Посвящается светлой памяти писателя

Гонтмахера Михаила Абрамовича

ПРОЛОГ

Леса покрывали Запредельные земли с незапамятных времен. Одни леса были средоточием волшебства. Других оно не коснулось вовсе.

В волшебных лесах обитали всевозможные существа: упыри, что были вечно голодны, оборотни, что охотились в зверином обличье, пастыри, чьи глаза видели этот мир еще на заре веков. На мшистых тропах встречались диковинные звери. А о волшебстве здешних трав в Запредельных землях ходили легенды.

Леса, которые волшебство обошло стороной, принадлежали людям. Одни леса были светлы, как летний полдень и грели сердце ароматом душистых цветов. Другие сумрачны как осеннее утро и дурманили разум густым запахом хвои. Под сенью таких лесов не творились невиданные вещи. И все же по красоте они не уступали своим волшебным собратьям.

Но, невзирая на то, что существа и люди издревле жили бок о бок, дружбы между ними не было. Люди страшились волшебства и тех, кто им владел. Существа не доверяли людям. С древних времен раздоры расползались по Запредельным землям, как пожары во время засухи.

Череда изнурительных войн, перемежаясь краткими периодами затишья, утекала в прошлое бесконечной кровавой рекой. А потом разразилась та самая война. Последняя война. Потомки нарекли ее Всесветной.

Тогда два мира сошлись с безумной целью – уничтожить врага любой ценой. И когда уже казалось, что Запредельные земли вот-вот захлебнутся в бушующем море пролитой крови, к участникам войны воззвали пастыри.

Самые древние и мудрые обитатели Запредельных земель, они давно уже твердили о мире, да только внимать им никто не спешил. Пастыри редко покидали места своего обитания – густые леса, неприступные горы и бурливые реки. Оттуда они черпали жизненную силу и силу волшебную. Но отчаянные времена требовали отчаянных мер.

Пастыри вышли к полям, где шли кровавые побоища. И золотистые всполохи света возвестили об их приходе. Люди подумали, что это подкрепление явилось для врага, и выпустили в воздух рой жалящих стрел. Но пастыри вскинули руки – и стрелы бессильно пали, цели своей так и не поразив.

Пастыри захотели потолковать с предводителем людей Рольдом Всемогущим и предводителем волшебных существ Бергом Тяжелая Лапа. Толковали прямо на ратном поле, с глазу на глаз. Как они примирили враждующие стороны – было неведомо.

Кто-то потом выдумывал, будто пастыри явили взору правителей мрачное будущее: бескрайние чёрные земли, которые навеки покинула жизнь. Другие считали, что они просто сломили их волю. Третьи рассказывали, что пастыри пригрозили враждовавшим скорой расправой. Ворох слухов окутал тот разговор.

Как бы то ни было, эта встреча положила конец войне. Люди и существа подписали мирный договор. Но отбросить вековые распри оказалось не так просто: обоюдная ненависть и недоверие никуда не ушли. И договор то и дело нарушали: то существа были не прочь полакомиться человечиной, то людям не терпелось их изрубить на куски.

Находились и те, кто желали сохранить мир. Так, существа спасали людей от когтей волшебных зверей. А люди сберегали существ от зверей двуногих, ловивших их для продажи на черных рынках. Но ни те, ни другие не ведали, что над миром нависла новая угроза.

Существо, чей род давным-давно сгинул и был позабыт, устало скрываться в темноте. Оно жаждало мести. Жаждало крови. И преследовало одну-единственную цель – извести под корень ненавистных людей.

Тем временем в захолустной деревеньке произошло событие, которое казалось незначительным. Жизнь маленькой, никому не известной девочки должна была вот-вот угаснуть.

Но, все великое обычно и начитается с событий, которые на первый взгляд кажутся нам незначительными. Ведь нет на свете события более важного, чем спасение жизни. Особенно детской жизни. И нет в мире чувства более сильного, чем любовь матери.

Вместе они обретают способность менять ход вещей. Получают силу, столь безудержную, что ее можно было бы назвать волшебной. Силу, способную изменить мир.

СВЕТ В НОЧИ

– Вы сотворили меня себе на погибель, – безумно расхохотался Дорг Лютый.

– Никогда! – воскликнул пастырь. – Никогда больше этот мир не увидит нового Фэй-Чар! – и обрушил на него всю свою мощь.

