И вдруг случайно, неосторожно подняла глаза – и поймала его взгляд.
Ощущение было такое, будто тот самый треклятый крючок, от которого я старалась уберечь Тернера, воткнулся в саму меня. Глубоко-глубоко, в самое сердце – и выдернул его из тела. И теперь это глупое сердце висит – обнаженное, трепещущее, живое – над головами людей, сидящих в зале суда, и вот-вот, глупое, сорвется, упадет, покатится…
Но не срывалось.
Не падало.
И я смотрела на Мэтта, не отводя глаз, когда внутри меня все корчилось от боли и вопило от бессильной злости – ну зачем, зачем, господи, ты дал мне это только сейчас?! Зачем дал – и сразу забираешь?! Мне же больно, больно, больно! Я еще живая, ты слышишь?!
Я не хочу умирать! Я не хочу оставлять его и уходить!
И билось в ушах, гудело набатом – ты сама виновата! Ты все это заслужила!
Да, виновата. Да, заслужила!
Но за что его-то, господи?!