Цитаты из книги «Живые люди»

И тем не менее всё было очень вежливо, очень пристойно – тщательный, аккуратный театр, который мы все разыгрывали для Сережи, а он был слишком счастлив и беззаботен, чтобы увидеть что-нибудь, кроме собственных иллюзий.

Даже в редкие минуты наедине, увязавшись за ним на короткую прогулку к озеру за водой, я не смогла бы объяснить ему, почему ревную его к этому плотному спокойному диалогу, в котором нет ни нежности, ни взаимной заботы, но присутствует какое-то уверенное чувство взаимной принадлежности, понятное и простое приятие друг друга, на которое в равной степени способны они оба и на которое совершенно не способна я.

Острое режущее чувство потери, которое мы привезли с собой на остров, но не дали ему выхода, и которое поэтому должно было остаться нетронутым и свежим, за время долгой безрадостной зимы слежалось и прогоркло, ушло внутрь, как уходят, скручиваясь, разорванные сухожилия – слишком глубоко; и чтобы вытащить его на поверхность, пришлось бы рассечь заторможенные отупевшие ткани до самой кости, задевая и раскурочивая мышцы. Мы оказались калеками с неправильно сросшимися костями; калеками, готовыми хромать вечно, только бы не ломать их заново.

Когда не знаешь, что делать дальше, делай, что должно, и будь что будет.

Когда не знаешь, что делать дальше, делай, что должно, и будь что будет

по наивному, детскому, но от этого не менее бесспорному закону любое произнесенное слово способно легко разрушить хрупкую, непрочную конструкцию еще не случившейся реальности.

Городские ночи отдают желтизной уличных фонарей и наполнены звуками проезжающих машин, тихим жужжанием электроприборов, пульсом миллионов организмов, дышащих вокруг

Просто ждать, потому что всякий поезд – это машинист, проводники, охрана и живые люди по обе стороны: в точке отправления и там, куда он следует, и мы остановим его. Заставим затормозить и забрать нас отсюда.

Дому не важно, есть я в нем или нет, он может и подождать.

Мы всё еще жили одним днем, сегодняшним днем, и всё еще не строили планов, по-прежнему боясь признаться вслух в том, о чем уже можно было думать.