…У той девочки были голубые глаза и три пасти клыков и первого из тех, кто к ней приблизился, чтобы помочь, она разорвала за долю секунды…
Я тряхнул головой, упрямо отгоняя ненужное. Кухня. Чай. Сон. Все. Никаких девочек. Никаких темных. Никаких темных девочек.
Проходя мимо ванной, я зацепился взглядом за случайный блеск и замер.
Дверь, как и все в этом доме, была старой. Старой, покосившейся, с трудом закрывающейся на ржавый замок. И петли скрипели. А еще между косяком и ссохшимся полотном двери зияла огромная щель.
– Баю-баюшки-баю, – негромко тек сквозь плеск воды знакомый с детства напев.
В коридоре пахло ванилью. И чем-то еще, таким же женским, капризным и томным. Немного – чистящим средством. Влажным мелом. Неистребимым запахом долго пустовавшего старого особняка. Сыростью.
Ваниль доминировала.
Контур двери, обведенный узкой полоской желтого света – и длинная щель вдоль косяка.
Чай. Кухня.
Мэтт, ты хотел пить.
– Спи мой маленький малыш…
Тихо-тихо, аккуратно-аккуратно, чтобы не потревожить певучих досок пола, я сделал шаг…
…назад.
Длинная щель перед глазами, и ванная комната залита маслянистым светом, и обзор не слишком обширный – но если есть опыт наблюдения из укрытия, то можно увидеть…
– Тебе песенку пою…
…можно увидеть всё.
Белые плечи в мыльной пене.
Изгиб спины.
Округлая попа.
– С неба опускайся, тишь…
Узкие ладони медленно двигались по телу, темные пряди прилипли к коже.
Плавное движение кистей вниз, размазывая мыло. Медленное, неторопливое – вверх.