Во имя стойкости бездонной.
 

«Паутина летит…»

 
Паутина летит —
Тоска и предчувствие…
Дверь захлопну – «в сердцах» —
Кругового бесчувствия.
 
 
И уйду на постой
С корабельными соснами
За порог болевой
Настигающей осени.
 
 
И уймётся тоска
Отношений застуженных…
Паутина летит —
Значит, солнце без удержу.
 

«А в комнате под вечер покой и тишина…»

 
А в комнате под вечер покой и тишина…
На кружевной салфетке – механика певца:
Уложенные крылья блестят исподтишка,
Из сомкнутого клюва – ни песни, ни стишка.
 
 
Сандаловые звери освоили уют —
Крушеньям корабельным подсчёта не ведут.
Стеченье обстоятельств украдкой в уголке
Ждут случая в объятьях пропасть на кураже.
 
 
И вот уж акробаты под потолком снуют.
Тела кордебалетных – извивы – тут как тут,
В безумии жонглёры, властители колец,
Отбрасывают тени распада по стене.
 
 
И время созерцанья разомкнутых углов
Приходит с откровеньем заплечных мастеров.
И тяжба за наследство – обратной стороной —
Проявится внезапной сиротской наготой.
 

«Всю ночь мне снилось: дирижабль…»

 
Всю ночь мне снилось: дирижабль —
Не в небе замкнутое чрево,
А просто слово – девять букв,
Готовых для степных набегов
Кострами событийных орд,
Безбрежной жалостью закатов
И слёзами вослед имён —
Неприложимых к жизни нашей.
Уключин непрерывный скрип…
Размашисты движенья вёсел
За время тяжб и суеты
Гребцов, утративших ремёсла.
Вот охрой смазаны тела —
Блуждают танцы-обереги…
Лишь дисциплина рифм одна
 

Конец ознакомительного фрагмента.