«Листы памяти» пастыря Найши

I

Беда пришла промозглой осенью. В деревне Кихт на границе с волшебным Заповедным лесом занемогла маленькая девочка. Близкие из сил выбились в попытках ее исцелить, но все было тщетно. Время шло, а бедняжка продолжала неумолимо гаснуть.

Один из вечеров выдался особенно ветреным и холодным. Солнце устало клонилось к западу. Мрачные тени ползли по холодной земле. В беспокойном небе зажигались первые тусклые звезды.

Крошечное тельце, бережно укрытое шерстяным одеялом, неподвижно лежало на мягко устланной лавке. Худенькое личико было белым как снег, брови мучительно сдвинуты, бледные губы беспомощно приоткрыты – несчастная тяжело и хрипло дышала.

Мать крутилась над девочкой, как наседка над цыпленком хворым. Простое синее платье, которое она не снимала уже несколько дней, сильно измялось. А длинные русые волосы, уложенные в толстую косу, совсем растрепались.

На лавке сурово и неподвижно, точно окаменевший великан, сидел могучий старик. Немигающий взор его карих глаз был устремлен перед собой. Седая борода и глубокие морщины, испещрившие выдубленное солнцем и ветром лицо, выдавали его преклонный возраст.

А над тремя безмолвными людьми, под самой крышей, в дымном полумраке, повисло напряженное ожидание. Тяжелое, незримое, мучительное ожидание чего-то…

Внезапно послышался стук копыт. В дверь постучали, и звучный голос нетерпеливо произнес:

– Это я, Бральд. Отворяйте! Привел!

Женщина облегченно выдохнула: «Целитель!» Старик резко поднялся, шагнул к двери и отпер засов. Его невозмутимое лицо слегка дрогнуло, – под маской видимого спокойствия таилась великая тревога.

Дверь со скрипом отворилась, представив взорам людей невысокую фигуру в плаще с капюшоном. В полутьме лица было почти не видать. Старик прищурился, силясь разглядеть крючковатый нос, длинную бороду и морщинистое лицо – так, по его мнению, должен был выглядеть истинный целитель.

Вот незнакомец шагнул вперед, и старик распахнул глаза от изумления. Перед ним стоял не старец, не мужчина и не парень даже, – мальчишка! Мальчишка, которому от силы годков тринадцать набежало.

Из-под плотного капюшона цвета лесного мха выбилась кудрявая прядь огненно-рыжих волос. Юная кожа мальчика, щедро усыпанная веснушками, даже намека не таила на морщины. И только ясные карие глаза казались многим старше своего владельца. Их взгляд источал необычайное спокойствие, завидную мудрость и знание.

У пояса целителя висела сума диковинной выделки, да и сам плащ, расшитый дивными, мерцающими в темноте травяными узорами, говорил о том, что трудились над ним не людские руки.

Старик нахмурился. Он привык к размеренной жизни вдали от городской суеты и не жаловал чужаков. А тех, кто якшался со всяким сбродом, умевшим творить чудеса, не переносил и подавно. Но лекарь был нужен, и когда этот мальчишка, спешно кивнув в знак приветствия, уверенно направился к постели больной, он проводил его недовольным взглядом, но смолчал.

Следом за целителем в дом вошел рослый русоволосый мужчина в длинном сером плаще, замызганных штанах и стертых сапогах. Его глаза, точь-в-точь как у хозяина, только без красных прожилок и желтоватой старческой пелены, выдавали кровное родство. Крупные обветренные губы растянулись в улыбке.

– Насилу сыскал.

Юный целитель откинул капюшон, жестом указал женщине поднести поближе масляный светильник, и бережно вгляделся в бледное, осунувшееся детское лицо.

– Удушлица¹, значит, подкосила, – прошептал он.

Прикоснувшись ладонью ко лбу девочки, целитель качнул головой и недовольно нахмурился. Обхватив ее ручку у запястья, он смежил веки и недвижно просидел так какое-то время.

– Полагаю, она больна уже неделю, не меньше, – наконец, произнес он, вопросительно поглядев на женщину.

– Сегодня восьмой, – скорбно промолвила та.

Тревога в глазах незнакомца уступила место горечи.

– Отчего не позвали раньше?

