Цитаты из книг автора «Яна Лехчина»

«Я совсем не знаю, что делать с этой жизнью, считаю себя никчёмной и неумелой, мне одиноко и страшно, а единственный, кто принимал участие в моей судьбе последнее время, – это ты, и я привязалась к тебе сильнее, чем нужно».

«Если тебя встретят злые джинны, то они омоют слезами полы твоих одежд – ибо ты источаешь свет, против которого они бессильны».

Тойву спросил, кто Рацлава такая, и Совьон нашла ответ. Самозваная певунья камня, которая выменивала на музыку собственные боль и кровь. Кому бы ни принадлежала костяная свирель, она отвергала Рацлаву. Но Рацлава продолжала играть. Её ладони – словно перепаханное поле. Совьон видела, что она с трудом держала чарку и роняла ложку. Сколько у неё было вывернутых суставов и порванных жил? Сколько

Разум – не книга, его нельзя прочесть. Это череда всплесков и зарядов. Шифр

Ольжана хмыкнула, разглядывая себя в карманное зеркальце. Лицо у неё было круглое, щекастое и простодушное. Подбородок с ямочкой. Кончик носа приплюснут и чуть вздёрнут, как пятачок. Брови густые, но короткие. Глаза лучистые и карие. Локти круглые, запястья и лодыжки – широкие, россыпь коричневых родинок на мягкой шее. Но зато волосы! Какие у неё были волосы – длиной до лопаток, рыжие, вьющиеся упругими бараньими кудряшками. Ольжана очень их любила

Рыжий, – причмокнула Букарица. – Это зря. У нас Ольжана полгода как сбежала, и Йовар с тех пор рыжих недолюбливает.

– Мати, мати. – Кригга глубоко выдохнула. – Если тебе нужно, забирай мою молодость и мое здоровье, забирай силу моих костей, жар моей крови. Единственное, чего прошу: когда будет война, а я знаю, мати Ражвеца, что она будет… Ком встал в горле. – …пусть Сармат-змей в ней проиграет.

А сейчас представь, что снежные ведьмы – это воздушные потоки. Они не люди, а ворожеи-полуптицы, с тонкой кожей и носом, похожим на клюв. Скрюченные, с полыми костями. От их рук вниз спускаются почти прозрачные кожистые крылья – стоит распахнуть объятия, и крылья расправятся, как фата. – Ты их видела? – О нет. – Совьон усмехнулась, похлопывая коня по шее. – Ворожеи обитают слишком высоко. Я знаю их по чужим историям, передававшимся из уст в уста. Мне говорили, что им незнакома человеческая речь – их горло издаёт клёкот. А когда, устраивая шабаш, ворожеи танцуют на вершинах у́же игольного ушка, из-под их ступней сыплются самоцветы, но разбиваются в полёте, оставляя после себя лишь свет.

Она лишь стелилась внутри ястребиного тела, зачарованно ощущая, какая под ней распростёрлась высота. Дымки цветов ускользали, оставляя невесомые следы. Небо, сгустившееся вокруг горных пиков, – это ткань её длинных рукавов, раскроенных холодным жемчугом и шершавыми петлями узора. Снежные вершины – это шитьё изо льда и вербы, и изгибы гор вдавались в облака, как заливы – во фьорды, о которых Рацлаве рассказывал брат. Она не слышала ни сухого кашля Хавторы, ни конского ржания, только вой ветра и музыку свирели, стучавшую глухо и горячо, будто ястребиное сердце. Рацлаве приготовили свадебный наряд, а она надела оперение.

Долго ли сказочке не сказываться, да закончится. Долго ли страннице не хаживать, да остановится. Долго ли птичке не летать по краю, да поймают.