Российская академия наук Институт экономики

Рецензенты:

доктор экономических наук В. Е. Маневич доктор экономических наук М.Ю. Головнин

В оформлении обложки использована картина Эль Греко «Изгнание торгующих из храма»

© Ю.Я. Ольсевич, 2013

© Институт экономики РАН, 2013

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2013

Введение
Экономическая наука и политика перед фундаментальной неопределенностью рынка

Глобальный кризис 2008–2009 гг. и его последствия вновь выдвинули на авансцену основной вопрос экономической науки и политики – способен ли рынок на началах саморегулирования обеспечить относительно устойчивый рост при высокой занятости и общем росте доходов? Кризис опрокинул убеждение, сложившееся в течение четверти века, ему предшествовавшей, будто теория и практика дали на этот вопрос утвердительный ответ, а противоположное мнение Дж. Кейнса и его последователей – всего лишь опасная ересь.

Кризис и его последствия обнаружили глубокую неопределенность (недостаточность, недостоверность, противоречивость, ошибочность) наших знаний (как научных, так и практических) о коренных свойствах рынка, в особенности представлений о той модели рынка («спекулятивный капитализм»), которая возникла в 1980-е годы. Центральное, ключевое место в этой модели заняли финансовые рынки.

Если рынок в целом выступает как регулятор всего народного хозяйства, то финансовые рынки – это та «подсистема» рынка, которая регулирует количественную и качественную динамику рынка – экономический рост, структурные трансформации, инновационный процесс. Бурный, гипертрофированный рост этой «подсистемы» в 1980-2000-е годы привлек к ней внимание экономической науки, но предвзятый, догматический подход породил теории, лишь частично, поверхностно и искаженно отражающие реальность. Не случайно сама эта «подсистема» оказалась в эпицентре глобального кризиса. С развертыванием кризиса 2008–2009 гг. политической элитой и деловыми кругами перед экономической наукой был остро поставлен вопрос: почему эта наука не предвидела надвигающегося кризиса? Был дан ряд ответов, суть которых сводилась к следующему:

– в условиях, когда политики, бизнес и все общество извлекали на протяжении бескризисных десятилетий выгоды из процессов дерегулирования и либерализации, никто не требовал и не ждал прогнозов относительно самой возможности мирового кризиса;

– экономическая наука в течение трех с лишним десятилетий перестала изучать проблемы макроэкономического риска и угрозы кризиса, ее базовые концепции строились на предпосылке о саморегулировании рынка вокруг состояния равновесия, что относится и к теориям финансовых рынков;

– отдельные разработки, содержавшие прогнозы кризиса, не воспринимались всерьез ни научным сообществом, ни правящей элитой, считались малоубедительными и противоречащими как опыту бескризисного роста, так и выводами науки;

– ряд ученых полагает, что к началу XXI века политика дерегулирования зашла так далеко, что у государства не осталось легитимных средств для принятия системы мер по предотвращению серьезного кризиса в условиях, когда этот кризис еще не наступил и продолжается рост (так что прогнозы кризиса были бы попросту бесполезны)^[1].

Великая депрессия 1930-х гг., как и ряд не менее тяжелых депрессий и циклических кризисов в XIX веке, казалось бы, подтверждали кейнсианскую точку зрения, что устойчивый долговременный рост на основе саморегулируемого рынка невозможен. Однако три последних десятилетия почти бескризисного, почти устойчивого роста в условиях нарастающего саморегулирования рынка почти опровергли кейнсианскую позицию, если бы не глобальный кризис 2008–2009 гг.

Таким образом, историческая практика как будто дает вполне определенные аргументы как в пользу возможности, так и в пользу невозможности саморегулируемого рыночного роста. Экономическая наука тоже занимает вполне определенные позиции – но разойдясь при этом по противоположные стороны баррикады.

Лидеры «Большой двадцатки», которые осенью 2008 г. обещали проведение реформ, до сих пор топчутся в нерешительности, куда двигаться. Попытаться ли с помощью «ремонта» избавиться от «ошибок» и реанимировать модель «спекулятивного капитализма», которая в предшествующие десятилетия обеспечила быстрое обогащение верхних слоев общества, а в итоге привела к краху. Или вернуться к послевоенной модели регламентируемого и регулируемого капитализма, при которой наблюдался относительно спокойный рост (также в течение четверти века), пока эта модель не разбилась о кризисные шоки и стагфляцию 70-х годов. Желательно, конечно, изобрести нечто новое, но какими принципами и какой теорией руководствоваться?