– Да как мы могли? На отшибе живем! – всплеснула она руками. – Случайно от проезжих людей узнали, что есть такой, именем Фэйр, всем лекарям лекарь. А пока ее соседка травами лечила, да видать без толку!

– Хворь эта жутко опасная. Травы – хорошо, да только одних трав мало, а время упущено! Сердце едва бьется, и она холодна как лед, – Фэйр замер в раздумьях и, что-то сообразив, принялся лихорадочно обшаривать просторную суму. Мигом позже он извлек на свет невзрачный мутноватый камень и проворно вложил его в бледную детскую ладошку.

Сперва ничего не происходило. Потом в сердце камня зажглась крошечная золотая звездочка, точно неведомая жизнь в нем зародилась. Ее свет делался все ярче и ярче, и вскоре заполонил камень до краев. Но вдруг из золотистого он сделался темно-красным, после фиолетовым, черным, и, наконец, безвозвратно угас.

Лицо Фэйра омрачилось. Он забрал камень, задумчиво покрутил его в пальцах и тяжко вздохнул.

– Что… что это значит? – тревожно воскликнула женщина.

– Это камень жизни. Черный цвет говорит, что человек стоит у черты. Мне жаль, но я не могу ей помочь.

Женщина взвыла от горя, слезы покатились по бледным щекам. Тут доселе молчавший старик не выдержал:

– На что только ждали тебя, окаянный! – его голос прогремел, подобно раскату грома. – Надеждой тешили себя, и все впусте! Чтоб ты, сосунок, чародейскими штуками перед нашими носами помахал?! Пошел прочь!

Мальчик сочувственно поглядел на старика. Колкие слова, казалось, совсем его не задели.

– Я испробовал камень не для того, чтобы вас помучить, а чтобы понять, как поступить, – тихо промолвил он. – Стоит ли пытаться девочку исцелить или я лишь потеряю драгоценное время. Теперь вот вижу – нужно вас к другим врачевателям отправлять. Воистину великим, коим я и в подметки не гожусь.

Женщина тотчас притихла. Старик исподлобья взглянул на Фэйра. Бральд подался вперед.

– Живут недалеко, – продолжил Фэйр. – Точной дороги не подскажу. От вас до них не ходил. Но не тревожьтесь, так или иначе, дойдем! Вот только не знаю, придутся ли они вам по нраву…

– Что за целители такие? – нахмурился старик. – Насилу про тебя прознали, а больше поблизости тут не налезть на людей.

– А я говорил не о людях, – глаза Фэйра посерьезнели. – Думаю, вам известно, о ком. В сердце Заповедного леса на Лучистой поляне живут те, кого в народе именуют пастырями. Сами они называют себя «айши», что на всеобщем языке означает – первые, ибо верят, что прежде других пришли в этот мир. Способность пастырей творить чудеса не знает равных. Смогут спасти или нет – утверждать не возьмусь. Однако более мне вам предложить нечего…

– Этому не бывать! – прорычал старик. – Мало что тебя, их пособника, в дом пустил, так еще и внучку родимую должен к ним вести. Не дождешься! – глаза старика метали молнии. – Об этих лиходеях я вдоволь наслышан! Кожа цветом, как у лягушки, волосы, как наши рубахи крашеные. И творят невесть что – зло замышляют! – он грозно упер руки в бока. – Убирайся отсюда, молокосос, покамест я тебе не помог!

На этот раз Фэйр переменился в лице. Брови мальчика сдвинулись, улыбка сбежала с губ, бледная кожа пошла пятнами от нанесенной обиды. Он хотел было возразить, но сдержался. Устало пожал плечами и шагнул к двери, как вдруг женщина выросла у него на пути.

– Постой! Не спеши уходить! – взмолилась она и обернулась к старику. – Ты не прав, Борхольд. Если есть возможность спасти ее, нужно отправляться немедля!

– Лахта! – в негодовании воскликнул старик. – Не ты ли прошлой весной в том лесу потеряла мужа? А нынче в это гиблое место рвешься дочку вести?

– Твоего сына сгубили не пастыри, – глаза женщины холодно сверкнули. – Тебе ведомо, кто. Но давным-давно уж ни слуху ни духу про них. Видно, ушли они отсюда. А с пастырями Хальд был дружен и хорошо говорил о них, – внезапно голос ее зазвучал мягче. – Правду ты говоришь, потеряла я мужа… Но дочке так просто уйти не позволю! А не захочешь идти – пойду сама! Целитель проведет.

– Заплутаете и непременно сгинете! – гневно бросил Борхольд.

– Не сгинут! – выступил вперед его младший сын. – Я их до пастырей проведу. Бывал там с братом не раз.

– Бральд! – в сердцах вскричал старик.

– А что, – потупился тот. – Не все ж Хальду было твой запрет преступать. А коли надежда на спасение есть, по мне, тут и думать нечего!

Глаза Борхольда метали молнии. Он глядел то на Лахту с Бральдом, то на Фэйра. В нем шла нешуточная борьба. Но потом взгляд его упал на любимую внучку, и лицо старика дрогнуло. Он вздохнул и обреченно промолвил:

– Что с вами делать. В лес, так в лес. Не пускать же одних.

– Ну вот и славно! – обрадовался мальчик. – А я сделаю так, чтобы девочка не угасла, пока мы будем добираться до места.

Он вытащил из-за пазухи диковинный амулет. Маленький дракон, раскинув могучие крылья, гордо летел вперед. Фэйр снял его и бережно надел девочке на шею.

– Амулет этот вырезан из клыка настоящего дракона! – пояснил он. – И сохраняет жизнь тяжелобольным. Покуда он на теле владельца, сердце того биться не перестанет. Говорят, сам Аргалий, предводитель Снежных драконов, некогда подарил пастырю выпавший клык, а тот вырезал из него волшебный амулет, – Фэйр улыбнулся Лахте. – С этим амулетом твоя дочь под надежной защитой.

– Благодарю! – порывисто ответила та.

Глаза старика потеплели, но он тут же принял привычный суровый вид.

– Ну, довольно болтать. В дорогу пора.

Все тотчас засуетились. Лахта взяла дочь на руки и бережно опустила ее в шерстяную перевязь. Старик подвесил к поясу охотничий нож, положил в дорожный мешок плетенку с водой и немного душистого хлеба. Бральд принялся из пучка бересты факел мастерить, но мальчик его осадил.

– Не трать время зря, найдется чем посветить.

Путники плотно закутались в теплые плащи, затушили светильники и один за другим нырнули в густеющий полумрак.

Замерзший день спешил уйти на покой. Медленно догоравшее солнце утопило в красном мареве линию горизонта. В надвигавшихся сумерках бескрайний Заповедный лес, чьи вековечные деревья возносились макушками до самых небес, нынче воистину казался опасным, зловещим и жутким. Словно и не лес это был вовсе, а свирепое полчище жестоких, непобедимых великанов.

Бральд помог Лахте с дочерью взобраться на коня. Серый в яблоках скакун дернулся и строптиво заржал, верно, почуяв, что путь предстоял непростой.

– Ну-ну, будет тебе, Хорд, – ласково прошептал Бральд, и тот послушно присмирел.

– Красивый у тебя конь, – молвил Фэйр, любовно похлопав того по мягкому боку.

– И умный, – гордо добавил Бральд. – Говоришь с ним и по глазам видишь: все понимает. Только что молчит.

– И вам будет уже языками молоть! – оборвал его Борхольд, перенимая поводья. – Не за грибами собрались. Пойдем тихо. Чем меньше народу нас увидит, тем лучше, не то потом не оберешься расспросов.

Сойдя со двора, путники спустились с пригорка и направились к деревянным воротам. Вышло лучше, чем загадывали, – им вообще никто на пути не встретился. А привратник мирно дремал у себя в сторожке, на их удачу позабыв запереть ворота на засов.

Выпустив людей, они со скрипом захлопнулись. Несчастный привратник подскочил как ошпаренный, силясь уразуметь, что произошло. Смекнул и кинулся к воротам, досадливо бормоча себе под нос.

– Ветер шалит, вестимо. Ну и хорошо. Пробудил ото сна. Как же это я! Запереть запамятовал! Старый дурак!

Широкое поле густо поросло высокой косматой травой. Шагалось мягко, но нелегко, ноги вязли, как на болоте. Отовсюду, крадучись, точно вор в ночи, наползал рваный белесый туман. Окружая путников, он застилал взор, понуждая двигаться еще медленнее и тяжелее.