Как бы объясняя эту нерешительность, глава МВФ К. Лагард в сентябре 2011 г. заявила: «Мы живем во времена величайшей экономической неопределенности. Без решительных действий доверие, которое так необходимо всему миру, не вернуть… Однако, прежде чем говорить о решениях, нам необходимо внести ясность по поводу стоящих перед нами проблем»^[2]. «Внести ясность» – значит указать на источники проблем, порождающих «величайшую неопределенность», их внутреннюю связь. Вместо этого К. Лагард просто называет проблемы: «бюджетные неурядицы», «риск нестабильности в сердцевине всей системы» (т. е. в США – Ю. О.), «социальные напряжения».

Чтобы осознанно проводить реформы, необходимо понять природу той неопределенности, которую предстоит преодолеть, или, по крайней мере, существенно ограничить. Мы полагаем, что фундаментальная неопределенность рынка (ФНР), есть продукт предвзятого, поверхностного толкования как субъектами рынка, так и «регуляторами» и экономической теорией ряда хозяйственных процессов и явно недостаточного внимания к институционально-психологическим основам рынка.

Заметим, что кризис 2008–2009 гг. началась без каких-либо внешних толчков. Это было чисто внутреннее обрушение системы, взрыв ее внутренних противоречий. Мы полагаем, что изучение предпосылок, движущих сил и механизмов кризиса 2008–2009 гг. способно дать ответ на загадку ФНР.

В литературе понятия «кризис» и «ФНР» применяются в разных значениях. В западных экономических словарях термин «кризис» до недавнего времени трактовался как категория только марксистской теории, или как «верхняя поворотная фаза торгового цикла», переход от «бума» к «рецессии». Термин «рецессия» означает «фазу бизнес-цикла, которая следует за бумом и предшествует дну; согласно Национальному бюро экономических исследований (Вашингтон, округ Колумбия) – шестимесячное падение ВНП. Основные индикаторы – падение производства и рост безработицы». В отличие от рецессии под депрессией понимается «падение национального производства, которое продолжается несколько лет»^[3].

События 2008–2009 гг. вернули термин «кризис» как в западную научную литературу, так и в широкую прессу. Видимо, потому, что эти события не укладываются ни в понятие «рецессия», ни в понятие «депрессия». Но они не укладываются и в марксистское понимание кризиса как фазы 6-8-летнего промышленного цикла.

Мы будем в данном докладе понимать под термином «кризис» значительное падение в масштабах мирового хозяйства годового ВНП, сопровождающееся ростом безработицы, банкротством банков и фирм и способное сохраняться более года (при отсутствии массированного финансового и институционального воздействия государства).

Такое «расширительное» толкование термина позволяет рассматривать кризис как в рамках анализа циклов разной продолжительности, так и вне любой концепции циклов (например, в рамках представления о дискретном росте). В то же время состояние кризиса в нашем понимании несовместимо ни с его трактовкой как замедление спонтанного роста, ни как состояние роста при неполной занятости.

Под термином «ФНР» мы понимаем такое состояние знаний о рыночно-капиталистической системе, которое не позволяет сделать определенный вывод, способна или нет эта система на началах саморегулирования обеспечить долговременный устойчивый бескризисный рост, допускающий циклические колебания темпов роста.

ФНР, таким образом, отличается как от той неопределенности, которую можно оценить с помощью вероятностных расчетов, как и от той, которую таким способом оценить нельзя, поскольку она вытекает из воздействия на рынок не поддающихся научному прогнозу экзогенных военно-политических, социально-политических, научно-технических, демографических, природных факторов. ФНР в нашем понимании – это такая неопределенность, источником которой является явно недостаточная изученность, а поэтому непредсказуемость сложного поливариантного поведения самих субъектов рынка в условиях их меняющегося взаимодействия. Такую ФНР можно считать эндогенной, и она умножается от воздействия на нее экзогенных факторов неопределенности.

Мы постараемся учесть, что:

• фактически центр тяжести регулирования рынка в США в период 1945–1975 гг. лежал на микро – и мезоуровнях при высоком уровне макрорегулирования;

• центр тяжести дерегулирования в период 1976–2007 гг. лежал также на микро – и мезоуровнях, при сохранении высокого уровня макрорегулирования и придании ему глобального характера;

• дерегулирование на деле означало не исчезновение регулятора, но а) принципиальную перестройку механизма рынка; б) появление новых центров регуляции с измененной целевой ориентацией; в) эрозию неформальных опорных институтов рынка^[4].

Эти процессы были ошибочно истолкованы сперва как кейнсианское регулирование, а затем как антикейнсианское дерегулирование, хотя и в том, и в другом случае эти процессы к кейнсианской теории имели лишь частичное отношение. Корректное прочтение исторического опыта (включая кризис 2008–2009 гг.) говорит о том, что ФНР может быть преодолена лишь при условии обеспечения оптимально-необходимого и скоординированного государственного регулирования на всех трех уровнях – микро-, мезо – и макроуровне. Рынок способен к конкурентному саморегулированию лишь в той мере, в какой государство обеспечивает регулирование институциональных и организационных основ рынка, а также его макропропорций.