Стволы деревьев возникли перед ними внезапно, точно по волшебству. Корявые, суковатые, мшистые, они крепко сцепили длинные ветви, как руки, и явно не намерены были никого пропускать.

Но чуть поодаль от замерших путников, меж стволами двух толстокорых вязов, виднелся небольшой проход, за которым беспрестанно шевелилась мутная лесная темнота.

Бральд обернулся к мальчику.

– Ты говорил, найдется чем посветить.

– Найдется, – ответил тот и спешно извлек из дорожной сумы диковинный предмет. Ясный свет, серебряный, как гладь реки под луной, заставил полумрак отступить. – Немеркнущий светильник, – улыбнулся Фэйр.

– Вот это диво! – выдохнул Бральд. – Никогда подобной красоты не видал. Как он тебе достался?

– Сам сделал, – пояснил Фэйр. – Немного лунного света – пастырей подарок, старая железная основа, немного умения – и светильник готов! – он с улыбкой протянул его Бральду.

– Прими его, отважный проводник, и веди!

Тот воздел светильник перед собой. И путники один за другим ступили под полог непроглядного волшебного леса.

II

Светильник сиял точно одинокая звезда на иссиня-черном небосводе. Стволы зеленых громадин грозными стражами подступили к притихшим путникам. Безликие тени жуткими чудищами забегали по земле, злорадно кривляясь и скалясь, со всех сторон протягивая к людям длинные когтистые лапы.

Сбросив оцепенение, путники неторопливо двинулись вперед. Из-под густого ковра осенних листьев проглядывала мелкорослая травка – то тропка лесная, робея и таясь, прыткой змейкой петляла меж деревьев и спешно утекала прочь.

– Брат твой проложил? – спросил мальчик Бральда.

– Он, кому же еще, – откликнулся тот. – Хальд всем сердцем любил этот лес. Приходил сюда и в холод, и в зной, по грибы да ягоды. Просто побродить, чудес повидать. Он проложил здесь не одну тропу, среди них и та, что ведет к обители пастырей.

– Такую любовь к волшебному лесу нынче встретишь нечасто, – ответил Фэйр и добавил тихо, так, чтоб не услышала Лахта. – А что случилось с ним?

– Оборотни из волков, – также тихо ответил Бральд. – Он сдружился с ними. И поплатился за это жизнью. Они предали его и растерзали.

– Не похоже на волков-оборотней, которых мне доводилось встречать, – покачал головой Фэйр.

– Дивиться нечему, – пожал плечами Бральд. – Уверен, среди них, как и среди людей, есть достойные, а есть… черные сердцем. Видно, тебе, на удачу, попадались лишь первые.

Мальчик не нашел что возразить. И какое-то время путники двигались молча. Глаза их постепенно привыкали к темноте. Палые листья мелодично шелестели под ногами. Где-то в недрах лесной чащи протяжно ухнула сова. Недовольно прошуршал листвой встревоженный еж. В воздухе витал густой пряный запах леса.

– Ничего не пойму, – вдруг буркнул Борхольд.

– О чем ты, отец? – обернулся Бральд.

– Долго уже идем, а еще не видали ничего необычного. Лес как лес.

Бральд и Фэйр понимающе переглянулись.

– На опушке волшебного немного, – ответил мальчик. – Так же, как вы, люди, боитесь леса и его обитателей, они страшатся вашей деревни и вас, – он улыбнулся. – Потерпите, скоро Заповедный лес предстанет перед нами во всей красе!

– Сгораю от нетерпения, – язвительно пробормотал тот.

Слова Фэйра не замедлили сбыться. Неожиданно среди деревьев замерцал нежный голубоватый огонек. Приблизившись, путники различили, что таинственный свет исходил от цветка. Крупный и бархатистый, с продолговатыми остроконечными лепестками, цветок сиял радужно и живо, бесстрашно отгоняя темноту.

– То ли я сплю, то ли цветок взаправду светится! – утратив самообладание, изумленно прошептал Борхольд.

– Это звонец, – ответил Фэйр. – Покачиваясь, звонцы издают удивительные звуки. Говорят, их музыка может на время унять даже самую горькую печаль.

То ли услышав мальчика, то ли не устояв под порывом знобкого ветерка, дивный цветок качнулся, и до ушей путников донесся мелодичный перезвон.